Человек - Луч. Фантастический роман с иллюстрациями - Михаил Ляшенко

И он беспокойно зашевелился. Ему протянули трепещущий белоснежный комок — голубя, затем другого, третьего… И вот один за другим из его рук несколько голубей взмыли в сияющее небо…

Большинство голубей вернулись на «Советский Союз», но некоторых удалось приманить другим кораблям. Потом рассказывали, что итальянские моряки, сумев залучить к себе голубя, устроили великий пир; голубь, как почетный председатель застолья, находился в золотой клетке в центре стола. Всю дорогу его охраняли приставленные для этой цели офицер и матросы, а по приходе в Неаполь голубь в специальном вагоне был доставлен в Рим и в торжественной обстановке вручен президенту республики.

Пока же восторг от того, что они наконец увидели Человека-луча, что он жив, безмерное преклонение перед подвигом Андрюхина и Сергеева вылились в импровизированный парад. Один за другим корабли всех стран, украшенные флагами, под звуки своих национальных гимнов проходили мимо «Советского Союза», сбавившего ход. Эскадрильи самолетов то исчезали далеко в океане, то появлялись, беззвучно мелькая над кораблями.

Пашка, Нинка и Бубырь, сбившись в кучу, растерянно и жадно следили за всем происходящим, то и дело возвращаясь взглядами к Юре. К нему один за другим подходили с приветствиями представители делегаций, полномочные представители стран, ученые и борцы за мир, чьи имена были известны всему человечеству.

Вдруг в этом торжественном шествии произошла заминка, и звучный голос академика Андрюхина провозгласил:

— Позвольте, друзья, приветствовать героя его самым старым приятелям, тем, кто любил его, когда еще мало кто знал даже о существовании Юры Сергеева.

И, пока академик, осторожно раздвигая знаменитых гостей, шел к ошеломленным, вытянувшимся в струнку ребятам, первой, выскользнув из рук Бубыря, кинулась к Юре Муха. Захлебываясь от визга и горячо сожалея, что собакам не дано разговаривать, она подскочила к Юри-ному креслу, сделала попытку вспрыгнуть к нему на колени, перевернулась, принялась, вскочив, прыгать на задних лапах и наконец, нежно повизгивая, замерла в своей классической позе, опрокинувшись на спину, елозя по полу и настоятельно требуя внимания и ласки.

Напряжение, выражение торжественности и неловкости словно смыло с бледного лица Юры, и на нем проступила знакомая широкая лукавая улыбка. Ребята с глубоким вздохом облегчения, узнавая прежнего Юру, осторожно приблизились к его креслу.

— Смотри ты, Пашка! — еще слабым, негромким, но веселым голосом сказал Юра. — О-о! Бубырь, Нинка! Здорово!..

— Здравствуйте, — пробурчал Пашка, впервые называя Юру на «вы» и не зная, куда девать руки и ноги.

— А вставать вы еще не можете? — тревожно спросил Бубырь.

Нинка, стоя рядом и что-то беззвучно шепча, сердито дергала за штаны то Пашку, то Бубыря, возмущаясь тем, что они все делают совсем не так, говорят не то и вообще оскандалились на глазах у всего человечества.

— Не бойся, друг, — с удовольствием глядя на Бубыря, говорил Юра, — встану. Выйду на лед. Все будет по-старому! И «Химик» станет чемпионом мира!

Пока он с передышкой выговаривал эти слова, Нинка, решившись наконец, подобралась, скользнув под локтем Андрюхина, к самому изголовью Юры, поправила ему ворот рубашки, тоненькими длинными пальцами разобрала и уложила по своему вкусу его волосы, подтянула одеяло и, мельком, но победоносно взглянув на Женю, так вцепилась в край кресла, что было ясно: отсюда ее не оторвать никакими клещами.

Лучшие радиокомментаторы, крупнейшие писатели вели для всего мира радиопередачу с линкора «Советский Союз», посвященную выздоровлению Человека-луча. На время радиопередачи были приостановлены все работы на земном шаре, движение всего транспорта!

В Париже, в зале Плейель, где собралось межевропейское государственное совещание по выработке плана уничтожения запасов ядерного оружия, делегаты совещания стоя выслушали эту передачу.

После этого было оглашено обращение к Советскому Союзу, единогласно принятое делегациями Англии, Франции, Германии, Италии, Голландии и других держав, входивших ранее в различные военные союзы.

В этом обращении говорилось:

«Руководствуясь принципами мира между народами и дальнейшего прогресса человечества, полномочные представители всех европейских стран обращаются от имени своих народов и правительств к правительству Советского Союза.

1. Мы просим помочь в уничтожении всех имеющихся на наших территориях запасов ядерного оружия, выбросив его за пределы земной атмосферы, с тем чтобы не допустить опасного заражения воздуха, воды и почвы.

2. Согласиться совместно с Соединенными Штатами на уничтожение ядерного оружия, ставшего ныне полностью бесполезным. Присоединение Советского Союза и Соединенных Штатов к нашему решению, находящему горячую поддержку всех народов, навсегда развеет мучительный страх перед войной, грозившей истреблением всему человечеству.

3. Поддержать наше предложение объявить всемирный конкурс на сооружение в Москве величественного и гордого монумента, прославляющего, на радость всему человечеству, единение науки и мечты, науки и подвига, — бессмертное деяние академика Андрюхина и испытателя Юрия Сергеева, ныне известного во всем мире как Человек-луч…»

Обращение было благоприятно встречено Советским Союзом, и, несмотря на неопределенную позицию Соединенных Штатов, Европа приступила к уничтожению тех арсеналов смерти, которые годами, как гнойные язвы, росли на ее теле.

Корабли проходили уже Северное море, когда необычайно высоко над горизонтом повисли сполохи, напоминающие северное сияние. Фотонные площадки академика Андрюхина чистили Европу, выбрасывая за миллионы километров от Земли ярчайшие стрелы лучей: это уходили с земли зловещие ядерные взрывы, смертоносная радиоактивная пыль, уходила смерть…

Через сутки корабли приближались к Ленинграду. Юра уже вставал. Анна Михеевна требовала, чтоб он ходил не меньше двух часов в сутки, и он с удовольствием убегал из отведенного ему салона. Его мучил этот салон. Пока Юра лежал, кровать под балдахином в каких-то золоченых побрякушках, огромный, мореного дуба письменный стол и кресло перед ним, похожее на трон, люстра из драгоценного хрусталя и золотых висюлек, французские гобелены во всю стену, ковры, в которых по щиколотку утопала нога, — вся эта внушительная роскошь не бросалась ему в глаза. Но, когда он встал и осмотрелся, ему стало не по себе в этой комнате. Он не подходил к этой обстановке.

Но все это было сущим пустяком по сравнению с той жизнью, которой был вынужден теперь жить Юра. Его почти не оставляли одного. Он не мог, как прежде, запросто поговорить с ребятами, с Женей, даже с академиком Андрюхиным. Как-то так получилось, что вся его жизнь проходила теперь на глазах у других, не очень знакомых, а часто и вовсе не знакомых людей, которых нельзя было просто попросить оставить его в покое. Это сочли бы грубостью…