Человек из Санкт-Петербурга - Кен Фоллетт

– Леди Шарлотта! Я – полицейский и располагаю доказательствами вашей причастности к заговору с целью убийства. Поверьте, как и для вашего отца, главной заботой для меня теперь становится не допустить, чтобы это зашло еще дальше, то есть сделать все от нас зависящее, чтобы вы не отправились в тюрьму на весьма длительный срок.

Уолден вытаращил на Томсона глаза. В тюрьму? Он, конечно же, просто пугает ее… Но нет, тут же осознал граф, буквально парализованный страхом. По сути, он прав – Шарлотта преступила закон…

– Нам, возможно, удастся скрыть вашу причастность к этому делу, – продолжал Томсон, – но лишь при условии, что мы сумеем предотвратить убийство. Если же преступник добьется своего, мне не останется ничего другого, как привлечь вас к суду, и обвинением для вас тогда будет соучастие в убийстве. Теоретически вам может грозить смертная казнь через повешение.

– Нет! – Возглас вырвался у Уолдена помимо воли.

– Именно так, – тихо подтвердил Томсон.

Уолден спрятал лицо в ладони.

– Вы должны спасти себя от столь печальной участи, – сказал Томсон, – как и пощадить чувства родителей. Ваша обязанность сейчас – сделать все от вас зависящее, чтобы мы нашли Максима и спасли жизнь князю Орлову.

«Этого просто не может быть, – в отчаянии думал Уолден. – Я, видимо, просто схожу с ума. Мою дочь нельзя повесить. Но если Алекса убьют, Шарлотта станет одной из его убийц. Нет, суда над ней допустить невозможно. Кто у нас сейчас министр внутренних дел? Маккенна. – Уолден был с ним едва знаком. – Тогда должен вмешаться сам Асквит и предотвратить… Вот только захочет ли премьер-министр помочь?»

– Скажите, когда вы видели Максима в последний раз? – приступил Томсон к допросу.

Уолден смотрел на Шарлотту в ожидании ее реакции. Она стояла позади кресла, вцепившись обеими руками в спинку так, что побелели костяшки пальцев, но лицо оставалось спокойным.

– Мне нечего вам сказать, – ответила она после паузы.

Уолден громко застонал. «Зачем она продолжает упрямиться, после того как ее полностью изобличили? Что творится у нее в голове? Она кажется сейчас такой чужой. Когда же я успел потерять ее?»

– Вам известно, где сейчас находится Максим? – задал новый вопрос Томсон.

Шарлотта молчала.

– Вы предупредили его о принятых нами здесь мерах безопасности?

Ничто не отразилось на ее лице.

– Чем он вооружен?

Молчание.

– Отказ отвечать на мои вопросы только усугубляет вашу вину. Хотя бы это вам понятно?

Уолден сразу уловил перемену в тоне Томсона и вскинул на него взгляд. Теперь полицейский был разгневан всерьез.

– Позвольте мне вам кое-что растолковать, – сказал он. – Вы, вероятно, рассчитываете, что отец сумеет оградить вас от правосудия. Не исключено, что и сам он питает подобную иллюзию. Но если Орлов погибнет, клянусь, я лично прослежу, чтобы вы предстали перед судом за убийство. Подумайте об этом хорошенько!

И Томсон вышел из комнаты.

Его уход только расстроил Шарлотту. При постороннем ей с большим трудом, но удавалось держать себя в руках. Оставшись наедине с отцом, она чувствовала, что опасность сорваться многократно возросла.

– Я спасу тебя, если смогу, – печально произнес он.

Шарлотта сглотнула комок в горле и отвернулась. «Уж лучше бы он дал волю ярости, – думала она. – С этим бы я как-нибудь справилась».

Он тоже смотрел в окно, когда обратился к ней снова.

– Видишь ли, я чувствую себя в ответе за все, – с болью проговорил он. – Твоя мама была моим выбором, я стал твоим отцом и воспитывал тебя. А потому ты – целиком мое творение, что бы сейчас ни совершила. Но для меня непостижимо, как такое могло произойти. Действительно непостижимо. Быть может, ты мне все объяснишь?

– Я попытаюсь, – сказала Шарлотта.

Ей очень хотелось, чтобы он все понял, и она была уверена, что сумеет с ним объясниться, если только подберет нужные слова.

– Я не хочу, чтобы ты добился успеха, втягивая Россию в войну. Потому что в таком случае миллионы ни в чем не повинных русских людей будут бессмысленно убиты или искалечены.

Он казался искренне удивленным.

– Так вот в чем все дело? – спросил он. – Неужели только из-за этого ты сотворила столько ужасных глупостей? И это та цель, которую поставил перед собой Максим?

«Вероятно, он все-таки меня поймет», – подумала Шарлотта, несколько приободренная.

– Да, – кивнула она и с энтузиазмом продолжила: – Кроме того, Максим стремится к тому, чтобы в России началась революция, а даже ты, вероятно, согласишься, что она необходима. И, как он считает, она разразится, стоит народным массам узнать, что Алекс в Лондоне пытается отправить их воевать.

– Неужели ты полагаешь, что я хочу войны? – спросил он, не веря своим ушам. – Неужели думаешь, будто я стремлюсь развязать войну? Что она принесет мне лично хоть какую-то выгоду?

– Разумеется, нет. Но ты допустишь ее под давлением обстоятельств.

– Под давлением обстоятельств ее допустят все, даже твой Максим, который, как ты сама только что сказала, хочет революции в России. И если война неизбежна, то мы должны в ней победить. Разве и в этом для тебя заключено зло? – Он говорил теперь почти умоляюще.

Она все еще отчаянно пыталась все ему разъяснить.

– Не знаю, зло это или нет, но убеждена, что сама по себе война – источник неисчислимых несчастий. Русские крестьяне ничего не знают о мировой политике, да она их и не касается. Но их будут убивать, рвать их тела на части снарядами только потому, что вы с Алексом смогли договориться!

В ее глазах стояли слезы.

– Неужели ты не видишь, насколько это неправильно, папа?

– Но взгляни на это с точки зрения Великобритании, которая, между прочим, должна совпадать с твоей личной. Представь себе, что на фронт офицерами отправляются Фредди Чалфонт, Питер и Джонатан, а под их началом солдатами пойдут твой конюх Дэниел, его подручный Питер, наш сапожник Джимми, лакей Чарлз и Питер Доукинз с домашней фермы? Разве тебе не захочется, чтобы им оказали помощь? Разве в таком случае ты не будешь рада, что вся российская нация встала на их сторону?

– Конечно, буду, но только если русские люди пойдут на это по своему выбору. Но ведь так не получится, верно, папа? Выбор за них сделаете вы с Алексом. Вы должны работать не покладая рук, чтобы предотвратить войну, а не победить в ней.

– Если Германия нападет на Францию, мы обязаны будем вступиться за союзников. А для Великобритании господство Германии в Европе обернется настоящей катастрофой.

– Разве может случиться катастрофа, сравнимая по масштабам с самой войной?

– Так что же, нам теперь вообще никогда не воевать?

– Только если на нас нападут.

– Если мы не начнем сражаться с немцами на территории Франции, совсем скоро нам придется вступить с ними в битву здесь.

– Ты в этом уверен?

– Такое развитие событий весьма вероятно.

– Вот только когда это произойдет, нам и следует браться за оружие.

– Послушай меня. В пределы этой страны никто не вторгался уже восемьсот пятьдесят лет. А почему? Потому что мы шли воевать с другими народами на их земле, не допуская никого на свою. И именно это позволило вам, леди Шарлотта Уолден, родиться и вырасти посреди мира и процветания.

– Так сколько же раз нам пришлось воевать, чтобы предотвратить другую войну? И если бы мы не лезли с оружием в руках на чужие земли, стали бы там воевать вообще?

– Ответа на этот вопрос не знает никто, – сказал он устало. – Теперь я жалею, что мы мало занимались с тобой историей. Нам следовало больше разговаривать на подобные темы. Будь у меня сын, я бы непременно это делал. Но Бог ты мой! Я и вообразить себе не мог, что международной политикой заинтересуется моя дочь. И теперь мне приходится расплачиваться за ошибку. И какой ценой! В одном могу заверить тебя, Шарлотта: сумма человеческих страданий не сводится к той прямолинейной арифметике, которую преподает тебе Максим. Почему ты не веришь мне? Я лишился твоего доверия?

– Да.

– Но Максим хочет убить твоего кузена. Тебе и это безразлично?

– Алекса он собирается всего лишь похитить, а не убить.

Уолден покачал головой.

– Он уже дважды покушался на жизнь Алекса, а один раз чуть не убил меня. На его совести много загубленных жизней в России. Он не похититель, Шарлотта. Он – убийца.

– Не верю ни одному твоему слову.

– Но почему же? – опять спросил он, стараясь не терять терпения.

– Ты сказал мне правду о суфражизме? От тебя я узнала о горькой судьбе Энни? Или это ты просветил меня, что в так называемой демократической Великобритании большинство людей до сих пор лишены права голоса? Ты объяснил мне, в чем суть интимных половых сношений?

– Нет, я ничего этого тебе не объяснил.

К своему ужасу, Шарлотта увидела, что его щеки мокры от слез.

– Ты права. Скорее всего как отец я наделал слишком много ошибок. Просто не сумел предвидеть, насколько быстро все в мире изменится. Я, например, совершенно не представлял, какую роль в обществе к тысяча девятьсот четырнадцатому году будут играть женщины. Теперь я сам кажусь себе совершеннейшим неудачником. Но прошу поверить мне в главном: что бы я ни делал, диктовалось только любовью к тебе. Я и сейчас люблю тебя больше жизни. И плакать меня заставили не твои радикальные политические взгляды, а твое предательство, пойми. Я готов землю грызть, чтобы спасти тебя от суда, даже если вы сумеете убить беднягу Алекса, потому что ты моя дочь, то есть самый главный человек на всем свете. Ради тебя пусть идут к дьяволу и правосудие, и моя репутация, и сама Англия! Я готов ради тебя на любое преступление, и совершу его, не колеблясь ни секунды. Ты для меня превыше принципов и политики, ты – превыше всего. Вот что такое настоящие семейные узы. И потому мне так больно, что ради меня ты не сделала бы ничего подобного, верно?