Против ветра - Дж. Фридман

Боюсь, так же будет и с Мэри-Лу, а я не хочу, чтобы так было. Я начинаю бояться, что мне на роду написано собственными руками ставить крест на том, что мне дороже всего на свете. Это меня пугает.

Такие невеселые мысли догнали меня во второй половине дня, когда я возвратился из тюрьмы в город, доработал до конца дня, попрощался со Сьюзен, поболтался еще какое-то время просто так, делая вид, что занимаюсь работой. Сегодня вечером мне не хотелось уходить со службы, сам не знаю почему. Может, потому, что если я пойду домой, лягу спать, то эти мысли исчезнут сами собой, этот эпизод станет достоянием прошлого, а кто знает, что принесет с собой следующее утро?

Возвращаясь в город, я думал о рокерах, о том, как несправедливо обошлась с ними судьба, о том, что проживут они на свете меньше, чем думали, о том, как тяжело все это им дается, тяжелее, чем кому бы то ни было, потому что они — бандиты, бандиты в романтическом смысле этого слова, по самой своей природе призванные носиться взад-вперед так же дико и необузданно, как носятся мустанги. Для них попасть в клетку еще хуже, чем оказаться в глухой изоляции, это все равно, что навесить замок им на душу, лишить собственного «я». Сам того не сознавая, я стал ловить себя на том, что сопереживаю им, воображая, что и я заодно с ними — адвокат-бандит со своими подзащитными — бандитами-рокерами. Такая ассоциация пришлась мне по вкусу. Этакий Хантер Томпсон среди адвокатов! Я воображаю, как мчусь на мотоцикле по горам и долинам, на заднем сиденье — мальчишка-рокер, обхвативший руками мою мощную спину, который и пьет, и распутничает и так далее в том же духе. Разумеется, в отличие от них, для меня это не призвание, а лишь минутная мечта, из которой я, окунувшись, тут же выплыву наружу. Это было классно, как классно было бы стать рок-звездой и потусоваться вместе с Миком Джеггером и остальными ребятами. Бандит-знаменитость!

Но тут мысль о том, как все это нелепо, поразила меня до глубины души. Черт побери, эти парни не романтические герои, а преступники. Они насилуют, грабят, причиняют зло людям, причем находят в этом удовольствие. Мне сорок лет от роду, и неужели это то, к чему я стремлюсь? Так насколько же незрел я не только в глубине души, но и в том, что касается поведения на людях? Разве я не возражал бы, если бы моя жена (если я вообще когда-либо снова женюсь), или моя девушка, или, если уж на то пошло, какая угодно из моих знакомых женщин, или, хуже того, спаси и сохрани, Боже, моя собственная дочь хотя бы на секунду оказалась в их компании? Черт побери, что же стряслось со мной, если подобные глупые, постыдные, позорные мысли кажутся мне привлекательными? Чего мне не дано понять, если я ощущаю внутреннюю потребность в том, чтобы соревноваться с ними, пусть даже в мелочах, не говоря о том, чтобы восхищаться ими?

Так вот почему я сижу здесь? Потому что чувствую в себе потребность думать об этих вещах!

Мне хочется стать взрослее, вот о чем я сейчас думаю. Я устал от собственной жизни, от того, что вечно приходится провоцировать, бросаться в погоню за демонами, которых в природе не существует, выдумывать их для того, чтобы они существовали, и позволять вертеть собой, как им хочется. Я устал портить себе жизнь во имя благодарности и романтики, присущей подросткам. Отчасти я так и не сумел преодолеть в себе эти мрачные настроения, и теперь этому должен наступить конец.

Я пью, следовательно, я существую. Я строю из себя забияку, выпутываюсь из неприятных ситуаций, никогда не хочу, чтобы надо мной висели какие-то обязанности, настоящие обязанности, которые даются с трудом, но от которых никуда не денешься. Я ношу галстук, но в глубине души считаю себя бандитом с большой дороги. Мальчишкой, которому так и не суждено стать взрослым. Романтиком меня назвать нельзя, а парни, которые сидят в тюрьме, независимо от того, что я очень хочу им помочь, не имеют ничего общего со мной. Совсем ничего.

Мы будем бороться, ощущая, что в известной мере связаны друг с другом, но в то же время действуя каждый сам по себе.

16

— С днем рождения тебя, с днем рождения тебя, с днем рождения тебя, Клаудия, с днем рождения тебя… — Ни дать ни взять настоящая капелла. Друзья и подруги нараспев поздравляют ее с днем рождения, их не назовешь еще даже подростками, так, мелочь пузатая, но им принадлежит мир.

Одиннадцать лет. Мой ребенок — больше не ребенок, она меняется у меня на глазах. Поскольку я вижу ее теперь не каждую неделю, как раньше (между нашими встречами может пройти месяц, а то и больше, несмотря на то что я стараюсь во что бы то ни стало проводить с ней один уик-энд в месяц, еще немного, и расстояние, которое я покрыл, мотаясь на самолете туда-сюда, наберется на целое кругосветное путешествие). Каждая новая встреча становится для меня откровением, потому что перемены в ней видны невооруженным глазом и пугают меня; сейчас она переживает такой этап, когда события развиваются на редкость быстро, впечатление такое, что глядишь на снимок движущегося предмета, который используют при съемках документальных фильмов о природе, когда за тридцать секунд видишь, как цветок вырастает из земли и распускается, как облака проплывают по небу от рассвета до заката так быстро, что ты и глазом не успеваешь моргнуть.

В последний свой приезд сюда она доверительно сообщила мне, что у одной из ее подруг, которая всего на пару месяцев старше, начались месячные. Я поморщился, даже не потрудившись скрыть этого. А теперь таких подруг уже три, словно стоит месячным начаться у одной, как пошло-поехало. Выходит, с точки зрения физиологии они могут теперь рожать? К тому же им хочется носить лифчики, независимо от того, есть месячные или нет, есть сиськи или нет. Учатся всего-то в пятом классе, а все туда же — так и норовят попробовать, что это за штука. Как-то раз в субботу во второй половине дня мы с ней отправились по магазинам, она встретила кое-кого из подруг и, вдоволь нахихикавшись, посплетничав и собравшись вместе, они стали околачиваться в секции женского белья, примеряя лифчики для молоденьких девушек, давясь от смеха и оглядываясь, чтобы проверить, не смотрят ли за ними родители.

К счастью, Клаудию все это интересует гораздо меньше, чем других, по крайней мере если исходить из того, что я вижу и о чем она сама мне рассказывает, но я не уверен, что она теперь все мне рассказывает, как раньше. Теперь всякий раз, когда мы с ней встречаемся, какое-то время приходится приспосабливаться друг к другу, на это уходит час, иной раз меньше, но это чувствуется, я уже не вхож к ней в доверие, со мной нельзя вести себя запросто, независимо от того, хочу я сам того или нет. По тому, что она говорит, даже тогда, когда корчит из себя взрослую, я вижу, что она еще девственница. Ее мать поздно начала половую жизнь, пройдет, может, еще два-три года, прежде чем ее станут волновать «тампаксы» и прочая дребедень. Хотя когда у твоей собственной матери силиконовые груди, ты и сама должна быть не лыком шита. Я читал недавно (раньше такие вещи вообще не замечал), что сейчас наблюдается резкий всплеск раннего полового созревания, связанный со стрессом, которому в наши дни подвергаются и дети, что заставляет их взрослеть раньше, чем полагается. Не знаю, по-моему, жизнь детей всегда была довольно бесшабашной, но твердо знаю, что хочу, чтобы она как можно дольше оставалась ребенком.

День выдался теплый. Место празднования дня рождения выбрано к северу от города, на ранчо моего друга Лукаса (в прошлом хиппи, занимавшегося освоением земельных участков), того самого парня, в чьих ручьях мы с Клаудией удили рыбу, когда был найден труп Ричарда Бартлесса, после чего и заварилась вся эта каша. Местечко на редкость славное, помимо конюшен и домов, там есть теннисный корт, бассейн, ванна с гидромассажем. Лукас не только остался моим другом и клиентом после того, как я порвал отношения с фирмой, но и направляет ко мне заказчиков, что иной раз оборачивается непосредственным ущербом для Фреда и Энди. Лукаса вся эта история приводит в восторг. По его мнению, мои рокеры просто недотроги, и слишком рано их осуждать. Поэтому мы с ним и выпиваем вместе, а они — нет, а я не прочь усвоить преподанный мне очередной урок.

Своих детей у них с Дороти нет, они слишком привыкли жить в свое удовольствие, но всегда души не чаяли в Клаудии, осыпали ее подарками. Сегодняшний день — не исключение: они подарили ей качину, эта кукла-амулет, сделанная индейцами племени пуэбло, стоит пятьсот долларов, а к ней ожерелье цвета спелой тыквы. Она уже достаточно взрослая, чтобы оценить подарки по достоинству, и принимается ахать и охать над ними, как и подобает в таких случаях.

По идее я должен бы возражать против такой щедрости с их стороны, но я этого не делаю. Никому другому я бы не позволил баловать ее подобным образом, но, по-моему, богатые крестная и крестный — это вполне допустимо. В нашем мире с кем только ни приходится поддерживать отношения, так что пускай привыкает к тому, чтобы делать это как полагается.