Не тревожь моё небо (СИ) - "Kiki25"

— Да, он нравится Лиззи, так что… Кто я такой, чтобы стоять между ними, — он спокойно отвечает, смотря на парня через окно.

— Нила! — неожиданно раздаётся громкий изумлённый возглас девушки Кинга, которая стремительным шагом приближается к нам. — Ты пришла.

— Блестящее умозаключение, Аманда, — я не без раздражения отвечаю, поскольку один лишь её вид выводит меня из себя. Были бы убийства легализированы, первым делом от неё избавилась.

— Алекс, там какие-то парни разбили телевизор в гостиной, — Аманда информирует своего молодого человека, после чего он срывается с места и в мгновение ока оказывается на первом этаже, дабы разобраться с неприятной ситуацией. И мы с рыжеволосой остаёмся одни. — Если ты думаешь, что сможешь отбить его у меня, то ты сильно ошибаешься, — и вот наконец это происходит! Аманда прекращает строить из себя невинную дурочку, которая смотрит на весь мир сквозь розовые очки, и показывает свою истинную натуру, а именно — стервозную и двуличную.

— Что за хрень ты сейчас несёшь? — я с нескрываемым презрением спрашиваю, на что получаю максимально неожиданный ответ.

— Его не привлекают столь легкодоступные девушки, которые отчаянно строят из себя недотрог. Я наслышана о тебе, поэтому советую тебе переключиться на другого парня, ведь с Алексом тебе больше ничего не светит.

После сказанных слов девушки у меня появляется такое чувство, будто мне перекрыли весь воздух, а в живот бесчисленное количество раз пырнули острым ножом. Я не могу даже ответить Аманде, чтобы поставить её на место, ведь единственное, о чём я могу сейчас думать — это то, что Кинг рассказал ей о произошедшем в машине. Девушка уходит с победоносным видом, а я прокручиваю каждое её слово у себя в голове, дабы убедиться в том, что это обычное оскорбление, основанное на нелепых слухах, а не прямое доказательство того, что Александр так подло со мной поступил. Но её слова… Может она ничего не сказала об автомобиле, но она явно подразумевала ту ночь. Так значит Кинг действительно считает меня легкодоступной девушкой, которая не впервые кому-то позволила касаться себя в подобных местах. От этих мыслей моя голова идёт кругом, и я опускаюсь на рядом стоящий стул, чтобы перевести дыхание и взять себя в руки. Но я не могу обуздать свою ярость. Как он мог разболтать об этом Аманде, которая явно не станет держать язык за зубами?! Как он вообще мог кому-то рассказать о таком?! Об измене Лиззи он рассказал лишь тем, кто точно не станет её осуждать или трепаться об этом на каждом углу. Но почему он так со мной поступил? Неужели он был настолько зол, что я в итоге стала омерзительной потаскушкой для него?

Когда время на самобичевание и обиду подходит к концу, я с неожиданной ясностью осознаю всю гнусность его поступка, который невозможно как-либо оправдать или простить. И это приводит меня в такое состояние, когда здравое мышление отключается, а гнев берет под контроль моё тело и разум. Неукротимое желание высказать парню всё, что я о нём думаю, переполняет меня изнутри, поэтому я спускаюсь на первый этаж, чтобы найти этого подлеца. Но вместо этого я сталкиваюсь с чьей-то рукой, которая бьёт меня прямо по лицу. Парень, с которым я познакомилась в самом начале этого вечера, совершенно случайно во время беседы с другом врезал мне прямо по правой скуле, из-за чего она по ощущению начинает гореть самым настоящим огнём. Заметив меня, он сразу же начинает рассыпаться в тысячах извинений и проситься как-нибудь мне помочь, но я, будучи просто адски злой, с силой кидаю в него стакан, который попадает ему прямиком в пах, и он складывается пополам с детским плачем. Понимая, что мне срочно нужно приложить что-то холодное к лицу, я обратно поднимаюсь на второй этаж, чтобы взять полотенце, намочить его холодной водой и приложить к полыхающей щеке, при этом надеясь, что не останется лилового синяка или опухлости на всё лицо. Поскольку я не знаю где находится ванная комната для гостей, я захожу в первую попавшуюся комнату, которую я сразу же узнаю. Всё те же серые холодные стены, стопки книг у постели и мрачная атмосфера. В комнате Кинга царит полумрак, потому я быстро включаю свет и забегаю в его ванную, дабы приложить влажное полотенце к скуле, ведь она начинает всё сильнее болеть.

— Дура, это не поможет, — неожиданно в комнате появляется Александр, в руках которого находится специальный пакет со льдом. Он пытается убрать полотенце, которое я прижимаю к покрасневшей щеке, но я ему не позволяю к себе даже прикоснуться, ибо не хочу принимать от него никакую помощь. Даже когда она мне так необходима. — Что ты…

— Отвали от меня, — продолжая прижимать к лицу мокрую ткань, я стремительным шагом иду к выходу из комнаты. Но меня останавливает рука Александра. — Не смей касаться меня, ублюдок!

— Да что ты, мать твою, несёшь?! — внезапно Кинг, не стерпев моей грубости, с дьявольской яростью начинает неистово кричит на меня, а после грубым болезненным рывком обратно затягивает меня внутрь ванной комнаты, чтобы высказать мне в лицо всё, что он обо мне думает. — Я пытаюсь тебе помочь, а ты в ответ меня посылаешь? Я тебя что ли ударил, раз ты на меня так орёшь?! Вместо того, чтобы разбираться с теми, кто расхерачил половину моей гостиной, я бегу к тебе, чтобы убедиться, что ты в порядке. И вместо того чтобы элементарно поблагодарить меня за то, что я принёс тебе грёбаный лёд, ты орёшь, как чайка подбитая. Да ты в край уже ёбнулась, Нила! — после этих слов он с силой кидает лёд в раковину, из-за чего пакет разрывается, а он сам разворачивается ко мне спиной, дабы уйти. Но я не позволю ему сделать ни шагу. Не после слов Аманды. Не после его слов. Он не в том положении, чтобы так со мной разговаривать. Не ему меня в чём-то упрекать или обвинять.

— А ну стой! — я кричу и кидаю в него жменю льда, который частично попадает ему по затылку и спине. Естественно, он оборачивается, намереваясь что-то сказать или даже сделать, но я не позволяю ни единому слову вырваться из его поганого рта. — Ты рассказал всё Аманде, — от переизбытка эмоций я едва дышу, при этом яростно смотря на непонимающее лицо Кинга. — Только не надо делать вид, будто ты не понимаешь о чём я говорю! Будто это не ты рассказал этой падле о том, что произошло тогда!

— Умом окончательно тронулась? Ты чё, блять, несёшь?!

— Если считаешь меня шлюхой, то скажи мне это прямо в лицо, а не обсуждай со своей святой Амандой! — и в эту секунду я окончательно теряю над собой какой-либо контроль и в истерическом состоянии начинаю толкать и неистово бить Александра по каждой части его тела, до которой я только дотягиваюсь. — Что ты ей ещё обо мне рассказал, а?! О том, что моя мать проститутка, или что папа барыгой был?! Что ещё?! Я что виновата, что всё так получилось?! Я не хотела раздвигать перед тобой ноги, как беспринципная потаскуха, ясно тебе?! Я знаю, что облажалась, но вот только не надо за глаза меня обсуждать! Скажи мне это прямо в лицо. А хотя знаешь что? Если тебе так хочется, то иди и трепись об этом на каждом углу. Можешь рассказать обо мне всё и всем! О каждом слове о моей семье, о каждом поцелуе, о произошедшем в машине! Иди и рассказывай, раз я настолько гадка тебе! — за недолгое время моей истерики я беспрепятственно его бью, таким образом вымещая на нём всю накопившуюся злость и боль. Но эти чувства порождены не только его словами и действиями. В голове также проносится не забытая обида на семью, на Ричарда, на саму себя. Хочется кричать во весь голос, буйствовать, иначе из-за мыслей моя голова взорвётся на мелкие кусочки. Но прежде чем это происходит, Александр перехватывает мои кулаки и резко притягивает к себе, заключая в крепкие объятия, чтобы я успокоилась. Но я сразу же начинаю вырываться, не желая к нему даже прикасаться, что приводит к тому, что он настолько сильно меня к себе прижимает, что мои кости хрустят. — Не трогай меня!

— Выкинь это дерьмо из своей головы, Нила. Я никогда не думал о тебе в таком ключе. И я никогда не посмею кому-то рассказать о всём том, что между нами произошло, ясно? Не о ситуации в машине, не о твоей семье. Я ни за что не поступлю так с тобой. А на счёт Аманды я разберусь. Я ей ничего о тебе не говорил, так что, вероятнее всего, она просто ляпнула какую-то херню из ревности. Так что успокойся и, наконец, приложи к щеке лёд, пока ты не стала похожа на Квазимодо. Посмотри на меня, — он аккуратно приподнимает моё раскрасневшееся от былой злости лицо и нежно проводит большим пальцем по щеке, которая, к счастью, почти не болит. Его прикосновения действуют на меня успокаивающе, и я беру себя в руки, решаясь ему поверить. Около минуты мы неотрывно смотрим друг другу в глаза, пока Кинг бережно поглаживает мою спину и правую скулу. Я ожидающе на него смотрю, ведь в таких ситуациях он обычно целует меня. И я действительно предвкушаю тот момент, когда он склонится надо мной, притянет к себе неприлично близко и, наконец, запечатлит у меня на губах столь желанный поцелуй, на который я не осмелюсь не ответить. Но он этого не делает, лишь малость отстраняется, что говорит о том, что больше парень так не будет себя вести со мной. Неужели на него так подействовали мои слова о том, что он мне не нравится, и я всегда буду ему отказывать?