Несокрушимые - Игорь Лощилов

Горчаков подозрительно глянул на помощника. Он сам в последнее время ощущал странные провалы в памяти особенно в части вещей, положит что-нибудь и забудет куда. Кажется, так ясно помнит место, а там пусто, и лишь спустя некоторое время пропажа обнаруживается. Нынче искал золотой наручень, что купил дочке в подарок, гак и не нашёл. Гаврила не раз помогал ему в поисках и часто преуспевал в находках, пробовал даже успокоить: ты, князь, так свои мозги намозолил, что мелочь в них не держится, но не унывай, я завсегда рядом. Горчаков с благодарностью принимал услуги помощника, но тут вдруг подумал: может быть, за глаза и он так проходится по его беспамятству? Да нет, Гаврила как всегда был уважителен и услужлив. Горчаков пожевал губами и сказал:

   — Это ты зря, у московских ребят голова на месте, они проворнее нас с тобой оказались, таких не грех и послушать. Ну-ка, приведи их ко мне.

Скоро Афанасий с Антипом предстали перед Горчаковым. Он для начала напустил строгость и спросил, почто не хотят ходить с обысками, как указано? Афанасий, обеспокоившись, что Антип опять вспомнит про свои спутки и начнёт как бы поучать князя, поспешил ответить, что нет, они не отказываются, и ходили, но переворачивать весь дом не считали нужным, потому что сразу знали, есть там роспись или нет.

   — Откуда знали? — удивился Горчаков.

   — От Антипа, — указал Афанасий на товарища, — он по одним ответам ведает, лжёт хозяин или говорит правду.

Горчаков недоверчиво покачал головой. Гаврила заметил жест начальника и с усмешкой выкрикнул:

   — Тогда пусть скажет, где сейчас находится роспись.

   — В крепости, — эхом отозвался Антип.

   — Почём знаешь?

   — Знаю и всё.

   — Этак и я могу сказать, что в голову взойдёт.

Антип спорить не стал, только сморщился, как от зубной боли, и обратился к Горчакову:

   — У тебя была нынче пропажа?

   — Была, — огорчённо признался тот, — наручень куда-то делся, везде обыскался.

   — А ты у него спроси, — указал Антип на Гаврилу.

Тот смутился, стал шарить по карманам и извлёк браслет.

   — Вот, на полу подобрал, хотел отдать да забыл, — Гаврила встретил недоверчивый взгляд князя и испуганно забормотал: — Ты не подумай чего, я правду забыл, сколь служу, у тебя ещё ничего насовсем не пропадало, всегда находилось и теперь бы нашлось...

Это действительно так, подозревать своего помощника в воровстве у князя не было никаких оснований. Удивительно другое, откуда мог знать москвич о пропаже наручня и о том, что он находится у Гаврилы?

   — Знаю и всё, — ответил Антип на вопрос князя, но на этот раз посрамлённый помощник благоразумно промолчал.

Нетрудно было видеть, что москвичи не нашли с ним общего языка, и Горчаков приказал, чтобы отныне они находились в его личном распоряжении. Тут же, чтобы не откладывать дела, предложил:

   — Есть у меня на примете большой хитрец, скользкий, как угорь, не даёт ухватиться. Пойдёмте-ка к нему в гости, может быть, что-нибудь словим.

Между тем обыски шли своим чередом и уже приближались ко двору Василия Морткина. Встревоженный князь прибежал к своему беспечно почивающему постояльцу, который в последнее время отличался необычайной сонливостью, с трудом растолкал его и стал в страхе говорить о бесчинстве Шеина. Ходил вокруг да около, потом решился:

   — Уходить тебе надо, боярин, неровен час воевода сюда нагрянет, он ныне словно с цепи сорвался, к вечеру уходи, я провожатого дам.

Салтыков потянулся и насмешливо сказал:

   — Что-то ты, князюшка, сделался роблив, как заяц, инда лицом перевернулся. Ладно, отъеду.

Пренебрежительный тон гостя покоробил Морткина, но он решил не обращать внимания, лишь бы поскорей убрался молодой наглец. Этот день тянулся слишком долго, осторожного князя томило какое-то тревожное предчувствие, и оно не обмануло: к вечеру в его усадьбу нагрянули с обыском. Морткин пробовал было возмущаться, Горчаков, из уважения к соседу сам возглавивший обыск, успокоил:

   — Не петушись, князь Василий, проверяем всех поголовно, ныне твой черёд. Скажи лучше, кого из посторонних у себя прячешь.

   — Окстись, князь Пётр, отколь у меня посторонние? — возмутился Морткин. — Перетряхни весь дом, ежели только мышей с тараканами найдёшь, так они всё равно что свои.

Горчаков украдкой взглянул на Антипа и, заметив его мало уловимый жест, сказал:

   — В дом я твой не пойду, а сведи-ка ты меня в гостевую избу, вот там я пошарю.

   — Воля твоя, — упавшим голосом сказал Морткин и понуро поплёлся сзади, прикидывая, что станет говорить в своё оправдание.

Но на этот раз удача не покинула его. Салтыков, вынужденный расстаться со своей возлюбленной, нанёс ей прощальный визит на соседнюю усадьбу. Они уже с час предавались любовным утехам на своём излюбленном ложе — в овине, не подозревая о терзаниях Морткина. Гостевая изба оказалась пуста, хотя и носила следы недавнего проживания.

   — А и солгал ты мне, соседушка, — укорил Горчаков, — добром сознаешься, кого хоронил, али через пытку?

   — Не в чем мне сознаваться, — гордо вскинул голову Морткин, это единственное, что ему оставалось.

Пока шёл этот разговор, Афанасий обошёл избу. Его внимание привлекла приставленная к забору приступочка.

   — Недавно тут кто-то скакал, — указал он на примятую вокруг траву, — выпрямиться не успела.

   — Собаки, должно быть, — предположил Морткин.

   — Собаки сапог не носят, видишь след на стенке? Такой остаётся, если опереться ногой, обутой в сапог, гляди...

Афанасий выбросил ногу вперёд, чтобы сделать подскок и ухватиться за верх ограды, но сил не рассчитал и едва не упал вниз. Морткин злорадно усмехнулся, а Афанасий как ни в чём не бывало показал на след, оставленный соскользнувшим сапогом. Он и в самом деле походил на предыдущий.

   — Так кто это от тебя в мою сторону прыгает? — нахмурился Горчаков.

Морткин, уже почти полностью пришедший в себя, усмехнулся:

   — Ты у себя его поищи, следующий твой черёд, если проверять всех поголовно.

Его слова произвели странное действие — Горчаков переменился в лице. Он вдруг вспомнил, как дворский недавно говорил, что по их усадьбе ходит кто-то чужой. Эти подозрения показались тогда блажью: сунуть добровольно к нему голову мог разве что сумасшедший. А вдруг дворский был прав? Горчаков показал в сторону забора, несколько ретивых служак перемахнули через него и рассыпались по саду. Их действия сопровождались изрядным шумом, так что влюблённые, размещавшиеся на привычном месте, были вынуждены оторваться друг от друга. Салтыков, выглянув из овина, заметил приближающихся стражников, схватил свою одежду в охапку и бросился наутёк, счастливо избежав нежелательной встречи; охранные заговоры Антипа, видимо, продолжали своё действие. Зато Дарья предстала перед преследователями в виде, не допускавшем сомнений относительно характера прерванных занятий. Служивые закричали наперебой:

   — Как дружка звать, который побег? Что молчишь, али познакомиться не успела? Шрамик-то на щеке хоть заметила?

   — Да нет, она на другое место смотрела.

   — Ну, гляди, девка, достанется тебе на орехи, отец вон на подходе.

Дарья испуганно пялила свои огромные глаза, от страха она не могла произнести ни слова, ни пошевельнуться. Такой её и увидел несчастный отец, который застыл на месте, не смея поверить собственным глазам. Опомнившись первым, он с криком: «Убью блудницу!» — бросился к дочери и, должно быть, действительно выполнил свою угрозу, так как сопровождавшие не решались остановить строгого начальника. К счастью, среди них находился Афанасий, который, не раздумывая заступил ему дорогу.

   — Гнев отнимает у человека разум, а безрассудных не жалует Господь. Опомнись, князь, поймаем злодея, тогда всё и разберём.

Горчаков послушно остановился, кажется, он действительно был не в себе. Его водянистые старческие глаза мигом потухли, в них были теперь усталость и боль жестоко уязвлённого человека. Неясные, похожие на бред слова срывались с губ, они относились к грехопадению дочери, и Афанасию ничего на оставалось иного, как молча сострадать отцовскому горю. Через некоторое время его речь стала более осмысленной. В ней всё чаще мелькало имя Салтыкова, который не только соблазнил дочь, но и провёл его как мальчишку, спрятавшись рядом. Под таким прикрытием удобно всякие дела вершить: и роспись украсть, и Фильку убить. Насчёт росписи Афанасий хотел выразить сомнение, ибо вид, в котором убежал Салтыков, наглядно свидетельствовал, что её при нём не было, но удержался, чтобы лишний раз не напомнить старику о позоре.

Шеин, когда узнал о случившемся, тоже сумел удержаться от упрёков. Он по-своему любил преданного старика и сочувствовал его горю. Покачал головой и сказал:

— Не мне тебя учить, что делать, сам знаешь: достань этого выродка хотя бы из-под земли.