Жизнь и смерть генерала Корнилова - Валерий Поволяев

   — Срочно пошлите в Ставку телеграмму.

   — О взятии Перемышля?

   — Это они уже знают. Текст оставьте прежний: «Пополнения и снарядов».

Это была уже третья телеграмма командующего фронтом великому князю Николаю Николаевичу[30], на первые два послания Ставка даже не дала ответа, уж не говоря о том, чтобы подогнать пару эшелонов с новобранцами и снарядами.

Ставка хоть и пришла к выводу, что главное поле борьбы для немцев — Восточный фронт, но по части выбора собственных приоритетов колебалась, не знала, какую цель считать основной — то ли взятие Вены, то ли успешный штурм Берлина. Только что назначенный на должность командующего Северо-Западным фронтом генерал от инфантерии Алексеев[31] считал, например, что от Вены надо отказаться, главное — взять Берлин и сломать кайзеру его сухую, уродливую руку, о чём он и написал начальнику штаба Ставки Янушкевичу. Янушкевич заколебался. А немцы тем временем решили съедать пирог частями и для начала, чтобы аппетит развивался равномерно, — уничтожить группировку русских в Карпатах, а для этого совершить прорыв у Горлицы и на Дунайце, выйти в тыл дивизиям, удерживающим Юго-Западный фронт.

План был хитрый, коварный, хорошо просчитанный на несколько ходов вперёд. Генерал Радко-Дмитриев первым разгадал замысел немцев и попросил разрешения у командующего фронтом отойти на укреплённые позиции и там мертво срастись с камнями и землёй. У Радко-Дмитриева имелись сведения о том, что немцы скрытно перебросили на этот участок фронта четырнадцать дивизий, — значит, что-то затевают, — несмотря ни на что, командующий фронтом разгладил бороду и показал генералу фигу.

Брусилов, который дрался яростно, поддерживал, чем мог, своего соседа, рычал:

— Регулярной армии у нас нет, она исчезла, её заменили неучи, из тыла нагрянула татарская тьма — один миллион семьсот пятьдесят тысяч новобранцев... Но все эти люди винтовку держат, как дубину, не знают, с какой стороны она стреляет... Разве это солдаты?

Новобранцы дрались, как могли. Стрелять они научились довольно быстро. А уж по части владения штыком и прикладом — освоили эту науку ещё быстрее.

Брусилов поддержал просьбу командующего Третьей армией Радко-Дмитриева, но Иванов отказал и на этот раз. Ставка в переговоры вообще не вмешивалась, она словно совсем не существовала.

Девятнадцатого апреля на огромном участке фронта длинною в тридцать пять километров взорвалась земля: на этот участок обрушила свой огонь тысяча немецких орудий. Образовалась брешь, в которую вошли две армии: 11-я немецкая и 4-я австро-венгерская.

Радко-Дмитриев, уже не спрашивая разрешения штаба фронта — надо было спасаться, — дал команду отходить. Фланг брусиловской армии обнажился, 48-я дивизия вместе со своим начальником Корниловым попала в окружение.

Офицерам действующей армии выдавали толстые, в чёрном ледериновом переплёте полевые книжки. Книжки эти были специально выпущены официальным поставщиком его императорского величества военно-учебных заведений Березовским. Полевая книжка — штука удобная, качественная бумага хорошо горела, шла на растопку костров и курево, Корнилов выдирал из книжки страницы, писал на них донесения и отправлял в штаб армии.

Окружённый, оглушённый, с рассечённой щекой генерал-лейтенант, перед тем как повести дивизию в прорыв, сел на пенёк в раскуроченном, затянутом чёрным дымом лесу и сочинил донесение в штаб корпуса.

В нём он писал: «Задержанная плохим состоянием дорог на участке сел. Илона-Хирова и поздним получением приказания об отходе (приказание было получено в 10 ч вечера), а также сильным утомлением войск, дивизия начала движение только в три часа ночи по дороге Хирова-Ивла, но на подходе к Ивле было обнаружено, что высоты 489 — Гойце — 421 — 534 заняты противником в окопах. Рымникский полк с двумя батальонами повёл наступление на фронте высот 524 — Гойце; два батальона измаильцев обеспечивали левый фланг рымникцев на высоте 696.

Очаковцы направлены на обеспечение м. Дукла. Противник упорно держится и, видимо, готовится перейти в наступление, тяжёлая ар-я и пул-ты противника держат под жестоким обстрелом шоссе на Ивлу, нанося большие потери нашей артиллерии, обозам и в рядах. Генерал Попович-Липовац (командир бригады в дивизии Корнилова. — Авт.) ранен и сдал командование. Предполагаю отходить на линию высот 648 — 694 — 551 — Дукла, искать выхода на указанную линию Рож-Риманув, по дороге восточнее Дуклы. Положение дивизии очень тяжёлое, настоятельно необходимо содействие со стороны 49-й пех. див. и частей 12-го корпуса. Связи с корпусом держать не могу, т. к. линия Красно-Дукла не действует. Подробности будут доложены поручиком Машкиным.

Генерал-лейтенант Корнилов».

Это было последнее донесение, больше депеш из 48-й пехотной дивизии не было. Корнилов повёл солдат на прорыв, а своё донесение отдал поручику Машкину, обнял его и попросил — попросил, а не приказал:

   — Попробуйте, поручик, пробиться в штаб корпуса. Вдруг повезёт?

Поручику повезло. Вечером двадцать третьего апреля пакет с донесением вскрыл генерал Цуриков, прочитал текст и, вместо того, чтобы бросить свежие силы навстречу Корнилову и помочь ему пробиться, отдал приказ 49-й пехотной и 11-й кавалерийской дивизиям закрепиться и ждать подхода корниловской дивизии.

   — Корнилов — мужик упрямый, он немецкое кольцо разломает легко, словно оно слеплено из глины, — сказал Цуриков.

Так Корнилов фактически был сдан.

Тем временем донесение его пошло дальше — в Генеральный штаб. В сопроводительной бумаге к нему были указаны потери, понесённые русскими в боях на Дуклинском перевале, в частности в графе «Пропавшие без вести» было написано: «Командующий 48-й пехотной дивизией генерал-лейтенант Л.Г. Корнилов».

Донесение прочитал генерал Аверьянов, один из руководителей Главного управления, который благоволил к Корнилову, перекрестился с печальным лицом:

   — Жаль Лавра Георгиевича... Толковый был офицер. — Голос Аверьянова сделался очень тихим. — И генерал из него получился толковый. Неужели погиб? Не верю.

С фронта и раньше приходили разные худые вести — в том числе и о гибели Корнилова, — но потом оказывалось, что они ложные. А воевал Корнилов лихо.

В Петрограде, среди штабных работников, был популярен рассказ о бое около Городецких позиций, где дивизия Корнилова потеряла около половины своего состава и начала откатываться... В чёрном дыму, в разрывах, в визге снарядов появился Корнилов. На коне. Скомандовал коротко: «За мной!» — и дивизия поднялась, бросилась вслед за командиром.

Под ним убили лошадь, он пушинкой вылетел из седла, распластался среди трупов. По цепи понёсся горький крик: «Корнилов погиб!» Но Корнилов был жив, когда ему подвели нового коня, командир, прихрамывая, обошёл его кругом, похлопал по морде, сунул в зубы кусок сахара и забрался в седло. Через полчаса дивизия была уже в немецких окопах, а на рассвете перешла в наступление и погнала противника дальше. Взяты были трофеи и несколько тысяч пленных.

— Всё это было, было, было, — со вздохом произнёс Аверьянов. — Не верю, что Корнилов может пропасть без вести, погибнуть... Он жив. Жив!

Генерал Аверьянов был прав. Корнилов не погиб. Из семи тысяч человек дивизия потеряла в последних боях пять тысяч — столько душ она положила, выходя из окружения; потеряла также тридцать четыре орудия. (Впоследствии Корнилов написал в своём докладе: «Полки дивизии отбивались на все стороны, имея целью возможность дороже отдать свою жизнь и свято выполнить свой долг перед Родиной.

48-я дивизия своей гибелью создала условия для благополучного отхода тыловых учреждений XXIV корпуса, частей XII корпуса и соседних с ним частей 8-й армии».

Корнилов выручил многих, но на помощь к нему самому не пришёл никто.

Тем не менее позже нашлись люди, которые попытались свалить на него вину за карпатские промахи и поражения.

Среди этих людей был и генерал Брусилов).

Армия Радко-Дмитриева была разгромлена целиком.

Хотя дивизия Корнилова полегла едва ли не полностью в тех тяжёлых боях, полки её вынесли все свои знамёна. Раз знамёна сохранены — значит, и дивизия сохранена. Так по воинским законам было всегда. Из окружения вышел только командир Очаковского полка Побаевский.

Дивизию, лишившуюся своего начальника, принял новый командир — генерал-лейтенант Новицкий.

А Корнилов с остатками Рымникского полка ухолил на север, отбивался от немцев, мадьяр, австрийцев штыками — не было ни одного патрона.

Апрельские ночи в Карпатах — тёмные. Как только на землю опускалась ночь, и сами окруженцы, и те, кто окружал их, прижимались к земле, в ямах разводили костры, чтобы не было видно пламени, и затихали до утра.