Джордано Бруно - Альфред Штекли

Франкфуртские ярмарки называли ярмарками муз. Здесь выпускали каталоги книг, изданных в разных странах. Кварталы печатен и книжных лавок походили на огромную и многоязычную библиотеку.

В городе собирались не одни книготорговцы, приезжали профессора из Вены, Виттенберга, Лейпцига, Страсбурга, Парижа, Падуи, Оксфорда. Во время ярмарки читали лекции и устраивали диспуты.

Одним из лучших издателей Франкфурта считался Андреас Вехель. Его книги были образцом типографской работы. Культурный и знающий человек, он слыл радушным хозяином и охотно предоставлял свой кров чужестранцам-ученым. Его гостеприимством пользовался и Филипп Сидней. Бруно не застал Андреаса в живых. Однако его наследники, Иоганн Вехель и Петер Фишер, хорошо встретили Ноланца и согласились опубликовать его рукописи.

Он обратился в магистрат с просьбой разрешить ему поселиться в доме Вехеля, пока будут печататься его работы. Ответ сверх ожидания был суров. Ему отказали. Особой вежливостью отцы города не отличались: пусть, мол, Ноланец где-нибудь в другом месте проедает свои денежки.

Но выход из положения был найден. Джордано остановился на подворье кармелитского монастыря, где обычно жили приезжавшие во Франкфурт иностранцы. Платить за его содержание обязались издатели, а он должен был следить за корректурами.

Вскоре он начал и преподавать. О нем говорили как о человеке универсальных знаний, но насчет его религиозных убеждений не сомневались: Ноланец не держится никакой религии! Пережитое не делало Бруно благоразумным. Даже с настоятелем монастыря он беседовал весьма откровенно.

Во время осенней ярмарки Бруно познакомился с двумя венецианскими книготорговцами, Джамбаттистой Чотто и Джакомо Бертано, которые поселились на том же подворье. Хотя Венеция и славилась наилучшими в Италии типографиями, туда, несмотря на противодействие святого престола, ввозили много книг из-за границы. Чотто и Бертано приезжали за товаром на каждую ярмарку и всегда жили у кармелитов. К Ноланцу они отнеслись с большим интересом

Он держал корректуры поэмы «О трояком наименьшем и мере», читал лекции, по, мнемонике и изучал «искусство прорицания». Философия должна стать действенной силой, преобразующей мир. Для истинного философа одной мудрости мало. Самоотверженный Героический энтузиаст обязан воплощать свои мысли в дела. Он должен уметь предвидеть. Бруно изучает трактаты, посвященные «искусству прорицания». Где границы и каковы возможности предвидения?

Попытки объяснить исполнившиеся предсказания наитием свыше, божественным откровением или вмешательством святых угодников злят его. Здесь невежество идет рука об руку с обманом. Жрецы издавна наблюдали за природой, собирали приметы, вели исчисления. Они знали, когда наступит то или иное явление, а ссылались на знамения богов. Предсказание солнечного затмения выдавали за чудо.

Джордано рассматривал каждую науку как определенную совокупность выявленных связей, реально существующих в природе. Одни и те же логические законы применимы, по его мнению, к различным наукам. «Искусство прорицания» Бруно понимал совсем не так упрощенно, как многие его современники, которые иногда мало чем отличались от уличных гадателей. Не демоны, послушные воле мага, а человеческий разум открывает необозримый простор для предвидения. Чем больше закономерностей природы заметят и осмыслят люди, тем больше явлений смогут они предвидеть. Искусный врач предскажет судьбу больного, если верно разглядит симптомы знакомой болезни. Что вообще значит «предвидеть», если не выбирать, основываясь на уже известных закономерностях, из всех мыслимых решений наиболее вероятные и отбрасывать логически невозможные? Следовательно, комбинаторное искусство самым тесным образом связано с подлинным «искусством прорицания», с возможностью предвидеть.

Люди, прослышавшие о его занятиях, надоедали ему своими дурацкими домогательствами. Они уверены, что он может предсказать судьбу. Ему предлагают деньги и покровительство. Ведь синьору Бруно ничего не стоит, начертав круги, уберечь человека от рокового шага и указать правильное решение! Джордано привык, что за ним давно упрочилась слава знатока оккультных наук. Как часто в нем видят не философа, а опытного чародея! Он не заблуждается и во многих своих учениках. Их к нему приводит не страсть познания — они жаждут магических секретов, чтобы с их помощью без особого труда добиться власти и богатства. Но даже когда он беседует с ними об «искусстве прорицания», они быстро разочаровываются. Учитель ничего не говорит о том, как добиться в жизни успеха, а изводит их разными логическими премудростями. Он рассуждает о тайнах природы, настоящие же свои секреты сохраняет при себе! Кое-кто из молодых людей, жестоко ошибившись в Ноланце, перестает ходить на его лекции. Это было и в Париже, это повторяется и во Франкфурте. Философу трудно удержать учеников, когда на каждой ярмарке толпа ловкачей берется задешево и в наикратчайший срок обучить любым наукам.

Первые месяцы 1591 года Бруно провел в Цюрихе, где читал лекции группе молодых людей, потом опять вернулся во Франкфурт. В типографии Вехеля печатались его работы «О монаде, числе и фигуре» и «О безмерном и неисчислимых». Джордано отдал издателям еще одну рукопись — «О сочетании образов, знаков и идей». Она была посвящена «искусству изобретения» и мнемонике и имела много общего с его первыми латинскими сочинениями.

Однажды он получил известие, заставившее его задуматься. Книготорговец Джамбаттиста Чотто, с которым он встречался во время ярмарки, переправил ему письмо некоего Джованни Мочениго. Отпрыск одного из знатнейших родов Венеции писал, не жалея слов, о своем восхищении Ноланцем. Мочениго был бы счастлив, если бы Бруно согласился приехать в Венецию и стать его учителем. Он не скупился на обещания. Бруно был в весьма стесненных обстоятельствах. Частное преподавание давало лишь случайный заработок. Предложение Моченито звучало заманчиво.

Вскоре от него пришло второе письмо. Он еще более настойчиво предлагал свое покровительство, звал поселиться в его доме, обещал создать все условия для занятий, клялся, что будет верным и покорным учеником. Он горит желанием приобщиться к тайнам наук, которыми, как видно из его сочинений, владеет Бруно. Учитель ни в чем не будет испытывать недостатка. Пусть он приезжает не откладывая!

Джордано все время тянуло в Италию. И сколько бы он, «сын Солнца и гражданин мира», ни говорил о том, что родина философа весь свет, в сердце его никогда не утихала тоска по благословенному неаполитанскому небу.