Под кодовым названием "Эдельвейс" - Пётр Поплавский

Однако Кристина Бергер ошибалась в своих выводах.

Когда из купе вышел так же подтянутый адъютант Вилли Майер, в проходе спального вагона появился незнакомый штурмбанфюрер в мокром длинно- полом кожаном пальто с меховым воротником. На блестящем козырьке фуражки с высокой тульей поблескивали мелкие дождевые капли. Он уверенным шагом приблизился к ним и выбросил руку:

— Хайль Гитлер!

Ему дружно ответили.

Штурмбанфюрер был сравнительно молод, но какой- то невыразительный. Глаза — словно бесцветное стекло, лицо — будто навсегда замороженное.

Господин Хейниш? — спросил он явно для проформы, ибо не ждал ответа. — Мне выпала высокая честь встретить вас и первым сообщить о присвоении вам звания штандартенфюрера. В соответствии с новой должностью.

Он перевел свой бесцветный взгляд на адъютанта.

— Вы, господин Майер, тоже повышены в звании. Отныне вы — гауптштурмфюрер. Кроме того, за обезвреживание опасного русского шпиона вы награждены орденом «За храбрость» с мечами. Поздравляю!

«За паршивого предателя Жору Шмота, — в мыслях уточнила фрейлейн Кристина Бергер, — которого я собственноручно пристрелила как шелудивого пса».

Штурмбанфюрер с замороженным лицом только скользнул по ней взглядом, словно царапнул стеклом.

— Господин штандартенфюрер, — снова обратился он к Хейнишу, — позвольте отрекомендоваться — Пауль Шенк, личный порученец господина обергруппенфю- рера.

— О! — приятно удивился Хейииш оказанной ему честью, — Чрезвычайно рад нашему, надеюсь, доброму знакомству.

— К вашим услугам! — щелкнул каблуками Шенк.

Хейниш с признательностью пожал ему руку. Великолепные новости взбудоражили его, лицо его порозовело, глаза радостно заблестели.

По правде, все это не было такой уже полной неожиданностью. Не напрасно он в предыдущий визит в Берлин не жалел по ресторанам рейхсмарки, устраивая «дружеские вечеринки» с совершенно определенными влиятельными особами. Эти особы возвращались домой не с пустыми руками. Хмель забудется — подарок напомнит. Так что «восточные сувениры» и «фронтовые подарки на добрую память», порой довольно редкие и дорогие, принесли теперь ощутимые дивиденды. Штандартенфюрер СС — это не шутка! Очень высокое и весомое звание в коричневой империи. Перед серебряным шитьем эсэсовского полковника гнут шею общевойсковые генералы…

— Разрешите доложить! — обратился к нему Шенк.

«Что еще?»

— Прошу, я слушаю.

— Обергруппенфюрер господин Кальтенбруннер может вызвать вас в любую минуту. Поэтому я передаю вам служебный «опель — адмирал». Он вместительный, — холодный взгляд Шенка второй раз царапнул Кристину, — О грузе и вашем имуществе я позабочусь сам. Они своевременно будут на месте.

«Имущество!..»

Хейниш заколебался.

— Обергруппенфюрер приказал, чтобы вы заранее ознакомились с отведенными вам апартаментами и могли заранее определить, что и где разместить. Решайте сразу на месте, как вам будет удобнее. Это сэкономит массу драгоценного времени: к служебным обязанностям приступите уже завтра.

Это положило конец колебаниям. Вот это темп! Чисто арийский.

— Чья собака? — спросил Шенк.

— Моя, — ответила фрейлейн.

— Ясно.

— Берите его вместе с будкой! — предупредила Кристина. — Пес иногда бывает злым.

— Понятно. Господин Хейниш, вот адрес вашей резиденции.

Шенк козырнул и, ровно неся свое словно неживое тело, направился к выходу.

— Что же, отправляемся и мы, — бодро провозгласил Хейниш.

От вокзала служебный «опель» свернул направо. В просторной машине легко разместились втроем: Майер — рядом с водителем, Хейниш и Бергер — сзади. Неожиданно впереди им преградила путь группа пленных с нашивками «Ост», работавших под охраной автоматчиков. «Остарбайтеры» разбирали обломки двух разрушенных домов, стена одного из которых обрушилась прямо на дорогу. Разрушение было явно взрывным — пассажиры «опеля» насмотрелись на такие жанровые картинки.

Машина остановилась.

— Объезд! — крикнул один из часовых.

— Куда? — спросил водитель.

— Сворачивайте налево.

— Что у вас произошло? — - спросил Хейниш.

Часовой ответил заученно, словно вычитал из газеты:

— Ночыо англичане варварски бомбили население Берлина.

— Вот это сюрприз! — поразился Хейниш. — Оказывается, и здесь…

Вскоре, сделав объезд, выехали на чистенькую площадь Штраусбергплац, а через минуту — на просторную Принц — Александерплац, от которой к центру города пролегала широкая одноименная улица. Здесь был железнодорожный вокзал, а еще — станция метро, первая, которая встретилась им по пути. Хейниш взял на себя обязанности добровольного экскурсовода. Он то и дело галантно обращался к очаровательной спутнице:

— Обратите внимание, фрейлейн, вон на то чудовищное здание кирпичного цвета. Несмотря на его отталкивающую архитектуру, нет человека, который не слышал бы о нем. Эту громадину соорудили еще в прошлом веке. Но не для красоты! Знаете, что это?

— Откуда же, господин Хейниш?

— Тюрьма! Место заключения и казней! — восторженно разглагольствовал штандартенфюрер. — Сейчас ее отдали для служебного пользования гестапо. Уголовные шутники назвали ее с интимной фамильярностью «Алекс». И что удивительно — название прижилось, стало официальным. Если услышите «Алекс», не теряйтесь в догадках — речь идет об этом узилище.

— Неужели мне придется услышать? За какую вину?

Хейниш захохотал:

— Действительно, что вам до тюрьмы? Для обаятельных женщин в Берлине есть иные привлекательные уголки.

Приметных зданий по их маршруту было достаточно — замок кайзера Фридриха дер Гроссе. Берлинский собор, Опера, университет, Прусская библиотека, Бранденбургские ворота, увенчанные четверкой вздыбленных коней, вожжи которых крепко зажала в руке богиня победы. Дальше — за помпезными воротами — уходило вдаль Шарлоттенбургшоссе, которое бетонной стрелой прочерчивало весь Тиргартен. Справа по ходу «опеля» вздымалось огромное здание с зеленым куполом, как на ватиканских соборах. Рейхстаг!.. Кристина узнала его без подсказки — фото здания в клубах черного дыма обошло газеты всего мира, знаменуя начало нацистской «тысячелетней» эры. Машина повернула на Бисмаркштрассе.

— О, знаменитый «Олимпия — стадион»! Вилли, вы бывали на нем?

— Конечно, господин штандартенфюрер.

— В какой роли?

— Статиста.

— То есть?

— Маршировал в рядах «гитлерюгенда» с пылающим факелом.

— Да, действительно, вы тогда были еще мальчишкой. А я уже командовал штурмовым отрядом! Знамена, барабаны, фанфары… Трам — трам — трам! Есть что вспомнить!.. Но какая величественная символика. Припоминаете, Вилли, огромную свастику, которая накрыла стадион, вся из огней тысяч факелов? Ночь, все остальные огни погасли, как во время затемнения, пылает только свастика — символ возрождения арийского духа.

— Такое не забывается, господин штандартенфюрер.

— Я тоже видела в кино, — добавила Кристина.

— Эти факелы подожгли весь мир. Со всех сторон! Везде затемнение. Пылают только факелы арийского духа. Величественно и символично. Разве не так?

— Так точно, господин штандартенфюрер!

— Гут. Через две — три минуты мы будем уже на месте.

Новая резиденция Хейнишу понравилась.

Когда‑то здесь размещалась частная школа для отпрысков денежных тузов, которую переоборудовали под учебные классы для секретных служб. Хейниш тщательно осмотрел все помещения, удовлетворенно подытожил:

— Обстоятельно! Все подготовлено для работы с истинно немецкой тщательностью. Ничего не забыли. Даже резинки вставлены в железные наконечники карандашей.

— И карандаши заострены! — сказала фрейлейн Кристина Бергер.

— Работали немцы, поэтому нечему удивляться. Вы у себя на родине, фрейлейн. Привыкайте! Пунктуальность, старательность, целесообразность — наши национальные черты. Немецкий народ — это хорошо налаженный организационно и приведенный в действие идеями фюрера механизм. Люди подогнаны в нем друг к другу как миниатюрные, но надежные детальки точнейшего хронометра. Этим хронометром великий фюрер измеряет темпы исторического хода всемирной арииза- ции. — Хейниш поучительно поднял палец: — Немец не рассуждает — он исполняет! Его действия определяются приказом.

— Понимаю, господин штандартенфюрер! — ответила Кристина.

— Ну и отлично! — Он неожиданно игриво обратился к Майеру: — Вилли, о чем мы забыли?

Майер свел брови, не понимая, к чему клонит шеф.

— Мы, Вилли, вы и я, — законченные эгоисты. Пас обоих повысили в звании, а мы самодовольно забыли о заботах фрейлейн.

Хейниш захохотал, издавая какие‑то утробные звуки.