Человек - Луч. Фантастический роман с иллюстрациями - Михаил Ляшенко

Всего в нескольких десятках метров от берега, там, где только что лишь солнечные блики сверкали на гребнях волн, где на ослепительно синем небе мелькали ярко-оранжевые клювы чаек, стрелой падавших на летучих рыбок, теперь лежали огромные корабли. Они были несуразны и страшны… На берегу не сразу поняли, что это военные корабли — два крейсера и авианосец — и что корабли находятся в самом неестественном состоянии: стоят на песке, медленно, но неотвратимо заваливаясь набок… Не сразу увидели с берега и людей, моряков. Похоже было, что моряки не то долго спали, не то перенесли какое-то потрясение, от которого не могут оправиться. Люди на берегу и люди на кораблях пришли в себя примерно в одно и то же время. Пока на берегу знатоки флота и политических событий, прочитав название кораблей — «Океан», «Атлантида», «Колумб», — обменивались недоуменными репликами о том, что эти суда входят в состав Седьмого флота и крейсируют где-то между Австралией и Индонезией, на кораблях послышались нервные, торопливые команды…

Первые репортеры — кто захватив у берега лодки, кто просто вплавь — уже вертелись около стальных громад, силясь жалкими человеческими голосами в самодельные рупоры прокричать свои вопросы… Но еще до этого пришедшие в себя радисты кораблей поторопились, пока связь работала, передать в эфир сенсационные сообщения.

В это невозможно было поверить! Как! Три первоклассных военных корабля общим водоизмещением едва не в сто тысяч тонн, вооруженные атомной артиллерией, имея на борту почти тридцать тысяч человек и пятьдесят реактивных самолетов, были, словно ничтожные пылинки, брошены в воздух и перенесены за тысячи километров! Все они оказались аккуратно посаженными на песчаные отмели Великой косы. И это сделал какой-то ничтожный король Биссы!

Мир был потрясен. Злодейское нападение на Сергеева, которого уже газеты всех континентов называли «Человек-луч», вооруженная агрессия Седьмого флота против беззащитной Биссы и научного судна, не имевших никакого вооружения, и, наконец, чудесное и загадочное поражение Седьмого флота, выброшенного на людные пляжи, за много тысяч километров от берегов Биссы, — все это повергло людей в необычайное волнение.

В газетах промелькнуло интервью с академиком Андрюхиным, который, вылетев после первых же радиограмм с сообщениями о судьбе Сергеева, находился в тот момент в районе Сингапура.

«Война невозможна. Можно погубить весь флот, всю авиацию у берегов Биссы, но ни один снаряд и ни один солдат не достигнут этих берегов. Король Биссы не нападает. Он защищается».

В специальных выпусках газет, посвященных этому заявлению, наиболее храбрые корреспонденты ядовито намекали, что некоторые страны претендовали на мировое господство, но не могут справиться с королевством Бисса, где постоянно проживает всего двести человек белых, весь флот которых состоит из нескольких туземных лодок, авиация — из змеев, а артиллерия — из фейерверков: ими премьер-министр Хеджес любит отмечать знаменательные события…

Все эти тревожные часы Юра находился между жизнью и смертью. События развивались с такой стремительностью, что невозможно было поверить, будто с момента появления Юры над океаном и до настоящего времени прошло менее четырех часов.

В лазарет «Ильича», где лежал Юра, не доносилось ничего из бурного потока событий. Юра все еще не приходил в сознание. Ни врачебные советы, которые шли теперь со всех концов мира, ни молитвы простых людей — итальянцев и индийцев, англичан и тибетцев, — кажется, уже не могли его спасти.

Лицо врача становилось все более мрачным: он опасался даже того, что не сумеет поддержать едва тлевшую в Юре жизнь до прибытия Андрюхина.

— Вы можете умереть сами, убить любого из нас, променять наше судно и Фароо-Маро в придачу на нужное вам лекарство, — заявил профессор Паверман, сверкая глазами и колотя сухоньким кулачком по столу, — но Сергеев должен жить до приезда Андрюхина!

И теперь врач через каждые полчаса, с лицом все более откровенно тревожным, докладывал Паверману, что пока его приказ выполняется.

— Не мной, — прибавлял врач, — я бессилен… Самим Сергеевым. Как он живет, чем — не знаю…

Бубырь и Нинка сидели безвыходно в тесной клетушке у Пашки Алеева, в его, как он говорил, персональной каюте. Они больше молчали и то и дело по очереди тискали Муху. Но она, словно понимая и чувствуя, что эти ласки предназначаются другому, не прыгала, не лаяла, а только тихонько повизгивала, глядя на них удивительно умными, печальными глазами.

— А может, им нужна кровь? — вдруг зашевелился Бубырь. — У меня знаете ее сколько!

Но Пашка, сердито отмахнувшись, заявил, что он узнавал — крови не нужно…

— Изобретают эти ученые, изобретают, — зло пробурчал Пашка, — а того не могут, чтобы за нужного человека другой пусть помер, ненужный…

— А может, этот другой, — с испугом пробормотала Нинка, моргая на Пашку сквозь слезы, — может, он тоже когда-нибудь станет очень нужный?

Человек-луч умирал.

В палате госпиталя врач и его ассистенты уже ни на секунду не отлучались от операционного стола, где было распростерто недвижное большое тело Юры.

В 16 часов 45 минут судорога прошла по телу больного.

Медленно раскрылись стекленеющие глаза. Дрогнули крупные запекшиеся губы. Врач прильнул к нему, пытаясь различить, что он хочет сказать.

— Конец? — выдохнули едва различимо черные губы.

Врач подумал, что он говорит о себе.

— Очнулся? Великолепно, — заговорил он поспешно тем нарочито бодрым голосом, который пускают в ход врачи, когда исчерпаны уже все средства для спасения больного. — Теперь будешь жить! Теперь, брат…

— Ко-онец войне? — с невыразимой мукой упрямо выдохнули губы.

И врач, позабыв все, чему его учили, позабыв, что он врач, неожиданно стал «смирно» перед этим умирающим. Вытянув руки по швам, врач хотел что-то сказать, но, чувствуя, что злое, ненужное рыданье прервет его голос, только строго и выразительно принялся кивать головой.

— Да! — громко сказал он, совладав наконец с голосом. — Да! Войне конец!

Ассистенты врача, профессор Паверман, вошедший в палату, Крэгс не шевелясь замерли там, где их застала эта неожиданная сцена.

В тусклых, мертвых глазах Юры на миг словно проскочила искра. Рука его дрогнула. Врачу показалось, что Юра тянется что-то достать. Шагнув вперед, врач хотел помочь, но не успел. Тяжелая рука Юры безвольно проползла по простыне и повисла.

Прошло, наверное, более минуты, самой мучительной минуты в жизни всех присутствующих.

Старый врач, стоя в ногах постели, как часовой, сказал, глядя в лицо товарищам.