От Балаклавы к Инкерману - Сергей Ченнык

Примерно об этом говорит Стеценко, конечно же знавший по должности основу дальнейших планов главнокомандующего: «…Еще до прибытия Павлова с Соймоновым были атакованы неприятельские редуты в Балаклавской долине; блестящая атака и овладение редутами были весьма радостным эпизодом войны. Но это было бы только случайным удачным делом, если бы оно не связывалось с общим планом большой инкерманской вылазки, для коей это дело служило необходимым подготовлением, а редуты — опорным пунктом, так как невозможно было через инкерманский мост и одновременно с бастионов направить столь большую массу войск на инкерманские высоты… По всем этим причинам генерал Липранди оставлен был в Балаклавской долине».{1101}

Таким образом, весь цикл действий от Балаклавы и до Инкермана можно считать одной большой военной операцией, конечной целью которой были деблокада осажденного Севастополя и подготовка к большому военному поражению союзных войск в Крыму.

Нет сомнения, что подобные действия могли произойти исключительно после тщательного их планирования. Распространенная точка зрения на причины, побудившие Меншикова провести атаку в сторону союзных позиций от Килен-балки, кажется не вызывает сомнений в правильности такого решения. Прибытие подкреплений «ободрило» его штаб и несомненно подтолкнуло к подготовке «быстрого перехода наших войск в наступление».{1102}

Для того чтобы выяснить намерения неприятеля, отвлечь его внимание от усиливающегося отряда Липранди, который становился отныне главной угрозой осадным войскам союзников, было принято решение сделать сильную вылазку в направлении Сапун-горы. Штаб главнокомандующего 13 октября выработал с начальником 4-й дистанции адмиралом Истоминым состав войск и порядок их поддержки со стороны крепости.{1103}

Андрианов вполне точно определяет задачи готовившегося сражения: «…Одна только воистину специальная рекогносцировка предпринята была по распоряжению прозорливого князя Меншикова. Она предназначалась для разузнавания характера той местности, на которой впоследствии мы дрались в Инкерманском сражении и могла быть для нас очень полезной».{1104}

К акции привлекались шесть батальонов пехоты (от Бутырского и Бородинского полков) и легкая №5 батарея 17-й артиллерийской бригады. Общее командование возлагалось на командира Бутырского полка полковника Федорова.{1105}

Как всегда, проявились «подводные камни», связанные с характером князя, его невероятной амбициозностью. Как мы уже знаем, Меншиков был сторонником действий от крепости,{1106} и успех Липранди, осмелившегося не только настоять на акции со стороны Федюхиных высот, но и добиться успеха, в чем-то раздражал его. Ему было необходимо доказать свою правоту, чему новая атака как раз могла содействовать.

При всем этом князь не был способен к авантюрам и его ошибки скорее происходили от недостатка решительности и чрезвычайного увлечения выстраиванием сложных управленческих вертикалей: «Меншиков, конечно, не может быть отнесен к людям передовым, потому что это был завзятый консерватор с военным пошибом; но все же он принадлежал к числу министров образованных».{1107}

Уже на уровне замысла «вылезли» проблемы, традиционно связанные с трудно объяснимой психологией главнокомандующего. В столице прекрасно знали, что князь «… не обладал ни дарованиями, ни опытностью полководца и не имел при себе ни одного доверенного лица, кто мог бы его именем вести дело с умением и энергией».{1108}

Во всех присылаемых ему из столицы помощниках он видел соглядатаев, назначенных за контролем его действий и оперативного информирования столичного начальства. Доля смысла в этом была, но игнорируя то, что у него было и тем более что ему давали, Меншиков не хотел или не сумел составить себе хороший штаб.{1109}

Вспомним историю с полковником Поповым, считавшимся одним из способнейших офицеров гвардейского генерального штаба. При назначении его исправляющим должность начальника штаба войск в Крыму последний имел «неосторожность» попасть на аудиенцию к Николаю I. Этого было достаточно, чтобы Меншиков, узнав о встрече, по прибытии Попова в Севастополь принял его весьма нелюбезно и даже не допустил вступить в должность. Устраненный от всякого участия в делах штаба, Попов состоял то при князе Горчакове, то при начальнике Севастопольского гарнизона генерале Моллере. После краткого периода «милости» главнокомандующего и допущения к работе над планированием и подготовкой Балаклавского сражения был возвращен обратно в Петербург.{1110}

Основной удар планировался на северную оконечность правого фланга оборонительной линии союзников, защищаемой батальонами 2-й дивизии, считавшуюся слабым местом британской позиции.{1111} Успех достигался внезапностью нападения, последняя, в свою очередь, — скрытностью выдвижения.

Английские позиции

Англичане чувствовали опасность, понимали, что если русские пришли раз, они придут снова. При этом не обязательно туда, где их ждут.

Генерал Эванс, чья опытность была уже доказана событиями Альминского сражения и флангового марша к Севастополю, обоснованно считал свое положение ненадежным и неустойчивым. Хотя позиции были удобными, закрепиться на них с помощью долговременных сооружений оказалось чрезвычайно трудно. Даже об элементарной полевой фортификации можно было лишь думать.

Каменистый грунт, перенасыщенный скальными породами, с трудом поддавался шанцевому инструменту, а необходимость постоянных инженерных работ чрезвычайно изматывала личный состав. Переутомление вызывало болезни, болезни уменьшали списочный состав частей, уменьшавшееся число готовых к бою отрицательно сказывалось на плотности обороны.

В итоге с каждым днем вместо усиления линия только слабела и к середине октября «…где бы на протяжении нескольких миль, составлявших правый фланг англичан, русские ни нанесли удар, у тех не могло хватить сил для его отражения».{1112}

С английской стороны главным действующим лицом событий 26 октября стала упомянутая 2-я дивизия генерала Леси Эванса, которая с принятием решения о начале осады Севастополя 29 сентября заняла сначала участок на крайнем левом фланге английской позиции. 4 октября она перешла с крайнего левого фланга в крайний правый фланг, заняв Инкерманские высоты.{1113}

Убедившись в невозможности в ближайшее время создать сильную позицию, британцы остановились на многократно проверенном во времена колониальных войн способе контроля растянутой оборонительной линии. Его смысл был в том, что условия местности позволяли англичанам удерживать подступы несколькими передовыми подразделениями — пикетами. Это было разумное решение, давшее возможность небольшими силами перекрывать все возможные пути неприятельской атаки. Кроме того, расположение пикетов при удачной ситуации позволяло какое-то время держать наступающих под непрерывным огнем. Для отражения нападения от английских солдат и офицеров требовались только две вещи: найти в себе силы не побежать и вести огонь с максимальным темпом. И то и другое они делать умели.

Служба на передовых позициях требовала постоянного внимания и изматывала солдат и офицеров не меньше, чем работы в траншеях: «Почти каждую ночь мы становимся под ружье из-за атаки на какой-нибудь пикет или ложной тревоги».{1114}

Проверку службы тщательно вели назначенные офицеры штаба Раглана или старшие офицеры пехотных полков. Незадолго до русского нападения один из них, подполковник Херберт, «проведал» позиции и напомнил Чемпиону, что если 49-й начнет отходить, 95-й должен возможно дольше удерживать свою позицию, ожидая подхода главных сил.{1115}

Бой за передовые позиции

В эту ночь на передовых позициях несли службу подразделения трех полков: пикет 49-го (лейтенант Конолли) был передовым, пикет 95-го (майор Чемпион) располагался ближе к основным позициям. Немного в стороне находился пикет 30-го (капитан Этшли) полка. Каждый из них насчитывал примерно роту солдат, собранную от разных рот полка. Пикет Чемпиона был сильнее остальных — имел две роты: одну от 95-го, другую — их 41-го полков.

Сражение началось необычно. Привыкшие уже к ночным вылазкам русских союзники с удивлением наблюдали вышедшую из города колонну войск, которая к часу дня прошла Килен-балку.

Пока еще ничего не предвещало опасности: «Утро 26-го было особенно красивым и светлым. Всю предыдущую ночь и все то утро в Севастополе стояла большая суматоха: слышались шум людей и звон колоколов, наблюдалось движение огромных масс. 2-я дивизия построилась где-то во время завтрака, получив сообщение о том, что русские наступают, но спустя какое-то время все стихло и солдаты получили приказ разойтись».{1116}