Внешний враг - Владимир Перемолотов

— Вот и радость человекам, — сказал Гаврила. Слова его прозвучали неразборчиво — зубами он мял корешок, что дал Муря, отсасывая из него спасительную горечь. Корешок вязал рот и Исин также прочавкал в ответ.

— А я, похоже, до этого и не доживу. Экую дрянь мне Муря подсунул… Отрава какая-то, а не зелье…

— Это не отрава, — поправил его Избор. — Это от медвежьей болезни, чтобы, значит, не осрамиться перед народом… А то весь помост загадим, а им потом отмывать…

Богатыри весело заржали, представив что тогда будет.

— Что вы там? — спросила Тулица, заглядывая им в лица.

Женщины стояли рядом. Железо на них тратить не стали, а связали простыми ремнями.

— Да так… Жизни напоследок радуемся.

— Что же, так и сдохнем? — спросила княгиня презрительно глядя на мужчин. — Тут?

Она топнула ногой по помосту, но грозного топота у нее не получилось — все они были без сапог, а голой пяткой из дерева много ли выколотишь? Гаврила медленно, чтобы не потерять, повернул голову. Мурино зелье уже действовало и мир вокруг стал другим. Люди, стены, башни, все что он видел, стало текучим и мягким, окрасилось чудными красками и прямо на глазах меняло размеры.

— Чем плохо? — аккуратно разжимая губы сказал он. — Место веселое, воздуху много…

Он говорил и чувствовал, как наливается силой.

Толпа внизу что-то ждала. Бирюч ударил в барабан и воздел руку с колотушкой к небу, ловя там тишину и возвращая на площадь.

— По обычаю дедовскому справедливо приговоренным дается княжеская милость.

— Последнее желание! — как один человек выдохнула толпа. Гул восхищения княжеской милостью прокатился по площади и замер.

— Последнее желание, — торжественно подтвердил бирюч. — Слава нашему доброму князю!

Толпа закипела криками. Он повернулся к приговоренным, и как делал, верно, несчетное число раз по-доброму им улыбнулся.

— Ну, вот и на вашей улице праздник. Заказывайте напоследок, не стесняйтесь…

Исин набрал в грудь воздуху и проорал свое последнее желание:

— Что бы вы все сдохли!

Эти слова приняли всерьез. Кто-то позади него, в серой невзрачной одежонке, зашелестел пергаментными листами и уже через мгновение сообщил:

— Удовлетворению не подлежит! Следующий!

Следующим оказался воевода.

Были бы руки свободными Избор сорвал бы шапку с головы и брякнул бы ее оземь. Но на руках висели цепи, да и шапки на голове не оказалось. Он поклонился князю и невидимому отсюда Санциско и сказал:

— Была у меня вещь, красоты несказанной. Не так что б уж очень дорогая, но сердцу больно мила! Хотел бы перед смертью посмотреть на нее в последний раз.

За спиной вновь зашелестели страницы. Он покосился и с надрывом спросил:

— Неужто нет в вас милосердия?

Слова летели над площадью, а внутри Избора теплилась глупая надежда, что принесут ему ковчежец, откроют, и сгинет заклятье наложенное на цепи, а там… Сила продолжала вертеться в нем веселым водоворотом, летела бешеной весенней водой.

Но даже отсюда он увидел ехидную, все понимающую усмешку чужого мага. Санциско смеясь наклонился к княжескому уху и что-то зашептал. Князь сперва нахмурился, потом рассмеялся, погрозил воеводе пальцем. Тотчас у него за спиной прокричал, ставя крест на задуманной хитрости:

— Не разрешается!

— Что же за порядки у вас? — звонко крикнула Диля. — Что не попросишь — все нельзя.

— А ты проси, что можно…. Что можно все получишь! — пробурчал помощник палача, разглядывая женщин.

Взгляд бирюча остановился на Гавриле.

— Вот ты, здоровый, чего хочешь?

— Был у меня друг… — печально сказал Масленников, не сводя глаз с неба. — Умом убогий… Посмотреть бы на него напоследок, как он там…

— Делать мне нечего как еще за убогими бегать, — обиделся бирюч и повернулся к Тулице и Диле. — А у вас, девоньки?

Он плотоядно усмехнулся.

— Мужичка напоследок не желаете? Что бы приголубил. Есть тут один… — он выкатил вперед грудь и живот. — Для двоих бы расстарался…

— Попался бы ты мне неделей раньше, — процедила Диля, — уж я бы тебя приголубила…

Избор медленно, гулко рассмеялся. Его глаза бегали по площади, и по небу, в поисках обещанного знака. Исин стоял молча, ожидая чем все это кончится. Сила бродила в нем, просилась в дело. Мир кругом был прозрачен и чисто умыт, но воевода медлил, не давал знака. Что-то было в голове у него, и хазарин украдкой дернул цепь.

Птица вынырнула из-за теремной крыши и медленно взмахивая крыльями пронеслась над площадью. Ее тень, такая же безмолвная как и она сама, скользнула по зевакам, что стояли по обе стороны от лобного места в ожидании крови, по самому лобному месту, по приговоренным. Исин вскинул голову.

— Вон, Боги птичку прислали.

Он проводил ее взглядом. Блеск перьев отозвался в памяти коротким эхом, что-то разбудив там. Стараясь поймать воспоминание, он смотрел ей вслед и все-таки вспомнил. Это был орел, что на их глазах расправился с ковриком и остроголовыми, когда они прятались в лесу. Птица крутила головой, словно высматривала что-то на земле и перелетев площадь резко, свечой, ушла вверх и, развернувшись в воздухе, вновь устремилась к земле.

— Знак! — крикнул Гаврила, первый сообразив, что сейчас произойдет.

Отливавшие серебром крылья ударили в крышу княжеского терема и тот, словно разрубленный огромным топором, стал разваливаться на части.

Теперь на пленников уже никто не обращал внимания. Толпа ахнула, загудела, но еще не поняла, что происходит. Только князь, быстрее других сообразивший что к чему вскочил и крикнул:

— Лучники!

Голос не успел смолкнуть, как три десятка стрел унеслись навстречу птице. Быстрые штрихи стрел ударили по ней, но та, словно смеясь над людскими усилиями, даже не отвернула в сторону. Орел сделал медленный круг над площадью, а потом сложив крылья вдруг ринулся вниз. Народ прыснул в разные стороны, а дружинники радостно заорали, сами удивленные, что сбили чудовище, только Мурин вестник оказался хитрее. Над самой землей орел выровнялся и понесся над площадью. Избора передернуло от отвращения — за стальными крыльями в небо взлетали фонтаны крови и с сухим треском, словно прошлогодний горох по столу, стучали по земле срезанные головы. Крики удивления сменили вопли ужаса.

Обострившимся зрением Избор увидел как князь, ухватившись за ворот тянет к себе Санциско, другой тычет в небо. Маг отрицательно качал головой.

— Боится! — сказал Исин. — Трусит!

— Конечно, — отозвался Гаврила. — Сделай он чего, так Белоян узнает. Несдобровать ему тогда!