Осознание - Вадим Еловенко

Скоро мне стало холодно на полу и я поднялся на ноги. Прошелся до щита с баскетбольным кольцом, подпрыгнул пытаясь уцепится за него, громко приземлившись на ноги я привлек к себе внимание остальных, но мне было все равно на это абсолютно. Я еще раз подпрыгнул и наконец-то повис на кольце уцепившись в него пальцами. Повисел, стараясь не раскачиваться, и снова гулко приземлился на пол.

- Харе скакать. - услышал я голос Комара.

Ничего тому, не отвечая, я прошелся к скрытой декоративными панелями батарее и прислонился к ним всем телом. Чуть отогревшись, я вернулся к мату на котором лежали, не смотря на холодок стелившийся по низу, мои приятели и спросил:

- А может сегодня и не будет ничего?

Ответить понятно мне никто не мог и я, возвышаясь над лежбищем, громко спросил:

- Может, кто в курсе или слышал от кого, что с нашим тренером?

Меня не удостоили даже шуточным ответом. Только Комар криво усмехнулся над моим нетерпением.

Тренер так и не появился даже спустя пару часов. Наш сержант тоже не возвращался. Никто из охранников не явил свой образ нам. Некоторые из моих товарищей, тех, кто лежал на матах, задремали, а Вовка так и вовсе храпел на весь зал, никого не стесняясь.

До обеда оставалось не более полутора часов, когда некоторые не выдержали и попарно, а кто-то в одиночку стали выходить из спортзала. Вернувшиеся рассказывали, что весь лагерь словно вымер и только возле админ корпусов шумят люди и машины. Я не смотрел специально, кто уходил, а кто возвращался, но когда появившийся сержант построил нас и повел обратно в казарму сказав, что занятий сегодня не будет, мне показалось нас стало заметно меньше.

В казарме сержант велел нам до обеда заниматься своими делами, а сам он снова ушел, никому не сообщая куда. Я с соседями сели перекинуться в самодельные карты, что достались нам от одного из «ушедших». Чуть позже к нам присоединился приятель Андрея Александровича тоже из «неосторожных». Мне катастрофически не везло и приходилось после каждой партии терпеть наказание ударами колодой полбу. Не больно конечно, даже забавно.

После обеда, набив желудки супом и уже другой кашей, с не менее медицинским вкусом, мы снова направились в лабораторные корпуса. На этот раз мы прошли полное обследование включая реакции зрачков и прочую ерунду. Укол «тостера» показался мне комариным укусом после забора полного шприца крови из вены. А уж восемь или девять инъекций в бедра и плечи я думал, вообще не переживу. Буквально сразу после вливания в меня этих коктейлей в глазах стало темнеть и я весь стал покрываться испариной. Медсестра, что ставила уколы воспользовалась этим и взяла пробы кожных выделений. Закончив, она велела мне подняться и, позвав из коридора сержанта, сказала:

- Этого на койку. Пусть спит. И еще будет около десятка с полным курсом. Им надо организовать питание в казарме. Не уверена, что до ужина они в себя придут и ходить смогут. Да и завтра остаточные… посматривайте за ними. При обострениях и бреде вызывайте дежурного врача.

- Сделаем. - Пообещал сержант, силуэт которого я уже еле различал в подкатывающей темноте. Он взял меня под руку и вывел в коридор. Там он, позвав Вовку, сказал, чтобы тот отвел меня в казарму и помог лечь.

Выйдя на прохладный воздух мне стало немного получше, но зрение так до конца и не прояснилось. Не смотря на Вовкину помощь, я несколько раз чуть не упал, спотыкаясь буквально на ровном месте.

- Совсем плохо? - участливо спросил меня провожатый по дороге к так мной желаемой койке.

Я, чувствуя, что меня буквально валит в сон и мрак, слабо кивнул, думая только о том, как бы не свалиться. Он что-то говорил мне сочувственное всю дорогу. Когда я разделся и лег на свою серую уже простыню, Вовка укрыл меня одеялом и пожелав «держаться» пошел обратно.

«Держаться» у меня получилось по моим представлениям минуты три, после чего я просто провалился в муторное беспамятство. Мне ничего не снилось. Я, по крайней мере, ничего не помню. Единственное, что, как мне казалось, весь сон меня не отпускала легкая боль в области печени и сердце ломило, как будто его кто-то внутри грудной клетке грубо сжимал, наблюдая, будет оно так биться или нет. Эта боль и эта ломота не отпустили меня даже, когда я был разбужен сержантом.

- Сядь, поешь. - сказал он мне.

Я сел, глупо хлопая глазами и рассматривая принесенные и расставленные на тумбочке тарелки с ужином для меня и Андрея Александровича, который тоже только что проснулся.

- Вас тоже?.. - спросил я.

Он не переспрашивал о чем я, просто кивнул, давая понять, что и ему вкололи какие-то чудовищные дозы непонятно чего. Не торопясь мы съели свой ужин практически не обращая внимания на отвратительный вкус лекарств примешанный к гречке и чаю. Поблагодарили сержанта и ребят, что принесли ужин и снова не сговариваясь улеглись в постели.

- Доктор сказал, что и завтракать вам придется в койке. - негромко предупредил нас сержант.

- Лучше бы он сказал, когда нам белье сменят. - сказал Андрей Александрович, а я только кивнул на такое тихое возмущение нашими условиями жизни.

- Терпите. Мы на Черной три месяца вообще в земле спали. А тут… всем нам не много терпеть осталось. Скоро переведут.

- Что вы там вообще делали… - сказал вяло я. - Это ублюдство своих же расстреливать.

Сержант ничего не ответил, просто посмотрел на меня снисходительно насмешливо. Мол, много ты знаешь сопляк. Я не стал продолжать. Закрыл глаза и попытался прислушаться к своим ощущениям. К моим предыдущим страданиям после еды добавилась тошнота. Слушая как кто-то убирает тарелки и стаканы с тумбочки, я думал что же мне делать, если меня прямо в тот миг стошнит. Добежать до туалета, я бы не успел точно. А потом в моем состоянии убирать за собой как-то не очень хотелось.

Ранним утром, когда о завтраке еще даже повара не думали, встающие обычно в шесть часов, меня разбудили и заставили подняться. Я себя отвратительно чувствовал. Казалось меня вывернет на изнанку, если я просто оторву взгляд от пола. Головокружение и тошнота были настолько сильными, что походили на какое-то отравление. Кое-как одевшись, я вышел на центральный проход и с трудом разглядев в мути перед собой сержанта, сказал недовольно:

- Куда нас? То постельный режим, то какие-то построения…

- Отставить разговоры. - негромко, но жестко сказал сержант. Помня о бедолагах на кроссовой дорожке я предпочел заткнуться и дальше бороться со своими проблемами.

Сержант прошелся перед построенными и я, проследив за ним, отметил, что нас не много в строю. Человек десять - пятнадцать от силы. Когда нам скомандовали двигаться на выход, шедший позади меня такой же «лежачий» страдалец спросил громко:

- Нас опять на тесты? Или просто к докторам показать, что мы не сдохли после их херни?

- Заткнись и иди. - почти не злобно сказал сержант и добавил: - Ты так же подписывал соглашение, как и все мы. И единственное, что тебе обещали, что ты не помрешь здесь во имя науки. Так что идем молча.

Ведомые сержантом, без разговоров и споров дошли до лабораторий и нас не задерживая завели внутрь. Уже привычно рассевшись у стен мы замерли борясь со своей тошнотой и дезориентацией. Я не сразу услышал мои имя и фамилию. Сержанту пришлось подойти ко мне и помочь подняться, чтобы провести в кабинет на осмотр.

- Альберт Кох? - спросила у меня неизвестный мне врач. Я слабо кивнул, щурясь от яркого света в кабинете.

- Присаживайтесь. Никаких тестов и анализов не будет. Я с вами только поговорю. Я сел с облегчением в предложенное мне кресло.

- Вы осуждены за активное участие в антисоциальной деятельности общества «Пикермэн». Осуждены вы на два с половиной года исправительных работ. Но вы согласились на предложение комиссии по набору волонтеров и подписали контракт, согласно которому ваше заключение будет проходить с пользой для общества… - я внимательно присмотрелся к «врачу» читавшему раскрытое перед ним мое «дело». Под накинутым халатом я заметил строгий темно синий костюм и значок «знамя» на лацкане. Госслужащий. Скорее всего следователь местный, а может и еще кто похуже. Мало ли что еще вскрылось о моем «активном участии».

Поставив локти на стол и подперев ладонями тяжелую голову я тоже стал рассматривать страницы моей папки. Не обращая внимания на меня «врач-следователь» продолжал:

- Вам было обещано сокращение срока наказания до одного года шести месяцев в случае вашего согласия на участия в работе нашего института. Вы были предупреждены о возможных последствиях…

- Контракт подразумевал что моему здоровью не будет нанесен преднамеренный непоправимый урон. - сказал я с тоской рассматривая блекло серые глаза говорившего.

Откинувшись в кресле явно не желая близости с моей опухшей со сна физиономией «следователь» сказал:

- Вам пока он и не нанесен.