Лёха - Николай Берг

Леха перевел дух и победоносно оглядел наблюдавших за его потугами полицаев. Кроме почтения на физиономиях у них ничего не отражалось, были б они не деревенской публикой, а воспитанными горожанами — встретили бы эпохальное деяние арийца дружными и продолжительными аплодисментами. А так только и сказали уважительно:

— А молодець солдат! Він, напевно навіть і заряджати вміє і може бути навіть патрони в руках тримав.

— Ні, це навряд чи. Показували йому патрони здалеку, це напевно було.

— Штик-то він хвацько примкнув, менше години возився. І навіть гвинтівку не знизила жодного разу.

— Таки я і кажу — тилова щур — подитожил усатый. Его рослый подчиненный согласно покивал головой, не стал опровергать начальство, что вообще-то именно он первым назвал Лёху «тыловой крысой» и потом задал более насущный вопрос:

— Нагороду цей офіцер обіцяв за упіймання бандита. І розписку дасть. А в поліцейській управі пайок обіцяли виписувати, дивись побільше пайка буде.

Старший явно имел на перспективу награды другие виды и в увеличение пайка не верил:

— Нє, це ж німці. Дадуть може письмову подяку або єфрейтором мене назвуть.

— На медаль не розраховувати?

— Чорт його знає, дивлячись як цей офіцер всі розпише — ответил старший. Видно было, что он вовсе не против медали. Но увеличение пайка явно было ему милее. Через несколько минут, показавшихся менеджеру просто вечностью, наконец, вернулись Середа со старостой.

Очень вовремя, потому как непойми с чего Лёхе жутко захотелось жрать. То есть жрать ему хотелось и так, за все время пребывания в плену и после он сытым ни разу не был, но тут просто какая-то катастрофа приключилась с желудком, он стал вдруг совсем бездонным, открытым в космические бездны. Но при этом, так же внезапно, захотелось в сортир. Невыразимо. Два этих несочетаемых в нормальной жизни желания, можно сказать, овладели Лёхой. Императивно. Вполне годилось такое старое слово — обуревали.

— Камрад, ай вишь нах сортир геен райт нау иммедиатли форева импичмент! — сказал уверенно потомок артиллеристу.

— Сортир? Ду вилльст ауф дие Туалет цу геен? — удивленно переспросил Середа.

— Яа, натёрлихь! — выдал добрую половину своего немецкого словарного запаса потомок, понимая, что нужно поспешать и побыстрее. Напарник понял это с лету и тут же напряг местных:

— Казайт майн камрад тут где есть сортир! Бистро! Унд рука руку мойт! Ферштеен? Понимайт?

Староста понял это сразу, видно человеку административная жилка была не чужда.

Десяти секунд не прошло, а уже один из гопников с винтарем уважительно сопровождал воина Рейха в полевой сортир. Лёха искренне удивлялся своей странной реакции — не с чего ему было так хотеть опорожниться. Банально — нечем. Но удержу нет, так хочется.

Один из гопников — тот, что пугливый — уважительно забегая вперед, и делая неловкие жесты руками, привел в будочку за домом, состряпанную из всякого деревянно-хворостинного хлама. Проявляя максимум осторожности, чтобы не уронить в выгребную яму винтовку и не свалиться туда самому, больно уж все было хлипко, в жутко неудобном состоянии и антисанитарных условиях Лёха сделал свои дела и оторопел, вспомнив, что бумаги в будке нет, а лопухи вокруг не растут. Пару секунд он думал, потом вспомнил, что он тут не кто-нибудь, в героический арийский воитель и, приоткрыв убогую дверку, высунул злую морду и прорычал:

— Шайзе! Швайне! Пенис энларджемен икзерсайз ревью! Пэйпа, шайзешвайне! Пейпа! Тоулетпейпа!

Сопровождавшее Лёху в походе по тем местам, куда короли пешком ходят, доверенное лицо обалдело шарахнулось в избу. Потомок уже подумывал плюнуть на гигиену и натянуть портки как есть, но тут кепарик притащил цельных два листа отличной желтоватой мелованной бумаги, выдранных из какой-то солидной книги. Формата А-4. С каким-то текстом на совершенно нечитаемом языке — вроде, как и латиница, а буквы с какими-то закорючками дополнительными. То ли польский язык, то ли чешский, а может и еще чей.

Из такой роскошной бумаги можно было сделать бы что угодно, но вот как туалетная она не шибко годилась, оставив у Лёхи странное ощущение, что он употребил полиэтиленовый пакет. Настроения это не добавило, но было приятно, что этот холуй прислуживает.

Холуй стоически дожидался окончания процесса. Из кабинки, которую скорее тянуло назвать хижинкой, Лёха отчетливо слышал, как кепарик разговаривает с приятелем, таким же охламоном, только помладше и без винтовки. Говорили они в голос, видимо поняв, что злой германец не понимает человеческой речи:

— Культурний німець-то, папірець зажадав — не без почтения, но и с долей сарказма заявил тот, что бегал за бумагой.

— А ти що йому дав? — поинтересовался второй.

— Так папірець з книжки товстою. Що від тих жидів евакуйованих, що за селом постріляли. Толку від неї все одно немає, хіба на підпал — расставил точки над I вооруженный.

— Європа — уважительно признал его приятель.

Принесли ковшик воды, полотенечко, Лёха сполоснул руки и теперь терзаемый только лютым голодом вернулся к основной компании. Бояться он уже устал и больше как-то и не боялся. Впрочем, бояться вроде было и нечего — артиллерист уверенно вел свою партию и, как оно и бывает, один умелый актер вытягивал весь спектакль. Глядя на него, и потомок ощущал себя заезжим европейцем, попавшим в дикую русскую деревню с варварами. Помогало и то, что деревенский быт был ему незнаком совершенно, язык он не вполне понимал да и уважения к местным не испытывал никакого.

— Alles ist gut? — немножко насмешливо, но по-товарищески участливо спросил Середа партнера.

— Яаволь! — браво ответил Лёха.

— Тогда я проводить расследствий! В присутствий мой коллега и полицайперсонален я допросить есть этот бандит. Альзо! Отвечайт, Du, Arschkeks, ты есть нападайт на немьецкий специалист утро? — грозно обратил свой орлиный взор арбайтсфюрер на понурого Семенова.

— Відповідай сволота, коли тебе пан офіцер запитує. І краще скажи «Так», тобі все одно здихати, а так обійдешся без пари стусанів да прикладом по спині… - по-доброму посоветовал не запираться усатый старшой.

Семенов зло глянул на него одним глазом и глухо буркнул:

— Я нападал на немцев и нападать буду. И таких как ты тоже буду гробить!

Середа несказанно обрадовался и, словно боясь поверить в удачу, переспросил:

— Сьегодиня утро — есть ты стреляйт, Saukerl? Ти есть иметь зольдатенбух? Докумиент?

Мутный Семенов не стал спорить.

— Да, я стрелял! А документов у меня нет.

— Перфект! Я есть говорийт, что я тьебя найти, а со мной спорийт коллеген! Я тьебя найти! Вундербар! Ти есть попадайтся! — казалось, что улыбающийся во весь рот офицер сделал огромную ставку, и теперь получил джек-пот.

— Это есть велик помостчь для Рейх, для Фольк! Это не есть ротармист, эр хат кайне документен, он есть бандит! Ми есть судить военно-военным судом по закон и повешайт! Бандит повисайт на верьевка, все благодейнствий! Я писайт расписайка! Вас награждайт!

И, не откладывая дело в долгий ящик, щеголеватый арбайтсфюрер показал руками, что ему нужен стол и стул. И то и другое было тотчас вынесено, причем никто уже и не помнил, что совсем недавно для черканий в блокнотике арбайтсфюреру стол не понадобился. Наоборот, такая торжественность как-то даже и умилила и обрадовала деревенских. Стояли и радовались, пока офицер садился поудобнее. Потом Середа, не торопясь, с толком разложил письменные принадлежности. Карандашик с чехольчиком, блокнотик, еще какие-то разноцветные листочки.

— Ви написайт мне списка тех, кто отличнился при поймке этот бандит! Я есть упомянуть в рапорт, как помойшеников. Это есть для вас польза для потом, война капут, Рейх награждайт своих верных сотрудник! Немейский архив — самий точн! Все аккуратни. Все сведений. Ви есть понимайт?

— Пан офіцер, а землю коли роздаватимуть? — быстро спросил староста. Глаза у него заблестели, да и остальные селяне поднапружились от его вопроса.

— Опослей капут война. Рейх побеждайт — и давайт своей зольдатен унд полицаен бонус! Наград — каждыий! Пока война — не есть гут это делайт. Цу фрю, рано. Кони на переправ не есть гут меняйт, так вас говорийт альте руссише Редензатц. Варшайнлихь ви получайт землия в Индиен. Или Африк. Ви есть хотеть получайт зимлиа в Индиен?

ѓ- Боронь боже, навіщо нам Африка, нам би ось ту земельку, що миколаївські собі підгортають, та лісок… — заторопился староста.

— Это есть неважнец! Рейх награждайт тех, кто работать карашо и наказывайт тех, кто плёхо! Пишить списка для рапорт. Не есть все, десьяток, не болше. Луччихь!

— Олександр, пиши ти у тебе почерк краще — сказал поспешно бородатый усатому.

— Гаразд — согласился тот и, отдав винтовку одному из подчиненных, склонился над столом, довольно шустро корябая бумажку из блокнотика огрызком химического карандаша, запасливо оказавшимся у него в кармане.