У парадного подъезда - Александр Архангельский

100

Скажем, в эмигрантской газете «Руль» 8 апреля 1928 года Ж. Нуаре так иронизировал над решением Президиума ВЦСПС в честь юбилея Горького присвоить его имя пекарням Москвы и Казани: «Огорошен обыватель./Хлещет, плещет гул молвы:/ — Горький Максимум писатель / Избран пекарем Москвы! / Да утихнет гул полемик! / Ах, ужель вам невдомек: / — То, что было академик,/ Стало нынче — хлебопек (…)»

101

Забавной параллелью к этим стихам выглядит попытка Игоря Иртеньева наложить топику «идеального» советского стихотворения о государственной мощи к кремлевскому приземлению Маттиаса Руста: «Ероплан летит германский — / Сто пудов сплошной брони (…) / Кружит адово страшило, / Ищет, где б ловчее сесть… / Клим Ефремыч Ворошилов, / Заступись за нашу честь! / (…) А и ты, Семен Буденный, / Поперек твою и вдоль! / Иль не бит был Первой Конной / Федеральный канцлер Коль?!»

102

Ларионов В. Последние юнкера. Frankfurt am Mein. «Посев», 1984, с. 226–227.

103

И как не опечалиться, что в соответствии со своей установкой Б. Сарнов включил в «парнасский» раздел двухтомника пародии лишь на поэтов XX века, сделав необъяснимое исключение для «Песни о Гайавате» и Некрасова. Тем самым замыслу нанесен сокрушительный удар.

104

Исключения всем известны: имя Пастернака названо; Мандельштам; вспомним также «Поэму без героя», эту трагическую оду убывающему литературному контексту…

105

Ср.: «И Брюсов обрушился на акмеизм, и Н. Гумилев в его статье превратился в г-на Гумилева, что на языке того времени означало нечто, стоящее вне литературы» (А. Ахматова. Автобиографическая проза. — «Литературное обозрение». 1989, № 5.)

106

Вообще ясно, что излюбленная советскими пародистами циклизация, все эти вложенные в уста множества поэтов, критиков, прозаиков вариации на тему «Вышел зайчик погулять» (Ю. Левитанский), «Белеет парус одинокий» (Вл. Бахнов), «Красная шапочка» (Вл. Новиков) восходят к композиционному приему «Парнаса дыбом». Однако «контекстная» подоплека в них чем дальше, тем менее ощутима и уж во всяком случае менее значима для реализации пародийного замысла. Главным оказывается чисто формальное свойство: известность «стержневого» текста, будь то лермонтовский шедевр или сказка Перро. Только такой, ставший общим местом текст и может претендовать на роль фона, которым оттеняют неповторимые стилевые особенности пародируемых авторов, делают их контрастными.

107

Вообще, переклички с «Войной и миром» для «Случая…» чрезвычайно значимы: так, в самом начале рассказа читаем: «(…) в проходике, у забора пакгауза, рос дубок. Его трепало, мочило, он додержал ещё тёмных листьев, но сегодня слетали последние», — дуб князя Андрея Болконского узнается тут без труда. С той лишь разницей, что вместо весны на дворе — осень; листья не зеленеют, а осыпаются; и героя ждет не духовное возрождение, а соучастие в преступлении государства против человека.

108

Противо — но — стоящей, как краеугольный камень в основании села! В свое время Ю. В. Бондарев обвинил Солженицына в том, что тот «сводит счеты с целой нацией, обидевшей его, (…) подозревает каждого русского в беспринципности, косности (…)», — и не понял, что писатель сводит счеты не с нацией, а с интеллигентским народничеством, что противопоставляет ему философию народа как личности и что сквозь слезы по Матрёне посмеивается — над собой.

109

И этим эмблематическим рядом было во многом предопределено влияние «Одного дня…» на владимовекого «Верного Руслана»: не только темой!

110

Важно только понимать, что «коммунизм» для писателя понятие широкое и не сводится к конкретному учению, всесильному, ибо верному. Для него это термин, означающий «свальный грех» истории, когда теряется единица — та самая одна овца из евангельской притчи, ради которой пастырь добрый оставляет девять «наличных» овец, чтобы отыскать ее: полнота священной десятерицы немыслима без единичного; и не напрасно в «Случае на станции Кочетовка» подчеркнуто, что Зотов мечтает глубинно постичь Маркса, и отмечено, что он с энтузиазмом переживает «коллективистские» идеалы поколения. «Коллективное» в Зотове на миг перевешивает; личностно-благородное отступает — и Тверитинов — обречен.

111

Вспомним фразу из «Одного дня»: «Да он [труд] привычен, дело нехитрое».

112

Отмечено Б. М. Гаспаровым (Беркли, США).

113

3. Арбатов. Ноллендорфплатдкафе (Литературная мазанка). Цит. по «Грани», 1959, кн. 41, с. 107.

114

Так позже герой романа «Доктор Живаго», врач и поэт, окажется великим диагностом; он не исцеляет, а ставит диагноз, вся его сила в бессилии.

115

В угловые скобки был взят вариант 1957 года.

116

«Организационно», ибо духовно и он разрывался от тоски одиночества, от комплекса Гулливера в стране лилипутов, — достаточно перечитать «Юбилейное» с его трагическим — «с кем изволим знаться?»

117

Потянув за ниточку, конец которой зацепили, мы вытянем весь клубок. В частности, уловим неслучайную перекличку между стихами «Высокой болезни» и стихами из «Смерти поэта», посвященной памяти Маяковского и вошедшей в сборник «Второе рождение». «В кольце поддержек и преград» — «В предгорьи трусов и трусих».

118

Пастернак Е. Б. Послесловие. — В кн.: Б. Пастернак. Доктор Живаго. М., 1989, с. 710.

119

Об этом очень точно сказано в статье О. Раевской-Хьюз «О самоубийстве Маяковского в «Охранной грамоте» Пастернака». — В кн.: «Boris Pasternak and His Times». Berkeley, 1989.

120

Или — шаг на пути к самоубийству? Или — попытка повторить «сценарий Маяковского», им же «расшифрованный» и отвергнутый в «Охранной грамоте»? Но размышлять на эту тему страшно; я — не решаюсь.

121

Или — шаг на пути к самоубийству? Или — попытка повторить «сценарий Маяковского», им же «расшифрованный» и отвергнутый в «Охранной грамоте»? Но размышлять на эту тему страшно; я — не решаюсь.

122

Письмо Вяч. Вс. Иванову от 1 июля 1958 года цит. по кн.: Пастернак Б. Доктор Живаго, с. 722.

123

Георгий — этим именем при крещении заменялось имя «Юрий», отсутствующее в святцах.

124

Тем более что сам он был одним из немногих, кто тогда поддержал гонимых; письмо Пастернака Замятину, хранящееся в архиве ИМ.ЭД1 им. Горького (от 9 августа 1929 года), процитировал в статье о Замятине И. Шайтанов («Вопросы литературы», 1988, № 12, с. 61).

125

Цит. по кн.: Претте М. К., Капальдо А. Творчество и воображение. Курс художественного воспитания. М., 1981, с. 52. Ср… Барт Р. Литература и Мину Друэ, — В его кн.: Избр. работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989, с. 48–55.

126

Мелик-Пашаев А. А. Педагогика искусства и творческие способности. М., 1981, с. 37.

127

Подробнее об этом я писал в статье «Силой родственного внимания» (школьники об астафьевской «Царь-рыбе»). — «Литературная учеба», 1987, № 2.

128

То есть после известного Пленума и до выхода «Нового мира» с Солженицыным.

129

Кстати, о спорте. Во Дворцах спорта теперь выступают русские православные чудотворцы, эти Симоны-маги эпохи перестройки. И уже с ностальгической грустью вспоминаешь мелкое, домашнее бесовство Кашпировского, который хоть и считал с намеком до 33-х, но до чудотворства не доходил. В том же ряду — и постановка театром Спесивцева Библии в двух частях… интересно, какой безумец рече в сердце своем «Аз Бог»? кто сыграл Христово распятие? (И здесь, даже здесь — игра!)

130

Это было написано в августе 1990-го; о том, как складывается ситуация к лету 1991-го см. мою статью «Тощий сохнет, толстый сдохнет» («Литературная газета», 1991, 26 июня).

131

Тогда не удалось. (Примеч. 1991 года.)

132

К этому, собственно, давно шло. Разрыв в цепи поколений, в цепи культурного преемства (естественно, непрямого, чаще всего через отталкивание и разрыв, но — преемства) был как бы запрограммирован. Только один, частный, но на собственной шкуре испытанный пример. Когда мы учились, от преподавательской деятельности было изолировано именно то поколение филологов, которое тянулось к ней, было готово печься о младших: я имею В виду «сорокалетних». Ал. Осповата и Е. Тоддеса, А. Лаврова и Р. Тименчюка… В результате, скажем, отечественная текстология фактически разгромлена, ибо ее искусство, как и большинство настоящих искусств в мире, передается не через книги, а от лица к лицу. А филфак Университета, — не пожелавший оставить при себе и большинство способных «тридцатилетних» (О. Проскурин, А. Немзер, А. Ильин-Тимич, А. Зорин, А. Шмелев… — до бесконечности), превратился в то, во что превратился…