Гангстер - Каркатерра Лоренцо

— Как же, Тощий Рейнольдс и его безмозглая команда, — отозвался Пуддж. Можно было подумать, что они обсуждают какой–то особенно хорошо удавшийся давний семейный пикник. — Свалились на нас ниоткуда. Вот только если бы они были хоть вполовину так хороши, как о себе думали, то очень скоро принесли бы нам наши собственные задницы, заспиртованные в стеклянных банках. Но без тебя, Кути, мы ту войну не выиграли бы.

— Мы замочили их всех, кроме Тощего, — подхватил Кути, откинув голову на спинку дивана. — Очень уж быстро он бегал, даже мы не могли его догнать. Он тогда решил, что лучше отсидеть десять лет в Синг—Синге, чем открыто выйти против нас. Только вот не удалась ему эта хитрость. И полугода не прошло, как его нашли мертвым в камере. Вот незадача–то, — добавил он, ухмыльнувшись.

— Бывают такие планы, которые ну никак не могут исполниться, — сказал Пуддж. — Будем надеяться, что наш план не из таких.

— И какой же у вас план? — спросил Кути, наклонившись вперед и положив руку на плечо старого друга.

Пуддж посмотрел на Кути и понимающе кивнул.

— Все тот же самый план, какой был у нас, когда мы только–только взялись за этот бизнес. Мы уже слишком стары для того, чтобы придумывать что–то новое.

— В таком случае можешь не повторять, потому что я и так все знаю наизусть, — сказал Кути. — Живи, чтобы убивать. Что–что, а это мы понимаем и так и будем поступать впредь.

Паблито Мунестро еще раз всмотрелся в две фотографии, лежавшие на его кровати. Он был одет в плотную рубашку и обут в ботинки из змеиной кожи, но скомканные брюки валялись в углу большой просторной комнаты. Откинувшись на две большие подушки в пушистых чехлах, он взял с тумбочки полупустую бутылку водки, сделал богатырский глоток и перебросил бутылку мужчине в сером костюме и черной фетровой шляпе, стоявшему справа от него.

— И вы мне хотите сказать, что этой парочки все боятся до поноса? — спросил он, указывая пальцем на фотографии, и обвел взглядом четверых мужчин, стоявших по сторонам его кровати. — Вот этих старперов?

— Никто их не боится, Паблито, — отозвался молодой человек в спортивном костюме на «молниях». — Просто все дергаются насчет того, кто займет их место, если с ними что–нибудь случится. Итальянцы не станут спокойно сидеть и смотреть, как мы заберем себе все их владения.

— Очень жаль, — сказал Паблито. — Потому что у них два выхода: или сдаться, или подохнуть.

— Хорошо бы найти какой–нибудь способ прижать итальянцев без большой пальбы, — продолжал спортсмен.

— Итальянцы на фуфло не купятся, — сказал Пабли–то. — Они не поверят, что мы говорим серьезно, если не предъявить им гору их собственных мертвяков.

Паблито Мунестро было тридцать лет, он совершил быстрое, сопровождавшееся множеством смертей восхождение из нищих улочек захолустного колумбийского городка Кали в двухэтажную квартиру кондоминиума в Верхнем Ист—Сайде, успев при этом нажить миллионы. Он обладал чуть ли не модельной внешностью — массивным торсом, длинными темными волосами, падающими на плечи, нежным взглядом и улыбкой, способной растопить сердце самой холодной женщины. Правда, один глаз у него не видел — результат несчастного случая на детской площадке. Под его властью находилась империя наркобизнеса с ежегодной выручкой свыше 50 миллионов долларов. Он первым из колумбийских дельцов начал истреблять целиком семьи, в которых хоть одного из членов считали врагом его команды.

Его мать бросила все и переехала со своим семейством из трущоб Кали в обетованную землю Флориды, когда Паблито был еще малышом. Именно там он десятилетним мальчиком начал свою карьеру наркодилера, работая в хозяйстве Диего Акуса, босса из Майами. Впервые он убил человека, когда ему было всего двенадцать лет от роду, а в пятнадцать он уже имел собственную команду из дюжины дилеров (большинство из которых было вдвое старше него), сбывавших «кокс» по большей части в ларьках на Южном пляже, где торговали горячими буррито и пивом. К своему восемнадцатому дню рождения Паблито подошел уже как вожак бывшей команды Акуса — он всадил три пули в голову своего босса, после чего отвез его на двадцатитрехфутовой парусной шлюпке за сорок миль от флоридского побережья и выбросил труп в холодные, кишащие акулами воды. В Нью—Йорк он перебрался менее двух лет тому назад и уже успел перебить четыре конкурирующих банды. Теперь он нацелился на мощную команду Анджело и Пудджа с ее многомиллионным ежегодным доходом. Паблито шел десятым в составленном ФБР списке самых

опасных разыскиваемых преступников, но стремился стать самым великим из гангстеров и единолично заправлять в крупнейшем городе Америки.

— Мы будем готовы к понедельнику, — сказал мужчина в костюме; это был Карлос, старший брат Пабли–то. — Итальянцы просили о встрече в ресторане в Куинсе возле моста на 59‑й улице.

— Наш ресторан или ихний? — спросил Паблито.

— Ничей, — ответил Карлос. — Мы проверили. Независимый. Не имеет никаких связей ни с одной командой.

— На всякий случай примите меры, — посоветовал Паблито.

— Это только первая встреча, — ответил Карлос. — Я не думаю, что они попытаются что–нибудь затеять. Мы им скажем, чтобы они начинали действовать только когда время подоспеет, а когда начнут, пусть торопятся, но как можно медленнее.

— Именно это они и хотят от нас услышать, — сказал Паблито и, в упор взглянув на старшего брата, смял в кулаке две фотографии. — Но ты забудь обо всем этом дерьме и помни только, кто наши настоящие враги.

— У нас больше людей, больше стволов, и крутимся мы куда шибче, — самоуверенно заявил Карлос. — Им от нас никуда не укрыться, из–под земли достанем.

Паблито взял со стола золотую зажигалку, щелкнул ею и несколько секунд смотрел на язычок пламени. Потом взял смятые фотографии, поднес их к огню и держал, пока они не вспыхнули.

— Плевать, кого там доставать, кого не доставать из–под земли, — сказал он. — Мне нужно, чтобы в землю легли эти двое.

С этими словами Паблито кинул горящие фотографии брату под ноги, спрыгнул с кровати и вышел из комнаты.

Анджело и Пуддж молча, опустив головы, шли по лесу. Яркое солнце пряталось за густыми кронами деревьев. Я брел за ними в нескольких шагах. Иду видно не было, но

ее выдавал шорох листьев и громкое фырканье: она не теряла надежды застать врасплох неосторожную белку и позавтракать теплым мясом. Город мы покинули глубокой ночью. Анджело сам сидел за рулем, что последнее время он делал нечасто, Пуддж расположился на переднем сиденье рядом с ним. Я сидел сзади и держал на коленях тяжелую голову Иды. Продолжительные паузы в разговоре заполнял хрипловатый голос Бобби Джентри из восьмиканальной акустической системы автомобиля. «Я больше никогда не влюблюсь», — пела она. За окнами городской пейзаж быстро сменился малоэтажными строениями пригородов Нью—Йорка. Мы дважды останавливались, чтобы заправить автомобиль и выгулять Иду, да еще разок наскоро перекусили бисквитным рулетом с кофе. Анджело вел угольно–черный восьмицилиндровый «Кадиллак» по почти свободной двухполосной загородной дороге далеко не столь уверенно, как по узким, извилистым и забитым машинами манхэттенским переулкам.

— Куда мы едем? — впервые поинтересовался я, когда мы достигли (как позднее оказалось) середины пути.

Пуддж обернулся ко мне, опершись могучим предплечьем о спинку сиденья, обтянутого темно–коричневой натуральной кожей.

— Поклониться нашему старому другу. Мы делаем это при каждой возможности. И решили, что сейчас самое подходящее время, чтобы взять тебя с собой.

Я кивнул и легонько почесал могучий бок спавшего рядом со мною на сиденье питбуля.

— А заодно и дать Иде как следует погулять, да? — спросил я.

— Без Иды мы даже в машину не садимся, — сказал Пуддж. — Если бы те нахалы узнали, кто в действительности управляет нашей командой, это помогло бы им сберечь много крови и патронов. Пара десятков говяжьих бифштексов, и все дело решилось бы за час.