Княжья русь - Александр Мазин

Габдулла оказался более нетерпеливым: сабля мелькнула стрекозиным крылом — мимо прямого клинка… Не достала.

Поединщики продолжали свою неспешную карусель…

Шемаханец опять атаковал. Обманное движение — и длинный секущий хлёст понизу. Мимо парирующего клинка… Но — впустую. Владимир подпрыгнул — на добрый локоть — и ударил сверху, в прыжке, с длинного маха. Габдулла, чуть присев, встретил клинок своим рогатым кинжалом. Встретил умело: поймал крепко, с нужным доворотом… Безотказный прием. После него клинок противника, вырвавшись из руки, птичкой взвивается к небу. Или ломается пополам, если недостаточно упруг. Габдулла ошибся. Правый меч Владимира оказался прочнее и тяжелее привычных Габдулле сабель. Он выдержал. Выдержала и рука киевского князя — пальцы не выпустили рукоять. А вот хитрый кинжал вывернулся из пальцев Габдуллы и отлетел далеко в сторону. Но это не главное. Главное, что в итоге сам Габдулла потерял равновесие, вынужден был выставить вперед левую ногу — и оказался в досягаемости левого меча противника. Габдулла успел принять удар плоскостью клинка, но не мягко, уводя клинок мимо себя, а жестко: сила на силу. Сил шемаханцу хватило. Больше того, он сумел даже нырнуть вперед и — редчайший случай в таком бою — перехватить левой рукой десницу противника. На краткое мгновение поединщики замерли… А в следующее мгновение Владимир подсёк ногу шемаханцу — и тот полетел на спину.

Всё же падал Габдулла не как мешок с репой — сумел увлечь за собой и противника.

Вернее, это Владимир позволил себя увлечь — и оказался не только наверху, но и с прижатым к горлу клинком. К горлу шемаханца, разумеется.

Открытый шлем на этот раз сыграл с Габдуллой злую шутку.

Габдулла мысленно воззвал к Аллаху, закрыл глаза и приготовился принять смерть.

Острый клинок пришел в движение. Холодное лезвие вспороло плоть… Но совсем неглубоко. Только кожу на горле. А заодно и кожаный ремешок шлема. Владимир сорвал его вместе с подшлемником с наголо обритой головы шемаханца…

И — ничего.

Габдулла открыл глаза и увидел, что князь русов, привстав, пристально глядит на него, будто силясь что-то вспомнить…

Но острие меча по-прежнему давило на горло, и кровь теплой струйкой стекала по шее.

— Чего ты ждешь? — чувствуя горлом смертоносное лезвие, по-арабски прошептал Габдулла. — Убивай.

— Кто твой отец? — по-словенски спросил Владимир.

Габдулла не понял.

— Кто твой отец? — повторил князь на языке ромеев.

На этот раз вопрос был понятен.

Габдулла, прозванный Безотчим, с ненавистью глянул на князя:

— Убивай! — и рванулся навстречу смерти.

Но ненавистный варяг успел отодвинуть меч. И тут же, коротким расчетливым движением тюкнул красным лалом оголовья в висок Габдуллы.

Шемаханец обмяк. Владимир еще несколько мгновений глядел на потерявшего сознание противника. Сейчас, когда глаза бахмичи были закрыты, сходство уже было не столь явным. Но оно всё равно оставалось. Сходство, которое помешало чуждому жалости Владимиру довести дело до конца.

Владимир легко вскочил на ноги. Он не стал воздевать вверх оружие, а уж тем более — радостно вопить.

Не подобает варяжскому князю праздновать победу над простым воином. Даже если тот — величайший поединщик. Даже если этот воин так похож (невозможно в это поверить!) на зарезанного пять лет назад Владимирова брата Ярополка.

Нечего тут праздновать. И хвалиться нечем. Владимир — великий князь. Потому не подвиг он совершил, а просто сделал работу, которую никто, кроме него, сделать не мог. Как и подобает князю.

Глава четырнадцатая

ПОКА КАМЕНЬ НЕ ПОПЛЫВЕТ…

— Ну что, бояре, что скажете: брать ли мне от эмира булгарского выкуп или попытать удачу?

— Я бы взял выкуп, — сказал ярл Сигурд. — Зачем резать овцу, которую собираешься стричь?

— Твой отец Святослав тоже взял бы, — подал голос воевода хузарской конницы Машег. — Только не выкуп, а город.

Еще вчера подобные слова задели бы Владимира. Но сегодня он лишь улыбнулся. Сегодня никто, даже этот известный не только отчаянной смелостью, но и язвительным языком хузарин не усомнится в храбрости князя Владимира.

— А ты, хузарин, помалкивай! Тебе на стены не лезть! — грубо оборвал Машега Путята.

— Много ты, полянин, по стенам лазал? — насмешливо поинтересовался Машег. — Мои пращуры города клинком брали, а твои — навоз свинячий лопатой…

Обидно сказал, но ведь — правду.

Побагровел Путята, набычился… Пока искал подходящий ответ, вокруг в полный голос загомонили остальные. Воеводы и бояре.

Каждый кричал свое.

Но большинство всё же склонялось к выкупу. Добычи и так было взято немало. Одной челяди — десятки тысяч. И эти тысячи надо будет не только перегнать до мест, где их можно с выгодой продать, но еще и кормить в дороге. А сколько помрет по пути? Так почему бы не продать хотя бы часть сразу и дорого — эмиру булгарскому? И еще столько же взять сверху?

Почти все союзные кричали за выкуп. Стены Булгара высоки и крепки. На такой стене любой смерд стоит двух опытных воинов. А народу в городе много. Много-то много, да измором всё равно не взять: запасов внутри наверняка — с избытком.

Оно, конечно, славно — рассказывать потом внукам, как брал Великий Булгар, да только до внуков еще дожить надо, переметные сумы итак от добычи пухнут. Кому всё достанется, если убьют?

Уж точно не внукам.

За штурм орали немногие: в основном старые: те, кто когда-то воевал под стягами Святослава.

Сергей помалкивал. Не потому, что не верил, что удастся взять Булгар. Взять-то можно. Организовать правильную осаду, подрыться под стены…

Может, вчера он был бы — за штурм. Но сегодня его единственное желание — чтобы жил Богуслав. А если подумать просто, без удали, по-купечески, то нет, не стоит брать Булгар. Потому что взять-то можно, а вот удержать — вряд ли.

Не верил Сергей, что это под силу Владимиру. Ему бы уже собранное сохранить.

Да и не сам по себе живет в исламском мире булгарский эмир. Есть кому заступиться. До Киева — далеко. Придут с востока воины ислама — и вышибут русь из волжской Булгарии, как когда-то Иоанн Цимисхий — из Булгарии Дунайской. И будет править Волгой не эмир, а халиф. Или шахиншах.

А если под себя не брать Булгарию, тогда стоит ли ее давить? Лично ему совсем не нужен сожженный и разграбленный Булгар. Нужен Булгар дружественный. Чтоб торговать беспошлинно. Чтоб крепчал и здравствовал этот сильнейший конкурент Византии. Не давить его надо, а поддержать, пустить на словенские рынки, связать через русские земли с тем же западом…

Рев в княжьем шатре постепенно стих. Старая гридь — кто выдохся, кто сам заткнулся, увидев, что боярин Серегей, один из храбрейших и достойнейших воевод Святослава, сидит молча. Остальные перестали вопить, потому что глупо орать, когда никто с тобой не спорит.

Владимир не вмешивался. Ему было важно понять, куда клонится воля его Совета.

Взять выкуп ему казалось вполне разумным. Он многажды ходил в вики и брал выкуп с осажденных городов. Сигурд верно сказал: зачем резать овцу, если ее можно стричь.

А что до отца, так ведь у отца тоже был отец. И он, великий князь Игорь, взять выкуп с ромеев не погнушался. А штурмовать Булгар будет трудно и кроваво. Никогда еще Игорь не брал таких крепких городов. Был Киев… Но Киев сам открыл ворота. Эти — не откроют. Положим, есть у него в войске те, кто умеет и осадные машины строить, и каменные стены ломать, но всё равно половина гриди может под стенами лечь. Причем своих, верных, русов. Торков с печенегами на стены не погонишь. Не влезет лошадь на стену. Польза, конечно, будет и от степняков, но бить издали стрелами или по лестницам карабкаться — очень большая разница.

Был еще один выход. Не выкуп взять с эмира, а дань. Чтоб поклонился эмир великому князю, признал себя младшим… Великий Булгар… Вот это были бы данники! Со всех словенских племен столько не собрать…

Владимир встретился взглядом с дядей. Воевода Добрыня тоже молчал. Ждал, пока отбурлит варево совета. Но совет никак не унимался, и Владимир поднял руку.

Наступила тишина.

Нет, не зря он вчера встал против вражьего поединщика. Тогда все увидели, на чьей стороне боги.

— Я выслушал многих, — ясным голосом произнес Владимир. — Теперь хочу спросить мудрейшего из нас… — Его глаза остановились на Серегее. Тот приготовился… Но князь чуть усмехнулся и перевел взгляд на дядю: — …Ближнего моего родича, воеводу и наместника новгородского Добрыню. Скажи нам, дядя, взять ли нам то, что дают, и уйти. Или остаться — и обратить булгар в своих данников?

Добрыня встал, откашлялся солидно:

— Позволь, княже, я сначала покажу.

Владимир кивнул. Совет заинтересованно загудел.