Ленин - Антоний Оссендовский

Ленин засмеялся.

– Не так черт страшен, как его малюют, товарищи! – воскликнул он. – Трудно осуществить интервенцию и десант в России с ее пустыми пространствами! Все ограничится, самое большое, портами… пустяк! Наши домашние патриоты сами рассыпятся, как болваны из высыхающей глины!

– Неизвестно! – вмешался Рыков. – Там есть талантливые боевые руководители, как генералы – Корнилов, Деникин, Врангель, Юденич…

– Непрофессионально! – тронул плечами Ленин. – Мы против них пошлем портного-журналиста Троцкого, желторотого капитана Тухачевского, вахмистра Буденного. Они будут вдалбливать в крестьянские лбы всегда только одно: «Власть – крестьянам и рабочим, свобода и счастье – пролетариату», а белые генералы сперва бурчат: «Земля крестьянам», а после первой победы начинают кричать: «Да здравствует великая, неделимая Россия, да здравствует царь-батюшка!». Гм, гм! Как думаете: пойдут за ними крестьяне, которые захватили уже землю и перебили своих господ? Никогда! Следовательно, идет речь о двух вещах: вбить в головы крестьян и рабочих, что белые несут им виселицу, и готовить армию для серьезных военных действий!

Все молчали и с глубоким вниманием слушали глухой, полный силы и убеждения, голос Ленина.

Он же задумался и промолвил немного погодя:

– Есть еще одно дело… важное, очень важное и срочное! Должны привезти царя из Екатеринбурга в Москву. Не можем отдать его белым! В их руках стал бы он небезопасным для нас оружием. На сегодняшний вечер объявляю заседание, на которое прибудут вызванные мной товарищи из Екатеринбурга.

В кабинете Ленина в этот день произошло тайное совещание. Присутствующие на нем комиссары и члены Исполкома: Свердлов, Троцкий, Каменев, Бухарин, Дзержинский со своими агентами Аванесовым и Петерсом, руководители ЧК в Екатеринбурге: Пешков, Юровский, Войков совещались над тем, куда должна быть привезена царская семья.

Ввиду бушевавших везде между Волгой и Уралом восстаний, решено было пока что оставить Николая II в доме Ипатьева в Екатеринбурге под надзором Совета Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов.

На этом совещание закончилось и товарищи покинули кабинет диктатора. Ленин задержал только коммунистов, прибывших из Екатеринбурга, и долго еще с ними разговаривал.

– Если бы сказал я, что царя и его семью должны мы убить, московские комиссары тотчас же подняли бы крик. Они чрезвычайно впечатлительны к отзывам заграничных газет! С вами буду говорить открыто…

Тогда склонился он к Войкову, Юровскому и Пешкову, шепча:

– В случае самой малейшей опасности занятия вашего города белыми вы должны убить всю семью Николая Кровавого, никого не щадя, чтобы не остались свидетели! Знайте, что начнутся расследования, авантюры, крики! Родственники из Германии и Англии, которые до настоящего времени ничего не сделали в целях спасения Романовых, сразу станут благородными, полными соболезнования! Объявят траур царского двора! Ха, ха! Совнарком будет вынужден возложить тогда ответственность за убийство на ваш Екатеринбургский Совет. А вы должны будете кого-то обвинить и казнить, чтобы на этом дело закончилось навсегда.

– Обвиним председателя нашего Совета Яхонтова, так как это бывший меньшевик, ненадежный человек! – заметил со смехом Войков.

– Найдутся еще и другие, – добавил Юровский, многозначительно глядя на товарищей.

– Убийство Романовых я поручил бы товарищам Юровскому и Белобородову, – произнес Пешков.

– Поддерживаю предложение товарища, – произнес Войков, сгребая назад светлые, кудрявые волосы.

– Хорошо, поручаю это вам, товарищ Юровский! – воскликнул Ленин. – Но предупредите меня об этом по телеграфу, только очень конспиративно. О нашем сегодняшнем решении никто не должен знать. Никто!

Он посмотрел на них изучающе, проницательно, и начал прощаться.

После их ухода потер руки и шепнул:

– Сбывается единственная личная мечта всей жизни!

Он проводил на вокзал уезжающих в Екатеринбург коммунистов и, пожимая руки, повторил несколько раз:

– И поспешите, поспешите, дорогие товарищи!

Ждал с нетерпением вестей. Не спал даже, разъедаемый внутренней лихорадкой и хищным беспокойством. Ничего не было в состоянии его растрогать и потрясти.

Безучастно выслушал донесения о Володарском, растерзанном толпой в Петрограде, о захвате Казани белыми, о победном шествии чехов и поражениях Красной Армии в Сибири и под Архангельском.

Не мог ни о чем думать. Днем и ночью видел перед собой коронованную голову Романова, сына убийцы его брата. Упивался стонами и рыданиями убиваемых детей царя, дрожал от мысли, что, быть может, скоро будет позван к телеграфу и услышит обговоренные слова: «Мы готовы…».

Наконец, в середине июля пришла эта взлелеянная в мечтах минута.

Телеграфировал председатель Екатеринбургского Совета Яхонтов. Обсуждал он способы обороны города и охраны коронованных узников от приближающихся белых войск. Ленин подробно обо всем расспрашивал, благодарил Яхонтова за эффективную работу и преданность делу.

После законченного телеграфного разговора он остался у аппарата и ждал. Через несколько минут отозвался Юровский.

Николай II с семьей (слева направо: Ольга, Мария, Николай, Александра, Анастасия, Алексей и Татьяна).Фотография. Начало ХХ века

«Мы готовы», – выстучал аппарат.

«Заканчивайте!» – протелеграфировал дежурный служащий по приказу Ленина.

Прошли три дня, и по всему миру пронеслась уже мрачная весть, что царь вместе с ближайшими родственниками был убит без суда, в застенках дома Ипатьева, превращенного Екатеринбургским Советом в тюрьму, недавно самый могущественный монарх Европы. Обвинения, падающие на Ленина по причине беспримерной жесткости и бесправия даже в революционном периоде, призывающем к мести до неба, скоро умолкли, потому что сердца людские очерствели, а мысль металась в кровавых туманах войны, ежедневного полномочного убийства.

Обманутая Европа, сбитые с толку сторонники царя и встревоженные крестьяне поверили, что председатель Екатеринбургского Совета вместе с коммунистами Грузиновым, Малютиным, фанатичными гражданками Апроскиной, Мироновой и девятью красноармейцами без ведома центральных властей совершили акт правосудия, продиктованный гневом народа, убив Николая Кровавого, его жену – княгиню генскую, – детей и небольшое количество преданных им особ из свиты.

Ленин после смерти царской семьи сразу успокоился. Несмотря на бушующий еще по всему миру вихрь напастей, обвинений, проклятий, самых черных проповедей, поражений Красной Армии и победного наступления контрреволюционных войск, сохранялось необычное спокойствие. Проходили бесконечные совещания с инженерами, собираясь провести электрификацию страны, чтобы оживить промышленность и поразить население темной России новым благодеянием пролетарской власти, одаривающей убогие хаты с соломенными крышами электрическим светом.

Он был этим так взволнован, как если бы видел в электричестве побег от множащихся трудностей.

В настроении диктатора скрывались еще другие, более глубокие причины. Свалился с него невыносимый груз. Он чувствовал, что исполнил последнее обязательство, закончил, собственно, жизнь и был свободен. Свободным от слова, данного при появлении жизненного самосознания. Он помнил о нем всегда. Было оно для него фоном работы и размышлений, смелых выступлений, еще более смелых намерений, стоящих на границе помешательства, чем ужасал врагов и притягивал сердца и души сторонников.

Слово это упало с его уст в очень тяжелую минуту. Было оно как пощечина, как неотмщенная обида.

Видел возмущенное девичье лицо, бросающие огни гнева голубые глаза, взвихренные золотые волосы и уста, выговаривающие фразы с виду равнодушные, но отравленные отчаянием, может быть, презрением.

Слово его, выговоренное голосом угрюмым, холодным, стало телом, грудой окровавленных тел, изрубленных, оскорбленных…

Ничего его уже теперь не связывало с прошлым. Он существовал в абсолютном будущем, выше громадного организма народа, может, всего человечества. В душе его была холодная пустота, угасшее пепелище, как человек, который сделал последнее усилие в великой работе всей жизни; над этой пустыней, где не было ни отчаяния, ни надежды, пролетала спокойная, не знающая колебаний мысль.

Мчалась, как огненный вихрь, который бросал вокруг горящие вспышки, зажигал сердца людей, будил своим током все, что встречал на дороге, но для него это была мертвая глыба, которую кидало дальше в бездну времен, в запутанный лабиринт случайностей.

Превращался в могучую машину, с равнодушием и поспешностью выбрасывающую из себя чужие слова, мысли и поступки, как если бы чужие, холодные. Работала она хорошо с постоянно увеличивающимся разгоном и скоростью, поглощая в себя разные внутренние явления и перерабатывая их в другие нужные, большие и малые, крепкие как скалы и хрупкие, как бы тонкие, разбрасываемые стеклянные пластинки.