Стеклянный суп - Джонатан Кэрролл

— Какой опасности? Лени, о чем ты?

Издалека донесся звук приближающейся сирены.

Душа начала медленно подниматься. Женщины наблюдали за ней, и вороны тоже наблюдали за ней. Зеваки обступили тело, но не слишком близко. Одни присели на корточки, другие мрачно стояли, скрестив на груди руки. Молодая мама слишком сильно сжала ручку коричневой с голубым коляски, которую она толкала перед собой. Другая женщина нашла отлетевший в сторону мобильник покойного и осторожно положила его рядом с телом. Он почти сразу начал звонить. Люди вздрогнули так, будто покойник вернулся к жизни. Некоторые съежились от полной неуместности привычного звука.

— Это его душа в воздухе, да, Лени?

— Да.

Вторая ворона сорвалась с телефонного провода и ринулась к душе. В коляске заплакал, а потом и завизжал ребенок. Крик был таким неожиданно громким и горестным, как будто ребенка кто-то ущипнул. Ворона каркнула, возмутилась, но улетела.

— Здорово! — Лени победоносно сжала кулак и прижала его к боку.

— Хаос послал этих ворон за душой. Но видишь — ребенок отпугивает их своим криком.

— Почему? Как? — Мысли Изабеллы устремились к ее собственному ребенку.

Лени пожала плечами:

— Я правда не знаю; может быть, потому, что младенцы невинны и только пришли в эту жизнь. Их чистота напоминает душе, зачем она здесь и куда должна пойти, когда все кончится. Но это только моя догадка.

Мать вынула младенца из коляски, положила его на плечо и стала похлопывать по спинке, как делают матери. Оттуда, где они стояли, ребенок казался всего лишь розовым свертком, но кричал он удивительно громко. Последняя ворона расхаживала взад и вперед по проводу, часто кивая головой, снова и снова открывая клюв, из которого не вылетало ни звука.

— Сколько времени надо душе, чтобы оказаться в безопасности?

Не глядя на Изабеллу, Лени ответила:

— Это зависит от жизни, которую человек вел.

Утешенный, ребенок перестал плакать. Душа снова начала воспарять. И одновременно испаряться, словно водяная дымка. В ту же секунду, откуда ни возьмись, прилетела ворона номер один или два, схватила хрупкую душу широко разинутым клювом, словно флаг, и улетела вместе с ней. Ворона на телефонном проводе закаркала как сумасшедшая и замотала головой вниз-вверх, вниз-вверх, вниз-вверх.

Две женщины как зачарованные наблюдали эту сцену и потому не видели, как из детской коляски появился крохотный безукоризненно одетый человечек, перебрался через ее борт и спрыгнул на землю. Этого не видел никто, потому что те, кто мог его увидеть, следили за похитительницей душ, а те, кто не мог, глядели на мертвое тело, распростертое у корней дерева.

Человечек замешкался, отряхивая и оправляя свой бежевый пиджак свободного кроя. Оставшись доволен своей внешностью, он подошел к Лени и Изабелле.

— Здравствуйте, дамы.

— Броксимон!

Лени посмотрела вниз, на него, потом наверх, на Изабеллу.

— Ты с ним знакома?

— Да. Что ты здесь делаешь?

Броксимон ткнул большим пальцем через плечо.

— Пришел ущипнуть вон ту малютку. Но это не помогло. Ворона ведь утащила душу, не так ли? Мне оттуда было плохо видно.

— Так это из-за тебя ребенок заплакал?

— Ага. Иногда одного хорошего щипка хватает, чтобы они полчаса заливались. Этого обычно бывает достаточно. У Хаоса на большее терпения не достает. Но иногда щиплешь изо всех сил, а он поплачет чуть-чуть, да и замолкнет. И тут уж ничего не поделаешь. А вы знали покойного?

Изабелла взглянула на Лени.

— Нет. Но как ты тут оказался?

— Пришел вызволять вас отсюда.

— А для этого обязательно щипать младенца? — строго спросила Лени.

Броксимон нисколько не смутился.

— Если надо, можно и ущипнуть. Младенцы успокаиваются, а души — нет.

Сирена, которую они слышали, принадлежала полицейской машине. Она остановилась за фургоном, мигая синими огнями. Вышли двое копов, мужчина и женщина. Женщина сразу подошла к телу и осмотрела его спокойно и оценивающе. Ее напарник беседовал с зеваками, которые рады были проинформировать полицию обо всем, что видели.

— Винсент здесь.

Изабелла застыла:

— Винсент? Как он может быть здесь?

— Здесь может быть кто угодно. Вернуться на его сторону «здесь» — вот проблема.

— Где он?

— У тебя в квартире. Ты ведь и сама туда собиралась, или нет?

Изабелла уже хотела сказать «да», но тут, к ее несказанному удивлению, Лени перебила ее громким «нет».

— Нет?

— Нет.

— Так куда же вы шли?

— Не твое дело.

— Лени!

— Изабелла, он не настоящий; он из Хаоса. Из твоего собственного Хаоса.

Мысль была настолько неожиданной, что Изабелла остановилась.

— Что ты хочешь сказать?

— Он ведь из мира Саймона, так? Ты там с ним познакомилась?

— Да, — ответила Изабелла нерешительно, то ли утверждая, то ли спрашивая.

Лени покачала головой:

— Вот ты и выудила его из своих воспоминаний о мире Саймона, чтобы он тебе помог. Но это не сработает.

— Но я видела его и в другом мире, Лени, в настоящем. Сразу после твоих похорон, в Вайдлинге.

— Да, ты мне говорила. Но разве он помог тебе не попасть сюда?

— Нет.

— Вот именно. И вытащить тебя отсюда он тоже не может. Ты можешь воссоздавать его сколько угодно, делая чертовски правдоподобным, но он все равно останется иллюзией. Всю свою жизнь мы только и делаем, что создаем свой собственный Хаос, Изабелла. Нам даже извне его не нужно, мы и сами его умеем создавать лучше некуда. Мы делаем это потому, что верим, искренне верим в то, что наш Хаос спасет или поможет нам… Но обычно именно он нас и губит. Никто не может помочь тебе выбраться отсюда, кроме тебя самой. Ни Винсент, ни этот твой волшебный гном, ни сапоги-скороходы. Ни я, ни Саймон — только ты сама. Только ты сама можешь это сделать.

— А как же эта сценка с душой, которую мы только что видели; ворона, которая ее украла, и плачущий ребенок? Они-то настоящие?

— Они — да, а этот парень — нет. Никаких маленьких лепреконов, которые щиплют младенцев, не существует. Он твое создание. Ты сделала его из своих воспоминаний, потому что надеялась с его помощью найти выход отсюда. Но этого не будет. Он тебе не поможет.

В довершение всего фальшивый Броксимон отказался уходить. Когда они продолжили свой путь к дому Изабеллы, он потащился за ними без разрешения. Шагов через пятьдесят Лени раздраженно фыркнула и остановилась. Обернувшись к нему, она полувопросительно-полуобвиняюще бросила:

— Что это ты делаешь?

— Иду.