Благоволительницы - Джонатан Литтелл

Фосс, по словам фон Гильсы, все еще находился в Нальчике; мне необходимо было с ним увидеться, и я воспользовался первой же оказией. За рекой Малкой земля уже покрылась тонким слоем снега; перед Баксаном небо внезапно потемнело, налетел порывистый ветер, в свете фар бешено закружились крупные снежные хлопья. Мгновенно все исчезло: горы, поля, деревья; встречные машины, как ревущие чудовища, выскакивали из-за поворотов, в буран еле различимых. Еще в прошлом году я раздобыл шерстяную шинель, и пока не мерз, но вряд ли ее хватит надолго. Надо бы, подумал я, раздобыть теплую одежду. В Нальчике я застал Фосса за книгами в помещении военной комендатуры; он повел меня в столовую, где мы устроились за столиком с клетчатой клеенкой, на котором красовалась ваза с пластмассовым букетом. Принесли эрзац-кофе, омерзительный напиток, который я пытался разбавить молоком; Фосс, похоже, ничего не замечал. «Вы переживаете, что наше наступление потерпело неудачу? – спросил я. – Я имею в виду, что вы намеревались заняться поисками материалов». – «Да, конечно, отчасти. Но у меня много работы и здесь». Фосс казался мне необычно сдержанным и слегка растерянным. «Генерал Кестринг поручил вам принять участие в комиссии по проблеме Bergjuden?» – «Да, и я слышал, что вы в ней представляете СС». Я усмехнулся: «В какой-то степени. Оберфюрер Биркамп объявил меня знатоком по кавказским делам. Кстати, уж не вы ли ввели его в заблуждение?» Фосс улыбнулся и отхлебнул кофе. «Мне интересно ваше мнение», – продолжил я. «Мнение? На сегодняшний день проблема обозначена совершенно некорректно. Бесспорно только то, что эти люди говорят на одном из иранских языков, исповедают иудаизм и живут по обычаям кавказских горцев. Вот и все». – «Да, но у них же есть происхождение». Фосс пожал плечами: «У всех оно есть, и очень часто истинное происхождение не имеет ничего общего с принятым мнением. Мы уже спорили на эту тему. Свидетельства о татах теряются в глубине веков. Даже если таты действительно потомки евреев из Вавилона – точнее, одного из исчезнувших Израилевых колен, – то с течением времени они настолько смешались с прочими народами, что нелепо обсуждать, какая в них течет теперь кровь. В Азербайджане таты – мусульмане. Кто они – евреи, принявшие ислам? Или, тоже вполне вероятно, евреи-переселенцы, женившиеся на женщинах из иранских или языческих племен, чьи дети позже обратились в разные религии? Определить нереально». – «Однако, – не уступал я, – ведь науке известны признаки, на основании которых можно делать выводы?» – «Да, множество и самых разных. Возьмем их язык. Я уже достаточно общался с татами и точно его классифицирую. К тому же я прочел книгу Всеволода Миллера на эту тему. Так вот, здесь мы наблюдаем черты западно-иранского диалекта наряду с влиянием иврита и тюркских языков. Заимствования из иврита – это в первую очередь религиозная лексика, и то со многими включениями: например, синагога на татском – «нимаз», еврейская Пасха – «низану», а Пурим – «хомону», это все названия персидские. До советской власти алфавит татов представлял собой разновидность ивритского, но их книги уничтожили во время реформ. Теперь татский передается латиницей, в Дагестане на этом языке печатают газеты и обучают детей. Итак, если, как предполагают многие, таты происходят от халдеев или евреев, переселившихся из Вавилона после разрушения Первого храма, то по логике вещей они должны говорить на диалекте, производном от иранского, близком языку пехлеви эпохи династии Сасанидов. Но татский является новым иранским диалектом, возникшим после десятого века и родственным языкам дари, белуджскому или курдскому. Таким образом, мы, ничуть не искажая фактов, делаем вывод об их относительно недавней миграции с дальнейшим обращением в другую веру. Но, конечно, если задаться целью, легко доказать и обратное. И для меня совершенно непостижимо, почему все это увязывается с проблемой безопасности нашей армии. Разве не следует судить объективно, исходя из действительного положения вещей и учитывая отношение татов к нам?» – «Речь просто о расовой проблеме, – возразил я. – Мы знаем, что существуют низшие расовые группы, например евреи, наделенные характерными особенностями и посему являющиеся потенциальными преступниками, разносчиками большевистской заразы, ворами, убийцами. Естественно, не все евреи поголовно. Но на войне, во время оккупации и с нашими ограниченными ресурсами, немыслимо заниматься каждым случаем индивидуально. Мы вынуждены относить к группе риска их всех. Конечно, возникают перегибы, но их не избежать в чрезвычайной ситуации». Фосс, грустный, подавленный, уставился в чашку с кофе: «Доктор Ауэ, я всегда полагал, что вы человек умный и рассудительный. Но даже если все, что вы только что сказали, правда, объясните, пожалуйста, что вы вкладываете в термин “раса”. Потому что для меня это научное понятие слишком смутно и абстрактно». – «Тем не менее следует признать, что расы существуют, и наиболее авторитетные наши ученые их изучают и пишут об этом. Вы же сами знаете. Наши антропологи – лучшие в мире расовые теоретики». Фосс неожиданно взорвался: «Они шарлатаны! У них даже нет конкуренции в серьезных университетах других стран, где их дисциплина не интересна и не преподается. Им платят деньги и публикуют их исключительно по соображениям политическим!» – «Доктор Фосс, я очень уважаю ваше мнение, но вы несколько забываетесь, разве нет?» – мягко перебил я. Фосс ударил рукой по столу, чашки и вазочка с искусственными цветами подпрыгнули, некоторые солдаты обернулись на шум и громкие восклицания Фосса: «Эта философия ветеринаров, как окрестил ее Гердер, эксплуатирует все понятия лингвистики, единственной на сегодняшний день науки об истории человечества, располагающей широкой теоретической базой и научными доказательствами. Вы понимаете, – он понизил голос и заговорил горячо и быстро, – вы понимаете, что такое научная теория? Теория не есть факт: это средство, позволяющее делать предположения и выдвигать новые гипотезы. Теория хороша, если, во-первых, достаточно проста и, во-вторых, ее положения подвергаются проверке. Физика Ньютона определила орбиты планет: если наблюдать положение Земли или Марса с интервалом в несколько месяцев, то они движутся по тем траекториям, которые описаны в теории. Однако ученые констатировали, что орбита Меркурия немного отличается от ньютоновских расчетов. Теория относительности Эйнштейна с точностью описывает эти отклонения: то есть она более совершенна, чем теория Ньютона. Но в Германии, некогда самой крупной научной державе мира, теорию Эйнштейна заклеймили как еврейскую науку и отвергли без каких-либо других обоснований. Это абсурдно, а мы еще упрекаем большевиков в создании псевдонауки, служащей Партии. В лингвистике, например, сравнительное изучение индо-германской грамматики позволило создать учение о фонологических мутациях, на котором строятся дальнейшие гипотезы. Уже в тысяча восемьсот двадцатом году Бопп проследил связи греческого и латыни с санскритом. Если по тем же правилам анализировать иранский, то его дериваты обнаруживаются в гэльском. Все сопоставимо и доказуемо. Отличная теория, хотя постоянно требующая доработки и исправлений. А у расистской антропологии нет теории. Она выделяет расы и создает их иерархию, не опираясь ни на какие критерии. Все попытки биологических обоснований провалились. Черепной указатель – полная чушь: после десятилетий измерений углов и сведéния в таблицы самых разнообразных признаков так никто и не сумел отличить с абсолютной уверенностью череп еврея от черепа немца. Что до генетики Менделя, она дает прекрасные результаты в опытах с простыми организмами, но к человеку, за исключением, пожалуй, подбородка Габсбургов, практически неприменима. Вот какова истинная картина, и поэтому тем, кто формулировал наши знаменитые расовые законы, не к чему апеллировать, кроме различий в вероисповедании наших прадедов! Существует версия, что в прошлом веке евреи были чистой расой, но она совершенно беспочвенна. Даже вы должны это понимать. А кто такой чистокровный немец, вообще неизвестно, не в обиду вашему рейхсфюреру СС будет сказано. В итоге расистская антропология, не способная ничего вычленить, эксплуатирует лингвистические категории. Шлегель, высоко ценивший Гумбольдта и Боппа, опираясь на их труды об индоиранском праязыке, развил идею о пранароде и ввел в употребление термин Геродота «арийцы». Та же история с евреями: стоило лингвистам выделить семитскую языковую семью, расисты тут же ухватились за это, но здесь они абсолютно непоследовательны, ведь Германия налаживает контакты с арабами, и фюрер официально приглашает великого муфтия Иерусалима! Язык – культурное явление и, конечно, оказывает влияние на мировоззрение и поведение. Гумбольдт понял это уже давно. Но язык можно поменять, культуру, кстати, тоже, только гораздо медленнее. В Китайском Туркестане тюркоязычные мусульмане из Урумчи и Кашгара внешне напоминают иранцев, еще точнее, ассирийцев. Их предки мигрировали с запада и прежде говорили на индоиранском диалекте, потом были завоеваны тюрками-уйгурами, ассимилировались, переняли чужой язык и частично традиции. Теперь этот народ составляет культурную группу, обособленную от казахов, киргизов, китайцев-мусульман, которых еще называют хуэйцы, и индоиранских мусульман, например таджиков. Но идентифицировать его представителей удается только по языковому и религиозному признакам, а также по обычаям, способам ведения хозяйства и чувству принадлежности своему клану. Как видите, роль здесь играет приобретенный опыт, а не врожденные особенности. С кровью передаются сердечные заболевания, но не склонность к предательству и преступности. В Германии сейчас изучают кошку с отрезанным хвостом и хотят доказать, что у нее родятся бесхвостые котята; и такие вот идиоты получают кафедры в университетах только за то, что носят черные мундиры с серебряными пуговицами! В СССР, напротив, несмотря на все политическое давление, Марр и его коллеги создали блестящие и объективные, по крайней мере на уровне теории, лингвистические работы, потому что, – он постучал пальцами по клеенке, – есть данность, вот как этот стол. Я презираю всех этих Гансов Гюнтеров, всех этих Монтадонов и им подобных. И если для вас они авторитет в решении вопроса жизни и смерти людей, то с тем же успехом вы можете наобум стрелять по толпе». Во время длинной тирады Фосса я не проронил ни слова. Потом с расстановкой начал: «Доктор Фосс, я и не догадывался, что в вас столько страсти. Концепции ваши провокаторские, и я не разделяю всех ваших взглядов. Я думаю, что вы недооцениваете некоторых идеалистических установок нашего мировоззрения, весьма далеких от философии ветеринаров , как вы изволили выразиться. Я не готов сию минуту достойно вам ответить, мне надо поразмыслить. И через несколько дней, я надеюсь, мы возобновим нашу беседу, если вы не против». – «Охотно, – Фосс как-то сразу сник. – Извините, я погорячился. В последнее время только и слышишь сплошные глупости и дикости, и молчать уже очень трудно. Естественно, я не вас имею в виду, а в первую очередь кое-кого из моих коллег. Единственные мои желание и чаяния, чтобы, когда улягутся страсти, немецкая наука вновь обрела место, с таким трудом завоеванное для нее людьми утонченными, проницательными, усердными и порой неприспособленными к жестокой действительности».