Пути стражей - Александр Гарин

   Амелл повел плечом, принимая на себя весь груз тела орлесианца, которому вздумалось попробовать подняться. Попытка эта, впрочем, не увенчалась успехом. Всадник резко присел обратно, кусая губы. В нескольких шагах от них сломавший ногу конь также порывался встать, и не мог, временами издавая тревожное и мучительное ржание.

   - Искренне прошу меня простить, месье. Я свернул с Имперского тракта в поисках ночлега. Мне казалось, я еду в деревню.

   За то время, что белесые глаза виверна изучали его лицо, оно успело замерзнуть больше, чем при переходе через морозные горы. Потом взгляд знатного всадника, как показалось Дайлену, немного смягчился.

   - Никогда не встречал черт, настолько совершенных, - нежданно сменив тему, молвил орлесианец. - Они достойны быть запечатленными для потомков. Поправь меня, если ошибаюсь, однако, судя по твоим манере и речи, ты не из смердов?

   Под взглядом собеседника Дайлен почувствовал себя неловко, досадуя, что отодвинуться было нельзя. Пальцы всадника по-прежнему крепко сжимали его плечо.

   - Да, ваша светлость. У меня два имени. Семья моя из благородных, но не знатных. Отец мой, да примет его Создатель, состоял на службе у эрла Геррина. В Орлее я с поручением от эрла к родственникам его жены, что проживают в Монтсиммаре. Я... прошу простить меня, месье. То, что вышло - случайность.

   Знатный орлесианец поднял брови, одновременно поджимая губы.

   - Возможно, ты и прав, ферелденский наглец. Часть вины за случившееся - на мне. Не гони я так сильно, этого не случилось бы.

   Дайлен бросил быстрый взгляд на поворот дороги.

   - Прошу простить меня за дерзость, но... дело, по которому вы ехали. Оно, должно быть, не терпит отлагательств...

   - О, нет, - поморщившись, всадник вновь выразил желание подняться и на этот раз, не без помощи Амелла, ему это удалось. Однако, самому утвердиться на ногах не получалось, и знатный орлесианец вновь вынужден был схватиться за плечо своего невольного спасителя. - Это была прогулка. С некоторых пор я полюбил прогулки такого рода. Впрочем, тебе не должно быть это интересно.

   Выпустив плечо ферелденца, он с трудом выпрямился, упираясь обеими руками себе в поясницу.

   - Сирил де Монфор, - опустив руки, всадник вскинул подбородок. Амелл, стараясь, чтобы ошалелый рассудок не выдал его не вовремя вспыхнувшими глазами, поспешно отвесил самый глубокий и почтительный поклон, на который был способен. О династии Монфор, потомков великолепного Гастона де Монфора, шевалье, снискавшего славу во время Четвертого Мора, он читал во время совета в кабинете Эамона, когда оговаривалась необходимость его пути в Орлей. Едва ли при дворе императрицы имелось другое семейство, облеченное бы такими же влиянием, доверием и властью, как Монфор. При мысли о том, какое наказание могло ожидать его за содеянное с отпрыском настолько знатной и могущественной фамилии, у Дайлена в страхе скрутило живот. Мелькнула и пропала безумная мысль - убить орлесианца теперь, когда он ослабел, и бежать как можно быстрее и дальше отсюда. Впрочем, к счастью для Стража, одновременно с ней пришло понимание того, что Сирил де Морфор наверняка был лучшим, чем он, фехтовальщиком, и победить такого противника, как бывший маг, мог даже раненым, с одной рукой, привязанной за спину.

   Дайлен хотел было представиться в ответ, но вовремя вспомнил о прочитанном в той же книге орлесианском обычае низшему не оскорблять слуха высшего звуками своего имени, если только не спросят, и промолчал.

   Меж тем, лорд Монфор, кривясь и прихрамывая, подошел к по-прежнему дергавшемуся в бесплодных попытках подняться коню. Единого взгляда, брошенного на ногу животного, ему сделалось достаточно. Вытащив собственный меч - с тонким и узким, по меркам ферелденца, лезвием, он сделал неуловимое движение - и жалобно взвизгнув напоследок, животное замерло на снегу. Орлесианец вытер меч о подседельную подушку и вложил его в ножны. Затем обернулся к не знавшему, как ему поступить, Амеллу.

   - Я воспользуюсь твоим конем, чтобы вернуться в поместье, - некоторое время он оглядывал ферелденца, неловко мнущегося под его надменным изучающим взглядом. - Ты отправишься со мной и поможешь мне добраться. Не уверен, что смогу сейчас хорошо держаться в седле.

Часть 34

   Поместье, о котором говорил Монфор, показалось впереди, едва только тяжело переступавший под тяжестью двух седоков конь Амелла вынес их из леса. Всю дорогу, должно быть, зашибившийся больше, чем он счел нужным это показать, знатный орлесианец просидел молча, прислонившись к спине Дайлена и лишь коротко постанывая, когда лошадь оступалась или делала иное резкое движение. Чувствуя затылком дыхание де Монфора, а животом и плечами - его руки, которыми тот цеплялся за ферелденца, дабы не упасть, Амелл внутренне томился. Его не оставляло ощущение, что на самом деле могущественный вельможа вовсе не простил ему своего падения, и каждая кочка добавляла монет в копилку счета, который он собирался предъявить Дайлену, как только в его распоряжении вновь будет хотя бы один стражник. Однако, сбросить орлесианца в снег и, завернув коня, убраться как можно дальше по Имперскому тракту, ему не позволяла совесть. К тому же, просчитать последствия подобного поступка было бы сложно, в особенности, когда тот все же добрался бы до своего дома и отправил за ферелденцем погоню.

   Меж тем замок, с выкопанным вокруг ныне замерзшим рвом, многочисленными постройками, дополнявшими основное строение, надвинулся почти вплотную. Вычурный орлесианский стиль ощущался повсюду - от выложенных разноцветным камнем стен до вечнозеленых деревьев и кустов, которым искусные руки садовника придавали самые разнообразные формы. Все в поместье Монфоров словно кричало о богатстве и по-орлесиански изысканном вкусе его владельца.

   Каменная дорога привела их к высоким воротам, у которых несли стражу не менее двух десятков воинов, одетых в шлемы, словно маской повторявшие контуры лица. Дайлен натянул поводья, однако, подчиняясь взмаху руки хозяина, стражи отступили, так же молча, как дожидались приближения несшего двух наездников коня. Миновав сад сразу за воротами, что показался Амеллу настоящим дивом творения человеческих рук, орлесианец и его гость въехали во вторые ворота, ведущие во внутренний двор. Несмотря на то, что вокруг царила зима, и за пределами поместья лежал снег, двор был чисто выметен, сверкая в свете факелов блестящим мрамором, и являя восхищенному взору ферелденца изящные белые статуи и выстриженные в форме женских фигур вечнозеленые кусты. Большие окна внутреннего дома были ярко освещены, точно внутри горело не менее нескольких сотен свечей.