От Балаклавы к Инкерману - Сергей Ченнык

Но в конце 1854 г. о событии знал ограниченный круг общества, и никаких разговоров о награде не могло идти, так как в правительстве предпочитали, чтобы о случившемся вообще никто ничего и никогда не узнал. Но когда улицы Лондона увидели эвакуированных из Крыма искалеченных кавалеристов, а благодаря средствам массовой информации о нем все-таки стало известно широкому общественному мнению, то нужно было решать. В конце концов, героические неудачи всегда могли вдохновлять больше, чем победы.

В большей степени в угоду этому самому общественному мнению 23 февраля 1855 г. планку “Balaklava” утвердили. Этому предшествовал правительственный скандал с участием таких лиц, как герцог Ньюкасл, лорд Пальмерстон, принц Альберт и др. На заседании Парламента 25 января 1855 г. было заявлено, что Королева Виктория сделала настоящий подарок для своих солдат, наградив их медалью с планками «Альма» и «Инкерман» за две добытые выдающиеся победы. В то же время внимание палаты лордов было обращено на незаслуженное игнорирование мужества английских солдат 93-го полка, Бригады тяжелой кавалерии и особенно жертвенность Легкой бригады под Балаклавой в октябре 1854 г.{1056}

В конце концов, хотя единственной пехотной частью, сражавшейся в полном составе при Балаклаве, был 93-й полк, медалями с этой планкой были награждены едва ли не все другие полки, которые только подходили к полю сражения.{1057}

ЗНАЧЕНИЕ БАЛАКЛАВСКОГО СРАЖЕНИЯ

«Изведал враг в тот день немало…»

Моральное

В этом смысле Балаклава — очевидная победа Русской армии, укрепившая в войсках и моряках Черноморского флота, тем более после успешно отраженной бомбардировки Севастополя, веру в свои силы, в возможность разгрома неприятеля, вторгшегося на землю Отечества. Удачное, хотя и не убедительно победное действие русских войск под Балаклавой благотворно сказалось на морально-психологическом состоянии гарнизона Севастополя. Защитники крепости, не имевшие до этого времени ни одного спокойного дня, изнуренные «…оборонительными работами и постоянным ожиданием штурма», торжествовали.{1058}

«13 числа вечером пришло в Севастополь известие о победе, одержанной на Черной речке нашими войсками под командой генерала Липранди. Солдаты кричали «ура!». Все были в восторге; у всех защитников Севастополя лица были веселы. Много эта победа возвысила дух наших войск; надежда к нам воротилась».{1059}

Только подходивший к Севастополю со своим полком Алабин весть о Балаклавском сражении услышал в Дуванкое: «…Весть о победе Липранди подтвердилась рассказами официальных лиц и приказом князя Меншикова. Слава Богу за дарование нам первого успеха над врагом в эту кампанию на своей земле!».{1060}

Он же заметил еще один признак улучшения морального состояния гарнизона — в Севастополе появился рынок трофейного имущества, на котором торговали всем, что удалось добыть у неприятеля.

«Двигаясь великолепным ущельем, мы часто встречали признаки победы 13-го октября. Множество солдат щеголяло чем-нибудь английским, или французским: на одном английская военная шинель, на другом фуражка с английскою высечкой, у того славная походная баклажка через плечо. Со стороны странно было смотреть на эти украшения: но солдаты носили их с гордостью как вывеску совершенного ими подвига, хотя большинство носивших эти украшения, как оказывалось по справке, не были в Балаклавском сражении, а, состоя в должности артельщиков или каптенармусов, получили эти трофеи от солдат в подарки или променяли на что-нибудь более пригодное солдату».{1061}

Сами солдаты Русской армии отнеслись к победе под Балаклавой как к началу череды побед, которые обязательно должны были закончиться поражением неприятеля и его изгнанием из России. А.Ф. Погосский записал такой солдатский разговор: «…это все репетичка идет, а настоящие дела впереди».{1062}

В английскую военную историю сражение под Балаклавой вошло, с одной стороны, как образец преданности, дисциплины и мужества в достижении дела, а с другой — как пример некомпетентности, тщетности, бесполезности затраченных усилий, плохой организации. Калторп назвал потери, понесенные англичанами в этот день, невосполнимыми и бессмысленными.{1063}

Интересно, что иногда сами англичане оценивают свое командование и его роль в Балаклавской трагедии гораздо жестче, чем наши отечественные военные историки. Возведенная в ранг искусства, военная безалаберность порученного дилетантам штаба привела армию в этот день к упущенным возможностям. Однажды пришлось услышать, что если во время Первой мировой войны немецкие офицеры называли войска английского экспедиционного корпуса не иначе, как львами, руководимыми ослами, то руководство Английской армией при Балаклаве было даже не ослами, а находилось где-то на уровне плоских червей.

Один из ярчайших представителей этого класса, генерал-майор Кардиган, вошел в историю не как военачальник, а как изобретатель модного тренда и вишневых брюк его любимого гусарского полка. Другой, генерал-лейтенант Лукан, стал известен больше как главный интриган английского штаба, чем командир кавалерийской дивизии.

С такими старшими начальниками Крымская экспедиция с самого начала больше напоминала неотвратимую управляемую катастрофу, чем намеченную победоносную войну. Скарлет, единственный из них, кто старался взять в свой штаб офицеров с военным опытом, был скорее исключением, чем нормой, но и его военные дарования не выходили за тактический уровень и ограничивались исключительно личной храбростью. Остальные предпочитали держать на «теплых» местах рядом с собой родственников.

Что касается поэтического воспевания сражения в стихах Теннисона, то в военной среде России никогда не относились к ним с чувствами, схожими с британскими, а самого автора относили к числу «поборников всеобщего мира», чьи «…слащавые мечтательные фразы толкуют о том времени, когда барабан перестанет бить и знамена перестанут развеваться».{1064} Что делать, иногда героические неудачи могут вдохновлять больше, чем безвестные подвиги…

Упомянутый Макклеллан вообще удивлялся тому вниманию, которое британцы уделяют воспеванию Балаклавы. К самоотверженности он тоже относится скептически, говоря, что могут быть ситуации, когда кавалерии нужно жертвовать собой, но это был явно не тот случай.{1065}

Что касается популярной темы глобальной ущербности русского солдата, его полной забитости, повальной безграмотности, то события боя под Балаклавой не дают отчетливого повода категорически утверждать это. В этом сражении можно найти целый ряд боевых эпизодов, в которых и одиночные солдаты, и небольшие подразделения действовали самостоятельно, с разумной инициативой, а иногда на грани настоящего военного таланта.

Многие современные любители популярной истории любят рассказывать, как работал у французов театр зуавов под Севастополем, намекая, какой просвещенный европеец приехал к нам на гастроли, а мы, лапотные, грязные и дикие, его высоких намерений не поняли.

Да, конечно, Русская армия была полна проблем, недостатков и вообще «беременна реформой», но и уничижительно говорить о русском солдате все-таки не стоит. В определенной ситуации, под определенным умелым командованием он раскрывал свои самые неожиданные стороны. В том числе, кстати, и в творчестве в условиях войны. Достаточно вспомнить на Кавказе под Карсом оперу саперов, театр акробатов Тульского пехотного полка…{1066}

Моральный успех русских, усугубленный взятием под контроль линии снабжения союзников, на волне охвативших империю патриотических акций породил множество мифов. Самым распространенным, конечно же, является истерическая фантазия на тему истребленного под Балаклавой генофонда английской аристократии. Миф же оказался и самым живучим, дойдя до наших дней и перекочевав из салонных анекдотов на страницы некоторых современных научных исследований.

Послушать наших некоторых просвещенных экспертов, покажется, что долина просто истекала голубой кровью. Не сильно хочется говорить на эту тему, ибо мною сказано выше много и, надеюсь, окончательно. Потому оставим дилетантов наедине с их точкой зрения, а как пример рождения подобного взгляда на события можно привести кочевавший по столичным салонам Петербурга анекдот о Балаклавском сражении.

«Во время блистательной, но сумасбродной атаки Английского драгунского полка имени Королевы Виктории, командиром коего был лорд Кардиган (офицеры полка были с букетом в петлице по случаю дня рождения Королевы и, как говорят, мертво пьяны), попался в плен молодой офицер этого полка лорд Дункели и был препровожден к нашему главнокомандующему. В экзальтированном чаду от пороха и, быть может, винных паров и в естественной досаде быть взятым в плен молодой человек отнесся к князю Александру Сергеевичу с заносчивым словом: «Князь, как бы вы ни старались удержать Севастополь, но мы его возьмем».