Хороший, плохой, неживой - Ким Харрисон

Выглядел Квен примерно на столько, сколько было бы сейчас моему отцу, если бы он был жив. Очень темные волосы завивались у него над ушами, зеленые глаза будто постоянно следили за мной, и была у него балетная грация, которая, как я знаю, приходит от постоянных занятий боевыми искусства-ми. Одетый в черную форму охранника без знаков различия, он выглядел как создание ночи. Чуть-чуть повыше, чем я на каблуках, но под слегка морщинистой кожей были такие мышцы, что я вздрагивала. Пальцы по клавиатуре двигались быстро, а взгляд по комнате – еще быстрее. Единственный я у него заметила недостаток – легкая хромота. И у него, в отличие от всех прочих в этом помещении, кроме меня, не было на виду оружия. Рядом со мной стоял капитан Эдден. В своих обычных штанах хаки и белой рубашке выглядел он приземистым, но ловким. Гленн был в другом костюме, тоже черном, и старался выглядеть собранно, хотя явно нервничал. Эдден тоже беспокоился, потому что, если мы ничего не найдем, то мордой об стол приложат его.

Я подтянула сумку повыше, переступила с ноги на ногу. У меня с собой была куча амулетов, предназначенных, чтобы найти доктора Андерс живую или мертвую. Гленну пришлось подождать меня, пока я их создавала, используя как фокуси ующий объект бумагу, на которой она записала свой адрес. Если здесь от нее есть хотя бы коробка от ботинок, амулеты начнут светиться красным. Вместе с ними был еще и амулет лжи, очки в металлической оправе, позволяющей видеть сквозь лей-линейную маскировку, и амулет для обнаружения чар. И я собиралась воспользоваться встречей с Трентом, чтобы посмотреть, не скрывает ли он свою внешность чарами. Никто не может выглядеть так хорошо без некоторой помощи.

Снаружи на парковке возле сторожки стояли три фургона ФВБ. Двери их были открыты, и офицерам, ожидающим в не по сезону теплый день, было жарко. Ветерок от крыльев Дженкса шевелил прядь у меня на шее.

– Ты его слышишь? – спросила я шепотом, когда Квен отвернулся и стал говорить в телефон.

– Еще как, – ответил пикси вполголоса. – Он говорит с Джонатаном. Квен сообщает, что находится в сторожке с тобой и Эдденом, что у вас есть ордер на обыск всего имения и что, черт побери, пусть пойдет и его разбудит.

– Его – в смысле Трента? – уточнила я, и серьга качнулась, когда Дженкс кивнул. Я посмотрела на часы над дверью – начало третьего. Самое время.

Квен повесил трубку, и Эдден прокашлялся. Охранник Трента совершенно не старался скрыть от нас свое неудовольствие. Легкие морщинки на лице у него стали глубже, он сжал зубы, зеленые глаза посуровели.

– Капитан Эдден! Мистер Каламак выражает весьма понятное недовольство и хотел бы поговорить с вами, пока ваши люди будут вести обыск.

– Разумеется, – ответил Эдден, и я издала тихий скептический звук.

– С чего это вы такой покладистый? – тихо спросила я, когда Квен пропустил нас через тяжелую дверь из стекла и металла обратно на палящее солнце.

– Рэйчел, – выдохнул Эдден напряженным шепотом, – ты будешь вести себя мило и любезно, или тебе придется ждать в машине.

Любезно, подумала я. С каких это пор отставные «морские котики» стали любезными? Упрямые, агрессивные, политически корректные до педантичности… а, это он политкорректность и проявляет.

Эдден наклонился ко мне, придержав для меня дверь фургона.

– А потом мы его гвоздями прибьем к дереву, – подтвердил он мои подозрения. – Если Каламак ее убил, мы его возьмем, – сказал он, глядя на Квена, который садился в Фургон – принадлежащий имению. – Но если мы ворвемся как штурмовая группа – присяжные его отпустят, даже если он признает себя виновным. Процедура решает все. Я перерыл движение. Никто не выедет оттуда без обыска.

Я прищурилась, взялась рукой за шляпу, чтобы ее не сдуло. Мне бы больше понравилось ворваться с двадцатью машинами под вой сирен, но приходилось довольствоваться тем, что есть.

Поездка по трехмильной въездной дороге через лес была тихой, потому что Дженкс вместе с Тленном поехал в машине, принадлежащей имению, чтобы выяснить, какого вида внутриземелец этот Квен. За машиной охраны, которую вел Квен, мы проехали последний поворот и остановились на пустой стоянке для гостей.

Не могу не признать, что главное здание Трента произвело на меня впечатление. Трехэтажное сооружение расположилось среди окружающей растительности, словно стояло здесь не сорок лет, а несколько сотен. Белый мрамор сверкал на солнце, озаряя окружающие деревья, будто солнце всходило на западе. Массивные колонны и широкие низкие ступени образовывали гостеприимный вход. Окруженные деревьями и садами офисные здания создавали впечатление чего-то непреходящего, чего явно недостает таким же зданиям в городе. Несколько зданий поменьше расположились поодаль от главного, соединенные с ним крытыми галереями. По сторонам и позади них много места занимали обновленные огороженные сады Трента – акры ухоженных деревьев и кустарников, окруженные полями трав, а дальше – его жутковатый в своей тщательной планировке лес.

Я вышла из фургона первой, глядя через дорогу на далекие приземистые строения, где Трент выращивал своих чистокровных лошадей. Как раз отходил экскурсионный автобус, назойливо-шумный и расписанный рекламой, призывающей посетить сады Трента.

Дженкс вспорхнул мне на плечо, поскольку серьги на мне сейчас были слишком маленькие, чтобы на них сидеть, и стал бурчать насчет того, что не может определить, кто такой Квен. Я повернулась к главному зданию и пошла вверх по каменным ступеням, ритмично отщелкивая каблуками. Эдден быстро меня догнал.

У меня свело живот, когда я увидела знакомый силуэт, поджидающий нас у мраморных колонн.

– Джонатан, – шепнула я, и моя неприязнь к этому необычайно высокому человеку перешла в медленную ненависть. Хотелось бы для разнообразия хоть раз подняться по этим ступеням не под взглядом его высокомерных глаз.

Я крепко сжала губы и вдруг обрадовалась, что надела свое лучшее платье вопреки не по сезону жаркой погоде.

Костюм на Джонатане был идеальный. Наверняка сшит по мерке на заказ, потому что Джонатан при его росте ничего не мог бы купить готового. Темные волосы поседели на висках, и морщинки вокруг глаз были будто кислотой в бетоне выжжены. В годы Поворота он был ребенком, и пережитый страх навеки поселился в этой худощавой, почти дистрофичной фигуре.

Аккуратность и изысканность одежды, манеры – просто крупными буквами написано «Английский джентльмен из Британии», – но произношение у него было такое же среднезападное, как у меня. Был он чисто выбрит, щеки и губы никогда не изменяли мрачной гримасы на улыбку – разве что на ухмылку в чей-то адрес. Все те три дня, что я просидела норкой в клетке, он ухмылялся, и синие глаза оживлялись и загорались интересом, когда он меня мучил.