Верь мне (СИ) - "Jana Konstanta"

— Зато друг твой трогал. Ты понял меня, Олежек? — проревел Горский и, не выдержав, схватил Сажинского за шиворот с такой яростью, что даже сил откуда-то прибавилось. — Во всех деталях! Про Карину, про Лику, про сегодняшний пожар! Ты у меня, мразь, лет на двадцать сядешь! И запомни, тварь ты амнезийная, если я только узнаю, что ты нос свой поганый раньше времени на свободу показал, если я узнаю, что тебя отмазывают, или мне не понравится тот срок, который тебе назначат, Олежа, я тебе клянусь, ты пополнишь списки пропавших без вести, и поверь мне, без вести ты пропадешь самым неприятным из всех возможных способов — ты меня о смерти на коленях умолять будешь, и отец твой тебе ничем не поможет. Подумай об этом, когда будешь адвоката искать.

***

Прошло довольно много времени, как показалось Арине. Горского все нет. Нервы на пределе, хотелось хотя бы просто выйти из машины, просто пройтись, просто размяться.

— Откройте дверь, — попросила Арина водителя.

— Извините, Арина Сергеевна, велено из машины Вас не выпускать.

— Да не пойду я никуда! Просто постою…

Но у водителя приказ. Не выпустит.

— Ну окно хотя бы открыть можно?

Стекло возле Арины тихонько опустилось, и свежий ночной воздух ворвался в салон. И то полегче стало. Где-то все ухает, пугает, нагоняя недобрые мысли, неугомонный филин… Арина неотрывно смотрела на мрачный завод, ожидая мужа.

— Да не волнуйтесь так, — видя ее волнение, проговорил водитель, — живы эти гаденыши останутся.

— Что-то сомневаюсь.

— Не сомневайтесь. Посадит их шеф, зуб даю. И вообще, Арина Сергеевна, Вы не думайте о них. Они же ни о ком не думали, когда шли убивать.

— Да плевать мне на них, — отмахнулась Арина. — Я за Горского боюсь. Не хватало еще, чтоб у него из-за этих подонков проблемы были.

— Не будет у него проблем, — заверил парень, а на пустырь тем временем подъехали две полицейские машины. — Свои это, не бойтесь, — улыбнулся он, глядя, как Арина заволновалась при виде людей в форме, неспешно направляющихся к зданию. — Сказал же, посадит их шеф. Это за ними ребятки приехали.

И, правда, через пару минут из здания вывели двух парней. Их провели мимо джипа, в котором находилась Арина, и она видела, как бледны, растерянны были эти двое… Но живые, и это главное.

Горский вышел в числе последних, держа в руках какие-то бумаги. Он отдал их полицейским и сразу же направился к ожидающему его джипу.

— Они во всем признались? — спросила, успокоившись, Арина, когда машина тронулась, а Горский, мрачный, злой и молчаливый, улегся ей на колени, как будто имеет уже на них полное право.

— Да.

— Их не отмажут?

— Это не в их интересах. Арин, давай не будем сейчас об этом. Где лекарство, что врач давал? Что-то мне совсем хреново…

Глава 36

Лика долго не решалась пойти к отцу. Совесть зудела: «Сходи, проведай, он все-таки отец твой», но что сказать ему, как вести себя с ним? «Рядом с ним мама, а я нужнее сейчас Максу», — успокаивала она себя вчера вечером, когда их только-только привезли из реанимации. «К нему все равно сейчас врач придет», — глушила позывы совести утром.

— Иди, — подбодрил Макс и сжал ее ладошку. — Не смотри на меня — моя война с ним тебя не касается. Он — твоя семья. А семья — это все. Я знаю, о чем говорю. Иди, Лик…

И она пошла.

Горский с Ариной ждали врача, но никак не ожидали увидеть в дверях палаты Лику. Горский и вовсе надежду уже потерял, что непримиримая дочь когда-нибудь смилостивится и простит его, и сейчас, глядя на растерянную, робкую Лику, он подумал, что дело в Максе — что-то с ним случилось, и она пришла просить о помощи.

— Что-то с Максимом? — опередила его Арина, но Лика растерянно покачала головой:

— Да нет, с ним все хорошо. Я к вам… Можно?

Арина едва заметно улыбнулась: «Нужно!» Еще не верила, но уже одобряла. «Вдруг» вспомнив о важном звонке, работе и куче других неотложных дел, она поспешила покинуть палату и дать возможность отцу и дочери обрести, наконец, друг друга.

— Лик, ты проходи, — проводив взглядом Арину, еще неокрепший после ночной вылазки Горский засуетился, встать захотел, не желая показаться слабым перед дорогой гостьей.

— Лежи, — остановила его Лика, видя прекрасно, как тяжело пока еще дается ему это.

Надо бы действительно подойти ближе — родной все-таки человек, и ей, кажется, рад… Но Лика не может. Ни шагу сделать не может. Надо бы сказать что-то, спросить, как чувствует себя, хотя бы из вежливости, но слова застряли комком в горле. И хочется, и не можется. И дело не в обидах, не в гордости — просто ступор какой-то. Она смотрит на отца, а на глазах слезы наворачиваются…

— Лик, ты чего? — долетел до нее встревоженный голос.

Лика нервно плечами передернула — сама не знает, что с ней происходит.

И тогда Горский встал. Несмотря на слабость, неуверенность, что Ликин визит правильно истолковал, сам сделал шаг навстречу. Опасаясь привычного холода, боясь колких слов, он шел к дочери, моля об одном — чтоб не оттолкнула. Но сегодня она не оттолкнула. Всхлипнула только, когда подошел к ней, робко глаза на него подняла — мокрые, растерянные.

— Лик… Можно я обниму тебя? — тихо спросил он.

Кивнула неуверенно. А уже через мгновение, прижатая к крепкой отцовской груди, она вдыхала незнакомый запах и слушала, как быстро, гулко бьется от волнения его сердце.

— Лика, прости меня, — шепнул он, и Лика почувствовала, как его ладонь прошлась по ее волосам и чуть сжала в отчаянии ее затылок. — Прости меня, доченька…

Лика зажмурилась. Обида и мечта всего ее детства все еще боролись в ней. Обида никуда не делась — она до сих пор грызла, разъедала изнутри и толкала наговорить гадостей, сделать как можно больнее человеку, что сейчас ее обнимает — такому же слабому, беззащитному перед ней, какой когда-то перед ним была она сама. Мечта же об отце возвращала ее в детство, к той девочке, что задавала маме неудобные вопросы, искала среди мужских лиц папино лицо и верила — свято верила! — что однажды он придет к ней, улыбнется и скажет: «Здравствуй, дочка! Я твой папа. Я пришел к тебе…» Только зря она ждала — он не пришел, не позвал и даже ни разу с днем рожденья ее не поздравил. А ведь не мог забыть — у них с Каринкой один день на двоих. Но ему хватало Карины, Лика была не нужна, а теперь вот…

— Лика, что мне сделать, чтоб ты меня простила? — в отчаянии шепчет этот чужой ей человек и сам едва не плачет. — Девочка моя родная, только скажи, я все для тебя сделаю! Лик, ну хватит меня мучить! Ну хочешь, я на колени перед тобой встану…

Лика зажмурилась еще сильнее, слезы потекли по ее щекам. Ничего она уже от него не хочет. И рада бы зацепиться хоть за осколочек дочерних чувств, да нет их. Пустота вместо них — вытравленная, выжженная обидой.

— Как ты мог так с нами поступить? — Лика отстранилась, сквозь слезы сорвалась на крик: — Где ты был раньше? Я же ждала тебя! Каждый день ждала! Почему же тебя не было, когда ты был так нужен мне? Ты предал нас! Ты отказался от меня, от мамы! Ты понимаешь, что я ненавижу тебя сейчас? Я не знаю тебя! Ты чужой мне человек — ты это понимаешь?! Ты же сам все разрушил! Почему? Ну ответь мне, почему так, папа?!

— Ты меня не поймешь.

— А ты постарайся! Объясни так, чтоб поняла! Чтоб поняла, как можно с такой легкостью забыть, что у тебя есть ребенок!

— Я никогда не забывал о тебе. Никогда, Лика! — яростно прижимая к себе дочь, едва сам не плакал Горский. — Я очень обидел твою маму, я знал, что она никогда не простит меня, и очень боялся, что она заберет еще и Карину, если начну искать встреч с тобой.

— Зачем ты врешь? Я никогда не поверю, что мама запрещала тебе общаться со мной! Это ты у нас царек жизни, который решает, кому общаться, а кому нет! Мама бы никогда так не поступила.