Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко

Проработали до глубоких сумерек, а когда стали шабашить, Бондаренко в наказание заставил косить еще три часа, при свете выбившегося на середину неба месяца. Ни одна душа не запротестовала. И Бондаренко отметил для себя, что люди увлеклись трудом, а старики говорят: дело, которое нравится, наполовину сделано.

Весь день Бондаренко не слезал с круглого железного стульчика, вилами скидывал с нагретой солнцем косарки тяжелые вороха ячменя, намотанные деревянными крыльями.

Следом за его лобогрейкой по колючей стерне шла босая Фрося Убийбатько, быстро вязала снопы. Она по-своему, не так, как другие бабы, брала в руки перевясло, по-своему прятала концы его в сноп, ловко подравнивала коленом. Ни одна женщина в коммуне не могла сравниться с нею в быстроте, и Бондаренко подумал, что на первом собрании надо указать на ее работу как на образец коммунистического отношения к труду.

Оглядев залитое лунным светом поле, Бондаренко вспомнил равнину перед Турецким валом. Как эти снопы, разбросанные по полю от края и до края, лежали тогда на равнине тела бойцов, полегших в дни штурма.

А вспомнив войну, председатель коммуны не мог не вспомнить Федорца. Ведь там, под Перекопом, лютыми врагами, с которыми он схватился не на жизнь, а на смерть, были сын Змиева, служивший у белых, и сыны Федорца, путавшиеся с Махно. Он побил сынов, ни Георгий Змиев, ни Микола Федорец не коптят уже белый свет. А батьки их остались, да еще, наверное, надсмехаются сейчас над ним, победителем! И опять колючие думы о том, как свалить ненавистного кулака, заняли воображение бывшего красноармейца. Выгнать его с хутора, отобрать у него землю, скот, инвентарь, пустить по миру в чем мать родила — вот единственный правильный выход. Но для такой меры нужен дозвол свыше, а советская власть, он знал, такого разрешения не даст.

Даже председатель сельсовета Отченашенко, когда Бондаренко поделился с ним своими сокровенными думами, рассмеялся и сказал:

— Не дури, Грицько, а то куры будут над тобой смеяться. У нас ничего не делается без приказа, а приказа такого пока никто не давал, разумеешь — пока! Но раз у трудового народа появилась потребность сковырнуть кулачество, приказ будет. Так что, дорогой, подожди малость, не расходуй понапрасну злость, она еще сгодится тебе.

Чтобы не терять времени даром на холостые проезды, коммунары остались на ночь в поле, возле утрамбованного тока.

Невдалеке от криницы, в балке, заволоченной ночным туманом, Фрося Убийбатько разожгла веселый костер. За каких-нибудь полчаса она наварила на всех огромный казан житных галушек, заправив их луком, поджаренным на подсолнечном масле.

Заморившиеся за день коммунары ели да только похваливали.

Бондаренко и Отченашенко, повечеряв, легли рядом на расстеленной на земле попоне. Они настолько притомились, что даже разговаривать не хотелось. Накрывшись Грицьковой шинелью, прислонившись друг к другу, прислушиваясь к людскому похрапыванию и прыжкам стреноженных, лошадей, они незаметно для себя уснули. Пробудились с восходом солнца, когда многие коммунары уже были на ногах, а детишки с учительницей Ангелиной Васильевной Томенко, сменяя друг друга, уже крутили железную ручку веялки — помогали взрослым очищать ячмень.

Крупные зерна барабанили, будто капли дождя, по брезенту; вероятно, под их монотонный, убаюкивающий стук председатель коммуны и председатель сельсовета и заспались дольше всех.

Через каких-нибудь полчаса молотьба была уже в полном разгаре. Ветер, раздуваемый деревянными лопастями веялки, крутил легкое облачко половы, золотистой пылью пудрил загоревшие лица. Весовщик, тринадцатилетний Федька Убийбатько, как две капли воды похожий на покойного отца, торопливо взвешивал зерно, возле него образовался сыпучий бархан ячменя.

На учительнице были старые, латаные-перелатанные сапоги Балайды и галифе с темным следом споротых кожаных лей, вызывавшие немало бабских насмешек. Но, подойдя к Ангелине Васильевне, Бондаренко убедился, что штаны в работе значительно удобнее для женщины, чем юбка, и подумал: не мешало бы всех баб перед выходом в поле наряжать в мужскую одежду. Полушутя он сказал об этом учительнице. Ангелина Васильевна только рукой махнула:

— И не говорите! Меня и так бабы на смех подняли.

Бондаренко сел на железный стульчик, и три косарки, каждая запряженная парой коней, натянув постромки, рванулись вперед, под корень состригая хлеба.

Пресно пахнущая солома правильными валками ложилась на жнивье.

Коммунары косили, будто состязаясь в силе и ловкости. Ячмень был высокий, выше пояса.

День стоял теплый, благодатный. В безоблачном небе висели зоркие ястреба, высматривая молодых, неопытных в полете птах. Возле потных лиц косцов, забивая режущий стрекот косарок, гудели мохнатые шмели.

В обеденный перерыв поднялся Отченашенко, смущенно откашлялся, сказал:

— Мы убираем у себя неплохой урожай, а в Поволжье зараз невиданная засуха иссушила посевы. — Старик повернулся на восток, сощурил глаза, словно стараясь увидеть вдали Волгу. — Ни весной, ни летом, ни осенью не выпало там ни одной дождинки. Горячий закаспийский ветер гонит по полям сухую пылюгу, солит ею почернелые стебли хлебов…

— Ты к чему это клонишь, голова сельрады? — спросил Филимон Гусак, откладывая в сторону деревянную ложку с нарисованным на ней золотым цветком.

— К тому клоню, шо треба нам, коммунарам, половину урожая отдать голодающим волжанам. Так советует нам секретарь губкома партии.

— Добрый совет! — рявкнул Плющ, и Отченашенко не понял, от души он сказал это или со скрытой иронией. От неуравновешенного Плюща всего можно было ждать.

А как отдать половину урожая после пережитого голода? Второй половины наверняка не хватит до будущего лета, снова придется жить положа зубы на полку. Отченашенко обвел взглядом лица коммунаров, ища поддержки. Он понимал, какую бурю вызвали в их душах его слова. Люди перестали есть и молчали.

— Ну, что же вы, словно в рот воды набрали? — спросил Бондаренко. В этом вопросе Отченашенко послышалось сочувствие.

— Я гадаю, шо такой справедливый совет подает нам в первую очередь наша коммунарская совесть, — промолвил Балайда и как ни в чем не бывало принялся за кулеш.

— Больно мал урожай у нас. Больше половины земли гуляет порожняя, незасеянная, — напомнил Василь Отченашенко и посмотрел на отца.

— Раз надо, так надо. Разговор тут короткий, оставим по десять пудов зерна на едока, все остатки государству. Но треба, шоб и куркули наши тоже раскошелились и помогли нашему обществу, — потребовал Плющ.

— Ну что же, вразумим и куркулей. Пошлем на переговоры с ними учительшу, — промолвил Отченашенко. — Вы согласны, товарищ Томенко?

— Согласна, — сказала Ангелина Васильевна. — Но полагаю, что одной агитацией их не прошибешь. После введения нэпа кулаки совсем обнаглели. И ученые: Каин собирает всю политическую литературу о нэпе.

— Силком треба брать, — в который уже раз потребовал непреклонный Плющ.

— Похоже, разногласий у нас не предвидится. Вся коммуна