Долго и счастливо? (СИ) - Delicious

— В этом месте история должна закончиться, — загадочно отвечает он, и я закусываю губу, ожидая объяснений.

Час назад Франческа получила желанный антидот в обмен на разрыв контракта и нотариально заверенное обещание навеки покинуть наш город и наши жизни. Несмотря на вновь обретенные красоту и молодость, сказать, что она стала прежней, было нельзя. Словно огонь, который питал ее, сжигая изнутри, навеки потух. Франческа выглядела измученной и какой-то потасканной, ее смуглое лицо приобрело землистый оттенок, глаза с размазанной по векам тушью смотрели с апатией. Она покорно выполнила все условия магната, и, поправив прическу, покинула фабрику, не проронив ни звука. Я наблюдала за ней из окна. Когда она шла к кованным воротам, ветер трепал ее волосы и подол черного тренча. Одной рукой она сжимала ручку чемодана на колесиках, другой — придерживала сумку, все время соскальзывавшую с плеча. Она все еще была красива. Но теперь эта красота была какая-то слабая, надломленная, ускользающая, как красота дев эпохи Возрождения. Эту красоту бы дополнили косы, длинные платья из летящей ткани и зонтик-трость. Уже у самого выхода она внезапно обернулась и посмотрела прямо в мое окно, точно шестым чувством осознав, что за ней наблюдают. Я не шелохнулась. Франческа слегка приподняла подбородок и, улыбаясь уголком рта, медленно кивнула, не сводя с меня взгляд. А потом, скрывшись за воротами, растворилась в тумане.

— Так что все это было? — спрашиваю я Вонку, чье лицо в темноте точно деревянный индейский тотем с черными провалами глаз.

— Как и всегда, Элли, как и всегда. Это была игра. Иногда в шахматы, иногда в жмурки, иногда даже… в прятки, — хмыкает он, улыбнувшись своим мыслям. — Сейчас мне понадобится твоя помощь, и пока ты будешь помогать мне, я расскажу тебе одну сказку. Готова?

— Что я должна делать?

— Иди сюда, — он касается моей руки и уводит в сторону, к стене, на вмонтированных полочках которой стоит череда знакомых мне склянок самых разных размеров, от наперстка до пивной кружки.

— Это то, что я думаю? Консервированные эмоции?

— Верно, Элли. Чистый концентрат. Бери одну. Любую. Давай.

Я протягиваю руку к самой близкой бутылочке с узким горлышком и прозрачной жидкостью внутри. «Уверенность в себе» — выведено на медной табличке.

— И?

— Уничтожь ее! — Вонка сжимает пальцы в кулак, глядя на крошечный сосуд с яростным презрением. — Брось ее в котел! Давай, Элли! Никаких вопросов! — он настойчиво подталкивает меня к середине комнаты, где бурлит колдовское варево. Я вытаскиваю ногтями пробку и выливаю жидкость. Раздается хлопок, и в нос мне бьет резкий запах пина колады.

— Да, да, — страстно шепчет магнат, глядя вниз, на вздувающиеся пузыри. — Бросай туда и бутыль! В следующий раз ее можно не откупоривать — кидай так.

— Но зачем…?

— Ты сама мне как-то ответила на этот вопрос. Потому что есть вещи, которые не должны существовать. Сейчас и так в ходу… фальшивки. Везде, куда ни глянь. Чем фальшивее, тем лучше. Разве ты не замечала? Люди смотрят на мир как на волшебную лампу, потерев которую, они вызовут толстопузого джина, за плату исполняющего их сокровенные желания. Все покупается, все продается. Все… самое вдохновляющее и прекрасное, все истинное, все человеческие добродетели и даже пороки отполированы до блеска и выставлены на всеобщее обозрение на стеклянной витрине в ожидании того, кто предложит за них наибольшую цену. Все средства для получения неземных наслаждений на открытом рынке в свободном доступе. Только руку протяни. Все, кроме непосредственно чистых, нефильтрованных эмоций. Это последняя грань.

Я рассматриваю сосуд, еще оставшийся в моей руке.

— Мир, в котором люди смогли бы сознательно контролировать свои эмоции и культивировать в себе любые человеческие качества, стал бы забавным местом. Хаос бы уступил место порядку. Но мне интересно… если каждый в этом новом мире будет уверенным в себе и — что у нас здесь еще? — храбрым?.. искренним, спокойным, честным, любящим… Не станем ли мы все проекцией одного и того же человека, одной и той же совершенной личностью, помноженной на мультипликатор? Будет ли в игре смысл, если с самого начала каждый получит возможность выбрать лучшие карты? — замахнувшись, я отправляю бутыль вслед за ее содержимым. — Черт возьми, я не хочу этого знать.

Перехватив трость под мышкой, Вонка коротко аплодирует и одним метким броском отправляет в котел еще одну склянку.

— Чао-чао, «вдохновение». Искать тебя на дне бутылки — участь неудачников.

И пока мы, соревнуясь в ловкости, быстро освобождаем полки от их содержимого, Вонка наконец переходит к рассказу:

— Сказать по правде, Моретти был так себе кондитером. Чуть выше посредственности. Я лично никогда не понимал, как можно так кичиться совершенно заурядными конфетами. Зато химиком Моретти был чудеснейшим. Гениальным процентов на восемьдесят… с хвостиком. Бился над формулой, должно быть, четверть века, потому что сколько я его помню, он все время ходил с загадочным видом а-ля «скоро я вам всем нос утру». И придумал-таки, бестия, эти свои эликсиры концентрированных эмоций. А потом — как печально! — внезапно скончался, не успев объявить миру о своем открытии, — гримасничая, со скорбной миной Вонка стаскивает с головы цилиндр. Я отвлекаюсь, и брошенная колба с Проницательностью с громким лязгом стукается о край котла.

— Патент по завещанию отошел к Франческе. Ей эти формулы были все равно что древнеегипетские иероглифы, и хотя она пыталась искать поддержки у экспертов, никто так и не смог ей помочь их воспроизвести. Моретти опередил свое время: он подробно описал приготовление каждого из порывов души, но оборудования, которое бы понадобилось для того чтобы следовать его рекомендациям, просто не существовало. Твой покорный слуга, Элизабет, изобрел его самолично. Так вот, сначала синьорина Скварчалупи решила, что продаст рецепты на аукционе, а потом, когда наконец осознала, что попало ей в руки, решила использовать формулы в своих интересах. Как ты уже знаешь, Элли, ее круг интересов сходился на кровной мести — в лучших традициях итальянской мафии. И она прислала мне первое зловещее письмо, в котором писала об открытии Моретти и угрожала продажей его наследия, если наши фабрики не будут объединены. К письму прилагался рецепт Доблести, чтобы я мог приготовить его и убедиться, что она не блефует. Что тут сказать, я чуть не обзавелся благородными сединами, когда понял, насколько опасна сейчас Франческа. Это все равно что трехлетней девочке дали бы в руки гранату и она начала бы грызть зубами чеку. Мир не должен был узнать о концентратах эмоций — это бы не просто его изменило, это бы его