Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья - Евгений Вишневский

В наши сети (их осталось, напомню, всего две, причем одна, «веревка», чисто символическая и толку от нее — нуль) рыба попадать практически перестала: вчера вечером вообще не поймали ни одной, а нынче, несмотря на «рыбный» южный ветер, всего три сижка-маломерка.

10 сентября

Сегодня сеанс связи был несколько позднее: в половине восьмого утра. Мы слышали, как настойчиво и безнадежно наш милый «клычок» искал проклятый РЖЖЕ. Звонил ли Иван Филиппович в авиаотряд, радист не знал, но заверил, что, если нас не вывезут в субботу и воскресенье (то есть завтра и послезавтра), Иван Филиппович лично вылетает в Хатангу. Что же, как говорится, спасибо и на том.

Когда утром мы вышли умываться к ручью, прямо за нашим балком, метрах в двухстах, села здоровенная стая куропаток. Мы с Сашей (я с ружьем, он с винтовкой-малокалиберкой) подкрались к стае и убили пять штук (по штуке на едока). И вот сбылась Петькина мечта: я приготовил к обеду куропаток табака. Однако все мы пришли к заключению, что оленина намного вкусней этой деликатесной птицы. И только Петька остался при своем мнении (я полагаю, из чистого упрямства).

Вечером Саша, Леша, Петька и Константин Иванович, взяв мешки, пошли за углем. Откладывать это нельзя: если завтра упадет снег, угля уже не добудешь. У нас его осталось всего полтора мешка; а сколько нам здесь еще сидеть — неизвестно. Угля добыли четыре полных мешка — этого топлива хватит на ползимы. Правда, уголек оказался так себе: горел он неважно, и было от него больше золы, чем толку.

Перед самым сном Леша с Петькой отправились проверять сети и вернулись пустые.

11 сентября

Спали аж до десяти часов: сеанс связи только в двенадцать часов, а все часы у нас вдруг встали (вчера мы почему-то забыли завести все наши часы). Пришлось узнавать время по радио.

Сегодня мы заварили наш последний чай — грустно. Вот уже четвертый день свежий чай мы пьем только утром, в обед — «вторячок», в ужин — «третьячок». К сожалению, оба последних свежих чая (вчерашний и сегодняшний) Петька испортил: вчера воду для чая он набрал в том омутке, где мы умываемся и чистим зубы, так что чай явственно отдавал мылом и зубной пастой (Константин Иванович, например, этот чай пить отказался); а сегодня он хоть и набрал чистой воды (выше по течению), но в чайнике оказалось только две трети объема (ему лень было набирать воду кружкой, и он черпанул ее чайником через край). Всем обществом постановили чаю ему дать только две трети кружки (а на завтрак был малосольный муксун и оленьи котлетки на ребрышках). Если честно сказать, то в последнем случае я виноват тоже: надо было посмотреть, сколько же воды в чайнике, но я был так уверен, что он полон! Впрочем, наказать меня никто не решился.

В обед Саша связался с Игаркой, и наш «клычок» сообщил, что нынче мы в плане и должны готовиться к вылету.

Первым делом кинулись снимать сети. В «кормилице» сидели два средненьких сижка, да пока мы снимали сеть, в нее с ходу влетел хороший хариус (как видно, спасался от кого-то). А когда снимали «веревку», нас ждал большой сюрприз: три здоровенные рыбины (голец, чир и муксун) влетели в самый край дели, прямо возле грузила, и этот кусок дели оторвали, запутавшись в нее, как в кокон. Потому-то, когда мы раньше проверяли «веревку», то этих рыбин не видели (да и вообще эта снасть давно уже стояла у нас просто так, для порядка, ничего мы от нее даже и не ожидали).

Вычистили, высушили сети, упаковали их. Свернули спальные мешки, собрали раскладушки, выпустили воздух из надувных матрацев. Собрали, упаковали все вещи, и прежде всего образцы. Сидим, ждем вертолет.

В семь вечера сеанс связи. Прохождение волн было хорошим. Но на этот раз мы не слышали не только безнадежного РЖЖЕ, но и своего «клычка». Вскоре он, впрочем, появился и с удивлением узнал (от нас!), что никто нас сегодня снимать и не думал. Видимо, радист еще новенький, неопытный и не знает, что план полярным авиаотрядам вовсе не указ.

— Я — «клычок», я — «клычок». Перешли на «третьячок», — грустно шутит Саша (уже после сеанса связи).

— Я — «клычок», я — «клычок». Скоро сварим рюкзачок, — вторю я ему.

В глубоких сумерках, когда стало совершенно ясно, что вертолета сегодня не будет (ночью они не летают, как правило), вновь поставили раскладушки, раскатали спальные мешки, раскочегарили примусы — надо жить.

А ночью к нашему балку опять пришел огромный овцебык и стал чесаться об антенну, грозя повалить ее (только этого нам сейчас не хватало!).

— Между прочим, овцебык, — говорит Константин Иванович, — свирепое и коварное животное, хоть и не хищник. Главные его враги в тундре — полярные волки. Ну, в одиночку-то волк ничего ему сделать не может, взрослому и стая волков не страшна, а вот детенышей волчья стая взять может. Знаете, как овцебык убивает волка?

— Как? — заинтересовался Петька.

— Лениво так подходит метров на десять, потом — молниеносный рывок, удар лбом — и волк всмятку. Тут ведь специальный заповедник создали для акклиматизации овцебыков, на Бикаде, у юго-восточного края озера. Так они, овцебыки эти, у охотников всех собак вот так поизвели. Сперва-то овцебыки в огромном загоне жили, года три или четыре, а в прошлом, кажется, году выпустили их в тундру на полную свободу.

— Интересно, — мечтательно спрашивает Петька, — а какое у него мясо, вкусней оленины?

— Не знаю, не пробовал, — говорит Константин Иванович, — знаю только, что оч-чень это дорогое удовольствие. Штраф за овцебыка то ли двадцать, то ли даже пятьдесят тысяч. Да и то — везли же их из Канады, а там за валюту покупали. Но самое ценное у овцебыка, между прочим, не мясо, а шерсть. Свитер из нее не то триста, не то пятьсот долларов стоит. И говорят, те-е-еплый!.. А вы знаете, что я овцебыка вот этой самой рукой по боку гладил?

— Вот это да! — ахнул Петька.

— Да, помню, в восьмидесятом году привезли их в Хатангу, в клетках, конечно, — продолжал Константин Иванович, — вот я сквозь прутья клетки руку просунул и погладил его.

— Двадцать тысяч — это многовато, — задумчиво говорит Леша.

— Не говоря уж о пятидесяти, — добавляет Саша.

— Белый медведь ведь тоже в Красную книгу занесен, а только пятьсот рублей стоит, да и то еще подумаешь, прежде чем стрелять его, — говорит Леша.

— Нужно акт составлять о нападении на человека, тогда и стрелять можно, — говорю я.

— На той же Бикаде, — продолжает далее Константин Иванович, — однажды белый медведь появился. Зачем он так далеко от побережья забрел, уж и не знаю, но появился. Залез на крышу дизельной и давай ее крушить. А дизельная — это же все: и тепло, и свет, и связь. Но ведь они там — на Бикаде — работники заповедника, все законы соблюдать должны, Красную книгу как Библию почитать. Они же просто так стрелять медведя не могут. Ну, стали они по рации с начальством связываться: как, дескать, быть в таких условиях — прямой угрозы жизни людей нету, но без дизельной всем хана. А начальства то ли на месте не оказалось, то ли прохождение волн было плохое, но нет биологам никаких указаний. А медведь тем временем уже крышу всю разорил, за домик принимается. Механик не выдержал, схватил карабин, залез на крышу другого дома, оттуда всю обойму в охальника выпустил и наповал его уложил. К концу дня дозвонились биологи до начальства и получили разрешение на отстрел, а он, медведь-то, уже полдня как мертвый был.