Наша первая революция. Часть I - Лев Троцкий

«Если социал-демократам, – откровенничает профессор, – неудобно отказаться от лозунга, являющегося таковым и у всех западно-европейских социалистических партий, то в ином положении находятся различные фракции нашей либеральной партии, и им не следует увлекаться формулою, практическое применение которой может грозить гибелью русской свободы».

Чьим же собственно попечениям вручить «нежный цветок» 17 октября? Гр. Витте пытается взращивать его в тепличной атмосфере военного положения, после того как Трепов выбился из сил, пытаясь ободрить робкую свободу при помощи патронов. В конституции, которую сочинил г. Струве, тоже предусмотрено военное положение для нежного цветка свободы. Подумать только, что все эти мероприятия – деспотизм свободы, направленный против реакционных покушений народных масс!

«Начало» N 1, 13 (26) ноября 1905 г.

Л. Троцкий. КАДЕТСКИЕ ПРОФЕССОРА В РОЛИ КРЕСТЬЯНСКИХ ТРИБУНОВ

Проф. Ходский[235] разъясняет через вечернее издание «Нашей Жизни» крестьянам, что даже в образованных заграничных странах

«не сумели еще сделать, чтобы весь рабочий струмент (sic!) (земля, машины, фабрики), все принадлежало рабочему люду. И крестьянам следует добиваться пока того, чтобы у крестьян было побольше земли и полегче (sic!) податей, а остальное само приложится».

Конечно: остальное само приложится.

Профессор, впрочем, одобряет социализм (на основании принципа: «улита едет, когда-то будет»). Тем энергичнее он выступает против немедленной революционной конфискации дворянских земель. Нужно учиться составлять законы, – учит крестьян профессор, -

«а чтобы просто взять всю землю у одних и отдать ее тем, кто желает ее иметь, – таких законов нигде на свете еще не было, не может быть и у нас».

Г. Ходский забывает, что такие беззаконные законы уже однажды были: их произвела на свет Великая Французская Революция, – почему же Великая Русская Революция не сможет повторить их у нас!

Во всяком случае г. профессор жестоко ошибается, если думает, что для того, чтобы стать народным трибуном, достаточно говорить полегче податей вместо поменьше податей и струмент вместо средства производства, – «а остальное само приложится».

Л. Троцкий. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ ЭСЕРОВ

Социалисты-революционеры, столь деятельно стремящиеся сейчас внести раскол в объединенные социал-демократией ряды петербургского пролетариата, начинают свою открытую деятельность с откровенной реставрации положений вульгарной буржуазной экономии:

«За вашу работу – разъясняют они рабочим в прокламации – в большей ее части платят (!?) крестьяне. Если вы делаете ситец, то они, главным образом, покупают его. Если вы изготовляете вагоны, то для того, чтобы возить, главным образом, их и для них продукты, и они, стало быть, являются главными плательщиками за них. Если вы приготовляете шоколадные конфекты (!!), то и в таком случае деньги берутся, главным образом, из крестьянского кармана. Богачи, которые кушают эти конфекты, не своей работой платят за них, а вашей и крестьянской. Если крестьяне разорены, если их карманы пусты, то и за вашу работу платить настоящую цену не из чего. Прямая ваша выгода поэтому, чтобы крестьяне жили возможно лучше, возможно богаче: тогда больше будет покупателей на ваши изделия, больше будет работы, и цена на нее будет выше (sic!)».

Гармония пролетарских и крестьянских интересов установлена превосходно; жаль только, что к гармонии заодно уж привлечены и капиталисты. Ибо ясно, что, если крестьяне покупают много ситцу и много ездят в вагонах, то прежде всего выигрывают ситцевые фабриканты и железнодорожники, и лишь через их посредство – пролетарии. Таким образом в основу социально-экономических воззрений гг. «социалистов-революционеров» положена идея о солидарности интересов крестьян, капиталистов и рабочих. Конечно, это очень широко, – но при чем же тут, господа, социализм?

Л. Троцкий. ПРОФЕССОРА В РОЛИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ДВОРНИКОВ

Г. Павел Виноградов,[236] «русский гражданин и английский профессор», расписывается в политической солидарности с контрреволюционным «Союзом 17 октября».[237]

«Трудно не видеть, – говорит профессор в „Слове“, – что нам предстоит не составлять заново конституцию, а развивать конституционные положения в стране с глубоко укоренившейся монархической властью, которая в прошлом была главным двигателем государственной машины и в настоящем далеко не потеряла своего политического обаяния в глазах народной массы».

Проф. М. Ковалевский,[238] республиканец в Париже и монархист в Москве, по тем же причинам, что и Виноградов, выступил на земском съезде против республиканской идеи Учредительного Собрания. «Уважаемые» профессора, которых либеральное общественное мнение наделило стеснительной репутацией борцов и изгнанников, торопятся показать, что они только ученые филистеры.

На собрании 2.500 петербургских дворников 13 ноября было предложено начальством подписаться под благодарственным адресом по поводу октябрьского манифеста и тем, так сказать, духовно приобщиться к священному Союзу 17 октября. Дворники ответили, что ввиду того, что, во-первых, дарованные свободы еще «не доказаны», во-вторых, элементарные человеческие требования дворников еще не встречают удовлетворения, они считают себя «вправе удержаться от всяких выражений восторга».

Параллель напрашивается сама собою. Потому ли, что царское правительство слишком часто изгоняло либеральных профессоров из университетов и занимало университеты дворниками, или по иной причине, но только несомненно, что дворники начинают обнаруживать больше политического смысла или, по крайней мере, больше свободы от политического холопства, чем гг. профессора.

Л. Троцкий. БУРЖУАЗНЫЙ ЖУРНАЛИСТ О ЧЕРНОЙ СОТНЕ И РЕВОЛЮЦИИ

В «Русском Слове» г. Вас. Немирович-Данченко,[239] описав в ярких красках подвиги черносотенных героев, замечает:

«И рядом с этим кошмаром, с этой вальпургиевой ночью умирающего чудовища, – посмотрите, с какою удивительною стойкостью, порядком и дисциплиною развивалось величавое движение рабочих. Они не запятнали себя ни убийствами, ни грабежами, напротив, – всюду они являлись на помощь обществу и, разумеется, куда лучше полиции, казаков и жандармов охраняли его от истребительного делириума захлебнувшихся кровью Каинов. Боевые дружины рабочих бросались туда, где начинали неистовствовать хулиганы. Новая выступающая на историческую арену сила показала себя спокойной в сознании своего права, уверенной в торжестве идеалов свободы и добра, организованной и повинующейся, как настоящее войско, знающее, что его победа – победа всего, ради чего живет, мыслит и радуется, бьется и мучится человечество. „Вы нас боитесь, – точно говорят они обществу, – сравните наши дружины, стоящие на страже ваших очагов, обеспечивающие мир вашим семьям, безопасность детям, – и пьяный кровавый разгул черных сотен“. Ясно, где наши друзья и где враги!..».

Сопоставьте этот вывод с речами на съезде официальных представителей «общества» – на земском съезде. «Наши друзья» превратились в демонов «анархии», а с «нашими врагами» «мы» – представители «общества» – охотно заключаем союз против «наших друзей».

«Начало» N 2, 15 (28) ноября 1905 г.

Л. Троцкий. СУВОРИН РАЗОБЛАЧАЕТ ЛИБЕРАЛОВ

Суворин-отец сурово отчитывает гр. Витте за его бестактности, на одну из коих пролетариат ответил министру «с грубоватым, но колким остроумием».

Недоволен издатель «Нового Времени» и земским съездом.

«Я – революционер, и все сидящие здесь революционеры», – гордо сказал г. Петрункевич. – «И я революционер», – воскликнул г. де-Роберти,[240] – я всегда был революционером". Неужели? Господи, как страшно! Всегда был революционером, а никто этого не знал. Но я бы спросил:

– Отчего, гг. революционеры, вы не принимали никакого участия в липецком или воронежском съезде революционеров[241] в конце царствования императора Александра II? Может быть, вы или вам подобные дали бы тем съездам совершенно иное, более авторитетное значение. Может быть, вы своим влиянием, своим общественным положением, связями с бюрократией, родством, богатством, дали бы тогдашнему революционному движению иное направление, иной смысл. Может быть, мы тогда уже получили бы конституцию. Отчего? Не созрели вы, что ли? Некоторые из вас, конечно, были детьми, но многие были в то время в полной поре мужества.

"Называть себя революционерами теперь можно так же спокойно и гордо, как вчера – называть себя тайными советниками.

«Находятся „настоящие“ революционеры, сидевшие в крепостях, в ссылке, на каторге, в каторжном одиночном заключении в течение длинных, страшных лет. Перед ними следовало бы вам, господа „революционеры“, быть поскромнее и не хвастаться этим титулом. Если этот титул почетный, то он по праву принадлежит только этим пострадавшим и действительно смелым, а не вам».