Волки - Евгений Токтаев

Варварка попыталась отказаться, но скульптор настоял.

— Бери! На счастье!

Она замотала головой, а он, пересыпая латынью эллинские и гетские слова, пытался объяснить, что это просто подарок, и ничего взамен он не требует.

— Красивая ты.

Бергей, стоявший в трёх шагах, заломил бровь.

Красивая?

А ведь и правда. Когда-то в числе первых красавиц её называли. А он просто был мал. Не замечал. Сейчас же поди разгляди ту красоту под слоем грязи, среди шрамов, задавленную горем и лишениями.

Но кому, как не ваятелю видеть прекрасное внутри невзрачного?

XXVI. Пробуждение

Эллин подарил девушке два дупондия из орихалка. Сестерций в сумме.

Дупондий — римская мелкая монета, двойной асс. Сестерций стал равен четырём ассам, начиная с реформы Августа, а его название означает «два и половина третьего». Орихалк или аурихалк — латунь.

Бергей взял Тиссу под руку, и они пошли дальше. По дороге купили на одну из подаренных монет пару пирогов. И тут же на улице стали их есть.

Много дней они уже не ели обычной еды, и горячий пирог показался самым вкусным на свете.

Тисса заметно повеселела, повисла на руке у юноши, болтала о всяких пустяках. Бергей сначала внимательно слушал девушку, а потом вдруг замолчал. Тисса дернула его за рукав, ведь он не расслышал её слова, не ответил на вопрос.

Бергей в свою очередь взял её за руку и указал на то, на что не обратила внимания Тисса.

Оба берега Данубия соединил мост. Два года назад его тут и в помине не было, а ныне вот, нате. Он перекинулся в одного берега на другой, сработанный на совесть, зримое свидетельство неописуемой мощи детей Капитолийской волчицы.

Арки из светлого камня лежали на двадцати опорах. Да нет, не лежали, а будто парили над рекой на высоте свыше восьмидесяти локтей! Мост выглядел очень изящным, всем своим видом показывая, что его строители знали толк в красоте и совершенстве линий. Оба конца моста сторожили крепостные башни.

— Как красиво! — вздохнула Тисса.

Бергея это задело, восторг девушки показался каким-то… чрезмерным. Его злило, что Тисса восхищалась всеми творениями римлян. Тех, кто причинил ей столько боли и зла. Она будто забывала об этом, глядя на их прекрасные вещи.

— Рот закрой, ворона залетит, — сказал он мрачно.

— Ты чего? — не поняла Тисса.

— Ничего, — буркнул Бергей.

Мост словно придавил его, искусное строение говорило только об одном — на землю Дакии пришли новые хозяева и они не жалели средств на то, чтобы устроить здесь жизнь по своему разумению. А проигравшим надлежит смириться, они уже никогда не смогут назвать родную землю своей.

Именно по этому мосту, сработанному Аполлодором Дамасским и перешли на левый берег Данубия легионы Траяна.

Мост, равных которому не строили доселе, стал зримым символом величия Августа, мощи империи. Бергей, конечно, не знал, что так и задумывалось. Строительство этого невероятного сооружения не имело иного смысла. «Бесполезное расточительство казны», — так говорили многие. Большая часть украдкой, но некоторые, например, Адриан — открыто. Публий Элий не скрывал неприятия нынешней войны, хотя и стремился все приказы Траяна исполнить в высшей степени добросовестно. Племянник императора оставался сторонником замирения Децебала иными способами и обустройства надёжной границы на правом берегу Данубия.

«Мост не нужен».

Не нужен ещё и потому, что в прошлую войну легионы успешно переправились по наведённым понтонам.

Но Траян остался непреклонен. Легионеры Седьмого Клавдиева строили мост под руководством Аполлодора два года. За освящением сооружения наблюдали несколько ближних тарабостов Децебала. Царь всё ещё надеялся договориться, хотя и понимал — завершение этого эпического строительства делает войну неизбежной.

Но Траяну было мало впечатлить даков. На освещение моста пригласили всех послов, что находились в то время в Мёзии, в ставке цезаря. На проложенную над великой рекой дорогу подивились свевы, боспорцы и даже посланники из далёкой Индии.

Гордыня…

«Всё подвластно смертному».

Стоять и смотреть дальше на эту зримую похвальбу «красношеих» не было ни смысла, ни желания. Бергей уже раскаялся, что нашипел на Тиссу, но вслух ничего не сказал, только дернул её за рукав.

— Пошли дальше, — Бергей потянул девушку за собой. Она рассеянно пошла следом, всё ещё разглядывая мост.

Он расспросил прохожих и вызнал, где тут продавали рабов. Вскоре ему удалось найти тех, кто мог ответить на его вопросы. Ими оказались двое соплеменников — даков. Один молодой, даже на взгляд Бергея, но крепкий, широкоплечий, держался уверенно и вёл себя, как хозяин. Другой старик, с седыми волосами. Он слегка прихрамывал и всё время кашлял, когда хватал ртом холодный воздух.

Бергей не стал выспрашивать окольными путями, а заговорил прямо, да пожалобнее, дабы старика растрогать. Но едва успел поведать о известной ему судьбе своей семьи, молодой перебил его:

— Эй, парень, да ты что говоришь? Думаешь, если твои брат и сестра в рабство попали, так это несчастье? Нет уж! Им, считай, повезло! Живы остались, а те, кто жрецов да царя послушали, тех нет уже. Сгинули в муках без следа, да и все дела. Скоро никто и не вспомнит.

— Вспомнят, — процедил Бергей, — и все жизнь отдавшие, ныне в чертогах Залмоксиса пребывают, в вечном блаженстве.

— Э, малец, — прокряхтел старик, — заморочили вам голову Мукапор и присные и предтечи его, от царя до самого нищего комата. Да разве же Залмоксис — бог?

— А кто? — опешил Бергей от такого заявления.

— Лукавый раб эллина одного премудрого, — сказал молодой.

— Пифагореец он, — добавил старик, — слыхал?

Бергей нахмурился и помотал головой. Ему очень хотелось побить старого богохульника, да одного взгляда было достаточно, что молодой не даст и одним ударом душу вынет. Здоров, холён, краснолиц. Явно не голодает тут, как подросток, коему ещё и пятнадцати нет.

Стариков бить совсем уж низко, а скорбных умом и подавно. Такое Бергей придумал себе оправдание.

— Залмоксис от Пифагора-самоссца немало тайной премудрости познал, — продолжал старик, не замечая, как на скулах Бергея играют желваки, — а потом, как выкупился на волю и вернулся на родину, то всякими чудесами заморочил голову царям. Якобы помер, а спустя время воскрес. Вот дурни тёмные и поклонились ему, а Гебелейзиса стали меньше почитать. За то нам всем спустя века пришла расплата. Залмоксис-то лжец, давно червями съеден, а наши исконные боги в обиде на царей и тарабостов, вот и не помогли Децебалу, когда римляне со своими богами сюда пришли.

— Врёшь, старик! — Бергей сжал кулаки, — безумен ты!

— Безумен… — старик усмехнулся, — может