В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Холланд Том

Теперь пальцы арабов могли касаться короны, которую носил Хосров Великий, их ноги – ступать по коврам из царского дворца, расшитого золотом и драгоценными камнями, а голоса – раздаваться в тронном зале Ктесифона, где на них сурово взирали статуи предков Йездегирда, не ведавшие о крахе, постигшем дом Сасанидов. Все это, по мнению арабов, было уроком, причем столь поучительным, что они никогда не уставали повторять его. Им наконец удалось отплатить за презрение, с которым к ним всегда относились и цезарь, и шахиншах. Спустя два с половиной столетия после Кадисии мусульмане правили более обширной империей, чем владения Хосрова, и очень гордились своими успехами. «В прошлом те из нас, кто приходили к вам, были покорны вам, они унижались перед вами, хотели получить то, что у вас в руках. – Говорят, что эти слова принадлежат арабу, очень благочестивому и не менее грязному (он сказал их одетым в шелка персам накануне великого сражения). – Но теперь мы больше не приходим к вам в поисках благ этого мира. Теперь наше желание и стремление – рай»118.

Волосатый, плохо одетый и дурно пахнущий верблюжьей кожей, этот арабский посол в наполненных благовониями шатрах высшего персидского командования войдет в историю как героическое воплощение мусульманского братства. «Бог не любит тех, которые кичливы, тщеславны»119 – так учил пророк. Хотя, если верить традиции, Мухаммед умер в 632 г., за два года до того, как супердержаву ткнули носом в грязь, именно его откровение о Боге, который унижает гордых, уничтожает их в бою и позволяет им лишиться всех своих вещей, дало арабам смелость и уверенность выступить против своих бывших хозяев120. Говорят, что арабские послы, приезжая на встречу с римскими или персидскими чиновниками, специально наступали на подушки и упирались копьями в ковры. Завоевание мира и презрение к его соблазнам – таким, по мнению мусульманских историков, было высшее достижение поколения, которое знало Мухаммеда.

В нем был один выдающийся пример для подражания. Омар бин аль-Хаттаб (Омар ибн аль-Хаттаб) считался самым грозным и властным из всех спутников пророка, лидером, под руководством которого были покорены Сирия и Ирак, надежной правой рукой пророка. Традиция увековечила его память не только как великого эмира – командира. Он был мусульманином, настолько воспламененным знанием воли Господа, что, говорят, некоторые стихи Корана были открыты только для того, чтобы обеспечить его мнение небесной поддержкой. Даже Мухаммед, согласно некоторым традициям, признавал, что Омар – лучший мусульманин, чем два других. «Когда люди расходятся по какому-то правилу, – утверждалось в одном известном правиле, – узнайте, как делал Омар, и придерживайтесь его»121. Как и сам Коран, характер второго халифа считался «книгой», – в нем можно было прочитать уроки Божьей воли. Омар, могучий воин и аскет, никогда не медливший, если надо было воспользоваться мечом, он так же быстро мог растоптать в праведном презрении роскошные богатства, этим мечом завоеванные. Этот человек из обыкновенного скромного домика в Медине мог руководить свержением могучих империй, но, если видел своих помощников одетыми в шелка и парчу, мог спрыгнуть с седла и забить их камнями. По мнению мусульманских ученых, он завоевал мир для ислама.

Убедительная характеристика? Да, конечно. Когда речь идет об Омаре, как и о Мухаммеде, историчность не подвергается сомнению. Армянский епископ, писавший через десять лет или около того после Кадисии, охарактеризовал Омара короткими, словно брошенными на ходу фразами – впоследствии многие мусульманские историки будут делать так же – как могущественного монарха, координировавшего наступление сынов Исмаила из глубин пустыни122. Но это еще не все. В традициях, сохраненных мусульманами о сахабах – сподвижниках пророка и о самом Мухаммеде, мы находим аутентичное эхо посещаемого Богом и раздираемого ссорами века, который был свидетелем футух – завоевания. И если нет оснований сомневаться в том, что Омар – образец беспощадного благочестия – был вдохновлен непосредственно устрашающим громом откровений пророка, так же очевидно, что сам пророк, призывая арабов на священную войну, действовал в полном соответствии с духом времени. «Тем, которые воюют против Бога и посланников его, и усиливаются распространить на земле нечестие, воздаянием будет только то, что или будут убиты, или будут распяты, или руки и ноги у них будут отсечены накрест, или будут изгнаны из своей земли»123. Такое заявление являлось тем более резонансным, поскольку исходило прямо от Всевышнего, но все же чувства, его наполнявшие, моментально узнавали все, кто был знаком с действиями римских властей. Будь то Юстиниан, подавивший мятежных самаритян, или святой Симеон, испепеливший Мундира молнией, или Ираклий, разрушавший персидские храмы огнепоклонников, – примеров насилия, творимого от имени Бога, можно привести много. Омар казался тем, кого он покорил, равно как и тем, кем он командовал – военачальником вполне узнаваемого типа. Лишь одно увеличивало его престиж и действительно было новым – то, что его удивительные способности военачальника сочетались с несомненной добродетелью. Он не старался подражать манерам цезаря, как это делали Гассаниды: его привлекал пример совсем других христиан. Простые одежды Омара, его постоянная диета из хлеба, соли и воды и отказ от мирских благ – все это было свойственно отшельникам пустыни. Монахи из иудейской пустыни всегда называли себя воинами Господа. Достижением Омара стало то, что он понял эти слова буквально и претворил в жизнь в невообразимой ранее степени.

Итак, как и Коран, героические рассказы о втором халифе уходят корнями в прошлое, в определенное место и время: на периферию Палестины в период яростного конфликта супердержав, когда создавалось впечатление, что весь мир находится в напряженном ожидании конца дней. Тем не менее две идеи: то, что война может вестись во имя Бога, а презрение к земным благам и удовольствиям – тоже форма войны (Омар был их радикальным воплощением), были далеко не новы. Конечно, истина скрыта историями, которые относят его происхождение, как и пророка, к глубинам пустыни, расположенной в сотнях миль от плодородного полумесяца. Такие рассказы были созданы спустя несколько веков людьми исключительного благочестия, чувствовавшими Бога ближе, чем собственную яремную вену. И вряд ли стоит удивляться тому, что они, словно песчаник, много лет подвергавшийся воздействию атмосферных явлений, изменились до неузнаваемости. Отсюда и вечная неудовлетворенность, которой неизменно заканчивались попытки объяснить, каким образом в бесплодных песках Аравии удалось создать государство достаточно сильное и грозное, чтобы покорить плодородный полумесяц. Последствия завоеваний Омара очевидны, но не их ход и не причина первоначальной вспышки.

Хотя не все так плохо. В многочисленных трудах о пророке сохранился по крайней мере один комок магмы, достаточно затвердевший, чтобы устоять против любой эрозии.

Конституция Медины – серия из восьми коротких договоров, заключенных между мухаджирун и местным населением Ятриба. Не в последнюю очередь потому, что в них эмигранты называются «верующими», а не «мусульманами», они принимаются даже самыми подозрительными учеными как дошедшие до нас из времени Мухаммеда. В этих ценнейших документах можно увидеть истинные начала движения, которому спустя всего лишь два десятилетия удастся повергнуть ниц и Новый Рим, и Ираншехр. Пророк сознательно нацелился на государственное строительство: он хотел объединить свой собственный народ и местные арабские племена в одну умму. Эта конфедерация должна была сражаться на тропе Бога124. Эти мелкие детали, надежные строительные блоки, из которых будут позже построены все бесчисленные истории о жизни пророка, представляются вполне достоверными. Однако конституция Медины, к сожалению, ничего не говорит о том, откуда пришли переселенцы – мухаджирун, равно как и о том, с кем они считали себя обязанными, по призыву Бога, сражаться. Самого большого сожаления достойно то, что она не проливает свет на способ расширения альянса, сформированного в затерянном посреди пустыни оазисе, на всю Аравию, а потом и на весь мир. Тем не менее само существование конституции предполагает, что ядро мусульманских традиций действительно сформировалось во времена Мухаммеда и устояло под воздействием неумолимого времени. Конфликт между сформированной уммой и курейшитами, достижение компромисса с обеих сторон и заключение соглашения между ними, затем жестокое сокрушение новой конфедерацией любого арабского племени, которое рисковало встать на ее пути, – такой процесс строительства государства представляется правдоподобным.