В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Холланд Том

Аллюзия на окаменелые останки жителей Содома и ее следствия вряд ли могут быть яснее. Где бы ни находилась аудитория пророка, она явно была недалеко от того, что арабы называли Bahr Lot – море Лота, а мы – Мертвым морем.

Если верить Корану и если оппоненты Мухаммеда действительно жили в небольшом удалении от руин Содома и Гоморры, тогда важность святилища в Бакке объясняется только небесным аспектом. Еще во время правления Юстиниана, когда римский посол сообщил о великой святыне в пустыне, где даже дикие звери живут в мире с человеком, он включил в свой доклад еще одну интригующую деталь: она считалась священной для большинства сарацин82. Могла ли эта святыня в пустыне быть Баккой? Описание, данное послом, является настолько смутным, что ничего нельзя сказать с уверенностью. Тем не менее занимательная деталь среди откровений пророка явно перекликается с римским отчетом. В Коране сказано, что Авраам и Исмаил возносили молитву Господу, когда строили Дом в Бакке: «Сделай нас покорными Тебе и наше потомство – народом, покорным Тебе»83. Но это значит представить потомков – исмаилитов – как нечто большее, чем просто сумма отдельных частей. Они могли быть разбросаны по разным племенам, но все же должны были оставаться, как это следует из Корана, одним народом – общиной. Связанные единством цели и объединенные общими предками, в чем они могли участвовать, если не в санкционированном Богом союзе – ширкате?

Вот только Бог в пустынях за пределами Палестины был не единственным покровителем такого союза. За Самудом – и каждой конфедерацией арабских племен после него – маячат римские интересы и римское влияние. Как и следовало ожидать – в век, когда война «доверенных лиц» двух супердержав бросила на Аравию самую длинную тень, достигшую даже далекого Химьяра, – провинциальные власти в Палестине выказали настрой твердо стоять на страже и ни на секунду не расслабляться. Именно этот настрой в десятилетия, предшествовавшие великой войне с Персией, побудил римских стратегов, желавших компенсировать относительную нехватку живой силы на границе, нанимать на службу арабов. Это, в свою очередь, стимулировало массовую эмиграцию со всей Аравии. Целые племена двинулись в северном направлении от Хиджаза к Палестине. Стремление римских властей контролировать и регулировать это движение было очевидным. Они всячески старались каталогизировать пришельцев, и в списках федератов стали появляться весьма экзотические названия. Таким образом римские провинциальные власти спонсировали объединение этнических групп. Еще никогда племенная структура Аравии так сильно не занимала внимания римских стратегов.

Во всех перечнях и списках того времени есть одна интригующая особенность: как о Мекке, городе, где предположительно вырос пророк, так и относительно курейшитов, племени, к которому он якобы принадлежал, – мертвая тишина. Прошло больше ста лет после смерти пророка, прежде чем название племени появилось, да и то мельком, в поддающемся датировке тексте, да и тогда ссылка оказалась не вполне ясной84. Это вдвойне непонятно. Ведь племя курейш, согласно мусульманской традиции, было господствующей силой в Хиджазе, известной на всей территории Аравии, а предок Мухаммеда, авантюрист по имени Кусай, предположительно захватил власть в Мекке после того, как Qaysar – цезарь – оказал ему помощь85. Почему же тогда создается впечатление, что римляне никогда не слышали о курейшитах?

Такая группа людей определенно существовала: они описаны в четырех стихах Корана как отправлявшиеся в путешествия зимой и летом и получавшие снабжение и безопасность от Бога. Хотя даже выдающиеся мусульманские ученые затрудняются назвать точное значение слова «курейш». Возможно, размышляют они, оно произошло от имени проводника, хотя не исключено, что от названия породы верблюда или, скажем, вида акул. Истина заключается в том, что никто – через два столетия после смерти пророка – этого не знал. Происхождение слова «курейш» было давно забыто.

В этом, собственно говоря, нет ничего необычного. В IV в., когда римляне стали называть арабов сарацинами, мало кто из них осознавал, что название могло произойти от слова на малопонятном арабском языке – ширкат. Так что, вероятно, не является совпадением то, что «курейш» – эхо идентичной концепции партнерства (союза), но на сирийском языке. Qarisha – на языке, который стал на территории плодородного полумесяца lingua franca – означает «собранный вместе», «союзный»86. Не исключено, что слово «курейш» первоначально относилось к племенам, объединенным в союз, как федераты Нового Рима. Цари из Гассанидов и, несомненно, другие арабские военачальники не могли не говорить хотя бы на ломаном сирийском языке87. Слово Qarisha после соответствующей арабизации вполне могло использоваться за пределами границ империи как удобное обозначение для всех племен, которые «разжирели» на римских харчах.

Все это, конечно, догадки. Но, если они справедливы, это значит, что курейшиты в Коране относятся не к определенному народу или конкретному месту, а скорее к целой конфедерации народов и земли, на которых они жили, могли быть где угодно – от пустыни Негев до Северного Хиджаза. Что касается безопасности и снабжения, Бог, судя по всему, давал их этим племенам при посредстве цезаря. Если так, это объясняет, почему о римском поражении в соседней земле сказано даже в самом Коране. В конце концов, арабы за границей были не так уж далеко от землетрясения, поразившего земли плодородного полумесяца; скорее, это прямо и непосредственно их затронуло. Уничтожив римское влияние в Сирии и Палестине, атака персов навсегда нарушила то, что арабские федераты раньше считали само собой разумеющимся: поток золота от имперских спонсоров. Это вовсе не обязательно стало для них катастрофой, поскольку персидским оккупантам были нужны те же кожа, фураж и другие вещи, которыми арабские торговцы раньше снабжали римлян. Даже более того, по свидетельству Корана, мушрик поставляли товары «на заказ». Торговля, как и сельское хозяйство, чрезвычайно занимала пророка, ведь даже Бога он изобразил купцом: тем, кто принимает души смертных в качестве залога за долги и строго записывает все их деяния в «ясной книге»88. Несомненным является знакомство пророка с длительными деловыми поездками, причем и по суше, и по морю. Не исключено, что необходимость путешествовать на судне летом и с вьючными животными по суше зимой – объяснение двух ежегодных миграций курейшитов89. Что же касается самого пророка, то более чем за столетие до появления биографии Ибн Хишама, в 690-х гг., христианский хронист в Эдессе написал, что «Мухаммед путешествовал с целью торговли в земли Палестины, Аравии и Сирии»90. Любопытный факт, и если верный, то предполагает существование торговых сделок во время персидской оккупации. В Коране сказано: «Не будет на вас греха в том, что будете искать щедрых даров Господа вашего»91. В конце концов, война часто дает возможность тем, кто на периферии, получить доход.

Но есть и многое другое: размышления об изменчивости всего, о пороках века, ничтожности деяний человеческих, особенно в сравнении с всесилием Бога. Пророк спрашивает неверующих: «Не проходили ли они по этой земле, не видели ли, каков был конец предшественников их?»92 Все человеческое может быть разрушено: подходящий урок для того времени. Возможно, в откровениях пророка присутствуют древние города, давно отданные во власть песка, но в них есть и намеки на недавние памятники человеческому тщеславию. Следы упадка имперской границы видны в самом языке Корана. Слова для обозначения дорог, фортов и даже крашеных щитов легионеров – транслитерации с греческого и латыни – их призрачное присутствие ясно ощущается в откровениях пророка93. Когда, к примеру, в начальной суре Корана Господу возносится молитва: «Веди нас путем прямым»94, она представляет собой дерзкий акт присвоения. Большие военные дороги (страта), которые веками охватывали восточную границу и служили одновременно эмблемой и инструментом римского военного могущества, потускнели перед сиянием небесной sirat – дороги вечно прямой.