Черта прикрытия - Иэн Бэнкс

В глазах прояснилось. Перед тем боль была так невыносима, что она едва сознавала, на что смотрит.

Перед нею над темной долиной, полной дымов и полускрытых языков красно-оранжевого пламени, возвышался окутанный слабым сиянием трон размером, пожалуй, с немаленькое здание. На троне восседал демон ростом не меньше сотни метров.

У демона было четыре конечности, но выглядел он двуногим, чужаком, потому что верхние действовали скорее как руки, чем как ноги. Кожа его была стянута из содранных заживо шкур и иных плотских покровов, а тело казалось отвратительным сплавом металла, растянутых хрящей, керамических деталей машин, восстановленных из порошка костей, воспаленных, тлеющих сухожилий, рваной, изрезанной, гноившейся плоти и кипевшей, пузырившейся, там и сям вытекавшей наружу крови. Огромный трон слабо мерцал, поскольку был раскален докрасна. От шкур и обрезков кожи, покрывавших демона, исходил жирный, медленно тянущийся кверху дым. В воздухе стоял частый размеренный шум, вроде шипящих плевков.

Вместо головы у чудовища была огромная, ярко светившая лампа, при взгляде на которую ей припомнились виденные на картинках в курсе древней истории газовые светильники в забранном с четырех сторон немного вогнутыми стеклами корпусе. Внутри фонаря она заметила подобие лица, чужого, иномирского, составленного как бы из дымного пламени. Огонь вырывался из лампы грязными от сажи языками и коптил стекла. По четырем углам снаружи светильника стояло по исполинской сальной свече, в каждой из которых горели, но не сгорали, извивались и корчились в нескончаемой агонии, сохраняя чувствительность, туго переплетенные нервы, взятые из сотни нервных систем. Она увидела его, узнала его, узнала все это и увидела себя его глазами или что там тварь использовала для органов адского чувства, заменявшего ей зрение.

Она лежала перед ним, как далекая крохотная кукла. С нее содрали кожу, оставив скелет и прикрепленные к нему мышцы. Куски ее плоти были разбросаны и пришпилены к земле вокруг.

— А я так хотел подарить тебе надежду, — сказал тяжелый гулкий голос, звуки которого сотрясли жалкие останки ее тела. Слова эти продолжали звенеть в ее ушах, даже когда он умолк. — Но тебе она недоступна. Это меня раздражает.

Внезапно к ней вернулся дар речи. Нити, скреплявшие губы, разорвались и исчезли, рана на шее зажила, разорванная гортань перестала зиять пустотой, и нормальное дыхание восстановилось.

— Надежду? — прокашляла она. — Здесь нет надежды.

— Надежда есть всегда, — возгласил голос. Она чувствовала, как его слова давят на легкие, сотрясают землю вокруг нее. — Надежда должна быть. Отказаться от надежды означает избегнуть части предначертанного наказания. Ты должна надеяться, чтобы затем твои надежды рухнули. Ты должна верить, чтобы ощутить боль предательства. Надо стремиться и вожделеть, иначе не почувствуешь боль после отказа, надо любить, чтобы ощутить всю полноту агонии при виде пытаемого объекта любви.

Тварь откинулась на спинку трона, и венки дыма взвились над ним, а были они форм причудливых, как течения пересекавших континент рек; свечи заполыхали, как исполинские горящие деревья.

— Но прежде всего надо надеяться, — сказал голос, каждое слово, каждый звук которого раскатами отдавались в ее голове и сотрясал тело. — Надежда должна быть, а то как же можно было бы ее ниспровергнуть? Уверенность в безнадежном положении может доставлять определенный комфорт. Неопределенность, незнание — вот подмога в истинном отчаянии. Мучимым здесь не дозволено бросать себя на произвол судьбы. Этого совершенно недостаточно.

— Меня бросили, оставили, покинули, и не более, — закричала она в ответ, — как и всех, заточенных здесь. Выдумывай свои побасенки, сколько хочешь, но я не поверю в них.

Демон встал и спустился с престола. Языки пламени и дыма потянулись за ним. Земля под ее телом затряслась, как в лихорадке; из ее рта вылетело еще несколько зубов. Он остановился.

Он высился над нею, как безумная, противная природе, шаткая, неустойчивая двуногая статуя.

Он наклонился к ней. Языки пламени с ревом пронизали воздух. Один его палец был больше всего ее тела; им-то демон и подцепил что-то с земли, поднял, рассмотрел. С одной из подобных башням свечей на ее освежеванное тело упала капля воска. Завоняло горелым гниющим мясом. Она взвыла от боли и выла не переставая, пока воск охлаждался и частично затвердевал.

— Хо-хо, ты ведь этого даже не заметила, правда? — раскатился над ней голос.

Владыка демонов держал тонкое на вид веревочное ожерелье, утыканное шипами. Она носила его на шее с тех пор, как помнила себя.

Он помял ожерелье в мясистых пальцах, каждым из которых мог бы накрыть ее тело, и на миг обрел обличье одного из великих и могучих демонов. Того самого, которым прикинулся Прин. Точно такими же сперва выглядели два демона, пилотировавших жукофлайер.

Личина демона пропорционально увеличилась, но стала зернистой и норовила развалиться на пиксели.

Демон отбросил ожерелье в сторону, и личина слетела с него.

— Я разочарован, — проскрипел он.

Слово раскатилось вокруг и придавило ее к земле могучей, необоримой тяжестью.

Он обнажил член и помочился на нее.

В тот же самый миг, как ее тела коснулась соленая струя, боль нахлынула вновь. Жидкость ударила ее, как бичом, касание струи причиняло такую боль, что все тело будто загорелось. Она не удержала крик.

Боль утихла ровно настолько, чтобы она услышала, как демон неторопливо произносит:

— Тебе следовало бы верить в каких-нибудь богов, деточка моя, ибо вера дарует надежду, которую впоследствии можно разбить.

Он занес над ней массивную железную ногу размером с грузовик, решительно, резко опустил с высоты двадцати метров и размазал ее по земле.

ШЕСТНАДЦАТЬ

— Это еще что такое?

— Подарок, — невозмутимо отозвался корабль.

Она посмотрела на то, что лежало у Демейзена в ладони, потом подняла голову и встретилась с ним взглядом.

Лицо аватара слегка пополнело за несколько последних дней. Телосложение его тоже немного изменилось, приблизившись к сичультианскому стандарту. Процесс этот, по всей видимости, только начинался; когда через пятнадцать дней они прибудут в Установление, сходство уже станет полным.

Глаза стали как будто чуть дружелюбнее. Она подумала, что у Демейзена такое выражение вполне можно назвать лукавым.

Она отдавала себе отчет в том, что технически это существо не является мужчиной, но по привычке думала о нем «он» — не «оно». С тех пор, как она с ним познакомилась, аватар всегда выглядел как мужчина, кем бы ни был в действительности — им, ею или кем угодно. Да, какая разница? Демейзен прежде всего корабль. Аватар не самодостаточен и не принадлежит по-настоящему к гуманоидной жизнеформе.

Она нахмурилась.

— Это похоже на...

— Нейросеть, — подхватил Демейзен, сопроводив это слово быстрым кивком. — Да. Но это не она.

— А что же?

— Татуировка.

— Тату?

— Типа того, — пожал плечами аватар.

Они стояли в модуле, с которым кораблю пришлось состыковаться специально ради нее. Модуль был взят со всесистемника и мог вместить двенадцать человек. На борту Смысла апатичной маеты в анахоретовых фантазиях было предостаточно заваленных всяким хламом местечек — то ли ангаров, то ли оружейных складов, то ли лавок. А вот на военном корабле вообще не было места, где мог бы разместиться человекообразный пассажир. Даже этот модуль он, образно выражаясь, взял в концессию. Когда девушке впервые показали модуль, она, мягко говоря, не пришла в особенный восторг. Но это было все, на что она могла рассчитывать.

— Это она и есть?

Последовав за Демейзеном на борт и осознав, что от эскадрона каким-то образом удалось отделаться, она вежливо поблагодарила корабль за такую услугу, но затем, когда аватар, в свою очередь, приветствовал пассажирку, и она как следует рассмотрела тесную, крайне утилитарную каюту, где изначально материализовалась и посреди которой до сих пор озадаченно стояла, ее обуял настоящий ужас. Она не могла дождаться, когда же аватар наконец покажет ее личную каюту.

— Это что, она и есть? — переспросила она озадаченно, оглядевшись кругом. Размеры пространства, в котором она очутилась, составляли примерно четыре на три метра. В одном направлении оно заканчивалось глухой серой стеной, напротив имелась узкая, немного приподнятая над полом платформа. В метре от этой платформы, на возвышении несколько более широком, она и стояла. От платформы отходили три длинных мягких ступени, утыкавшихся в другую, скошенную стену. Верхняя часть этой стены представляла собой экран, но сейчас он ничего не показывал. Напротив, вероятно, должны были располагаться двойные двери. Во всяком случае, ей так показалось, потому что они тоже были сплошь серыми и сливались со стенами.