Стихотворения - Михаил Кузмин

1921

Fides Apostolica*

Юр. Юркуну

Et fides ApostolicaManebit per aeterna…[95]Я вижу в лаке столикаПробор, как у экстерна.

Рассыпал Вебер утреннийНа флейте брызги рондо.И блеск щеки напудреннейЛюбого демимонда.

Засвиристит без совестиМалиновка-соседка,И строки вашей повестиЛетят легко и едко.

Левкой ли пахнет палевый(Тень ладана из Рима?),Не на заре ль узнали вы,Что небом вы хранимы?

В кисейной светлой комнатеПел ангел-англичанин…Вы помните, вы помнитеО веточке в стакане,

Сонате кристаллическойИ бледно-желтом кресле?Воздушно-патетическийИ резвый росчерк Бердсли!

Напрасно ночь арабочкаСурдинит томно скрипки, —Моя душа, как бабочка,Летит на запах липки.

И видит в лаке столикаПробор, как у экстерна,Et fides ApostolicaManebit per aeterna.

1921

«Брызни дождем веселым…»*

Брызни дождем веселым,Брат золотой апреля!Заново пой, свирель!Ждать уж недолго пчелам:Ломкого льда неделя,Голубоватый хмель…

При свете зари невернойЗагробно дремлет фиалка,Бледнеет твоя рука…Колдует флейтой пещернойО том, что земли не жалко,Голос издалека.

1922

«Вот после ржавых львов и рева…»*

Вот после ржавых львов и реваНастали области болот,И над закрытой пастью зеваВзвился невидимый пилот.

Стоячих вод прозрачно-дикиБелесоватые поля…Пугливый трепет ЭвридикиТы узнаешь, душа моя?

Пристанище! поют тромбоныПодземным зовом темноты.Пологих гор пустые склоны —Неумолимы и просты.

Восточный гость угас в закате,Оплаканно плывет звезда.Не надо думать о возвратеТому, кто раз ступил сюда.

Смелее, милая подруга!Устала? на пригорке сядь!Ведет причудливо и тугоК блаженным рощам благодать.

1921

«Я не мажусь снадобьем колдуний…»*

Я не мажусь снадобьем колдуний,Я не жду урочных полнолуний,  Я сижу на берегу,  Тихий домик стерегуПосреди настурций да петуний.

В этот день спустился ранним-раноК заводям зеленым океана, —  Вдруг соленая гроза  Ослепила мне глаза —Выплеснула зев Левиафана.

Громы, брызги, облака несутся…Тише! тише! Господи Исусе!  Коням — бег, героям — медь.  Я — садовник: мне бы петь!Отпусти! Зовущие спасутся.

Хвост. Удар. Еще! Не переспорим!О, чудовище! нажрися горем!  Выше! Выше! Умер? Нет?..  Что за теплый, тихий свет?Прямо к солнцу выблеван я морем.

Май 1922

Первый Адам*

Йони-голубки, Ионины недра,О, Иоанн Иорданских струй!Мирты Киприды, Кибелины кедры,Млечная мать, Маргарита морей!

Вышел вратами, немотствуя Воле,Влажную вывел волной колыбель.Берег и ветер мне! Что еще боле?Сердцу срединному солнечный хмель.

Произрастание — верхнему севу!Воспоминание — нижним водам!Дымы колдуют Дельфийскую деву,Ствол богоносный — первый Адам!

Май 1922

«Весенней сыростью страстно́й седмицы…»*

Весенней сыростью страстно́й седмицыПропитан Петербургский бурый пар.Псковско́е озеро спросонок снится,Где тупо тлеет торфяной пожар.

Колоколов переплывали слиткиВ предпраздничной и гулкой пустоте.Петух у покривившейся калиткиПерекликался, как при Калите.

Пестро и ветренно трепался полог,Пока я спал. Мироний мирно плыл.Напоминание! твой путь недолог,Рожденный вновь, на мир глаза открыл.

Подводных труб протягновенно пенье.Безлюдная, дремучая страна!Как сладостно знакомое веленье,Но все дрожит душа, удивлена.

1922

Конец второго тома*

Я шел дорожкой Павловского парка,Читая про какую-то ЭлизуВосьмнадцатого века ерунду.И было это будто до войны,В начале июня, жарко и безлюдно.«Элизиум, Элиза, Елисей», —Подумал я, и вдруг мне показалось,Что я иду уж очень что-то долго:Неделю, месяц, может быть, года.Да и природа странно изменилась:Болотистые кочки все, озерца,Тростник и низкорослые деревья, —Такой всегда Австралия мне сниласьИли вселенная до разделеньяВоды от суши. Стаи жирных птицВзлетали невысоко и садилисьОпять на землю. Подошел я близкоК кресту высокому. На нем был распятЧернобородый ассирийский царь.Висел вниз головой он и ругалсяПо матери, а сам весь посинел.Я продолжал читать, как идиот,Про ту же все Элизу, как она,Забыв, что ночь проведена в казармах,Наутро удивилась звуку труб.Халдей, с креста сорвавшись, побежалИ стал точь-в-точь похож на Пугачева.Тут сразу мостовая проломилась,С домов посыпалася штукатурка,И варварские буквы на стенахНакрасились, а в небе разливаласьТруба из глупой книжки. Целый взводНебесных всадников в персидском платьиНизринулся — и яблонь зацвела.На персях же персидского ПерсеяЗмея свой хвост кусала кольцевидно,От Пугачева на болоте пяткаОдна осталась грязная. СолдатыКрылатые так ласково смотрели,Что показалось мне — в саду публичномЯ выбираю крашеных мальчишек.«Ашанта бутра первенец Первантра!» —Провозгласили, — и смутился я,Что этих важных слов не понимаю.На облаке ж увидел я концовкуИ прочитал: конец второго тома.

1922

VIII. Лесенка*

Лесенка

Юр. Юркуну

Опусти глаза, горло закинь!Белесоватая без пятен синь…Пена о прошлом напрасно шипит.Ангелом юнга в небе висит.Золото Рейна… Зеленый путь…Странничий перстень, друг, не забудь.

Кто хоть однажды не смелБродяжно и вольно вздохнуть,Завидя рейнвейна звездуНа сиреневом (увы!) небосклоне?Если мы не кастраты и сони,Путь — наш удел.Мертв без спутника путь,И каждого сердце стучит: «Найду!»

Слишком черных и рыжих волос берегись:Русые — вот цвет.Должен уметьНаклоняться,Подыматься,Бегать, ходить, стоять,Важно сидеть и по-детски лежать,Серые глаза, как у друга,Прозрачны и мужественны мысли,А на дне якорем сердце видно,Чтоб тебе было стыдноЛгатьИ по-женски бежатьВ пустые обходы.Походы(Труба разбудит) ждут!Всегда опоясан,Сухие ноги,Узки бедра,Крепка грудь,Прям короткий нос,Взгляд ясен.ДорогиВ ненастье и ведро,Битвы, жажду,Кораблекрушенье, —Все бы с ним перенес!Все, кроме него, забудь!Лишний багаж — за борт!

Женщина плачет.

Засох колодец, иссяк…Если небо не шлет дождей,Где влаги взять?Сухо дно моря,С руки улетел соколНе за добычей обычной.Откуда родятся дети?Кто наполнит мир,За райскую пустыню ответит?Тяжелей, тяжелей(А нам бы все взлегчиться, подняться)Унылым грузиломВ темноту падаем.

Критски ликовствуя,Отрочий кликС камня возник,Свят, плоского!

Гелиос, Эрос, Дионис, Пан!Близнецы! близнецы!Где двое связаны — третье рождается.Но не всегда бывает тленно.Одно, знай, — неизменно:Где двое связаны, третье рождается.

Спины похитилисьВпадиной роз,Радуйтесь: росРок мой, родители!Гелиос, Эрос, Дионис, Пан!Близнецы! близнецы!

Рождаемое тело небу угодно,Угоден небу и рождаемый дух…Если к мудрости ты не глух,Откроешь, что более из них угодно.

Близнецы, близнецы!

Частицы, семя,Легкий пух!Плодовое племя,Молочный дух!Летишь не зря,Сеешь, горя!

В воздухе, пламени, земле, воде, —Воскреснет вольный Феникс везде.

Наши глаза полны землею,Виевы веки с трудом подымаются,Смутен и слеп, глух разум,Если не придет сестра слепая.

Мы видим детей, башни, лес,Мы видим радугу в конце небес,Львов морских у льдистых глыб,Когда море прозрачно, мы видим рыб,Самые зрячие вскроют живот,И слышно: каша по кишкам ползет.

Но мы не видим,Как рождаются мысли, — взвесишь ли?Как рождаются чувства, — ухватишь ли?Как рождается Илиада, — откуси кусок!Как летают ангелы, — напрасно нюхать!Как живут покойники, — разговорись!

Иногда мы видим и не видим вместе,Когда стучится подземная сестра,И мы говорим: «Что за сон!»А смерть — кто ее видел?

Кроты, кроты, о чем вы плачете?Юнга поет на стройной мачте:

— Много каморок у нас в кладовой,Клады сияют, в каждой свой.Рожь ты посеешь — и выйдет рожь,Рожь из овса — смешная ложь.

Что ребенка рождает? Летучее семя,Что кипарис на горе вздымает? Оно.Что возводит звенящие пагоды? Летучее семя.Что движением кормит «Divina Comedia»[96]? Оно!Что хороводы вверх водитПлатоновских мыслейИ Фокинских танцев,Серафимских кругов?    Летучее семя.Что ничего не рождает,А тяжкой смертьюВ самом себе лежит,Могильным, мокрым грузом?    Бескрылое семя.

Мы путники: движение — обет наш,Мы — дети Божьи: творчество — обет наш,Движение и творчество — жизнь,Она же Любовь зовется.Движение только вверх:Мы — мужчины, альпинисты и танцоры.    Воздвиженье!

В тени бразильской БросельяныСидели девушки кружком,Лиловые плетя лианыНад опустелым алтарем,

«Ала́с! Ала́с!» Нашло бесплодье!Заглох вещательный Мерлин.Точил источник половодьеСо дна беременных долин.

Пары сырые ветр разгонит,Костер из вереска трещит.«Ала́с! Ала́с!» — удод застонет,И медно меркнет полый щит.

Любовь — движенье,Недвижный не любит,Без движенья — не крылато семя,Девы Бросельянские.

Отвечали плачеи Мерлиновы:

  — Бесплодье! Бесплодье!  Ала́с! Ала́с!  Двигался стержень,  Лоно недвижно.  Семя летело,  Летело и улетело,  А плода нет. —

Удоды, какаду, пересмешники,Фламинго, цапли, лебедиЗахлопали крыльями,Завертели глазами.

  Ала́с, Ала́с!  А плода нет!

Над лесом льдина плывет;На льдине мальчик стоит,Держит циркуль, весы и лесенку.Лесенка в три ступеньки.  Лесенка золотая,  Мальчик янтарный,  Льдина голубая,  Святой Дух розовый.

— Девы Бросельянские,Умеете считать до трех?Не спросит Бог четырех.Глаза протри:Лесенка, — раз, два, три.Только: раз, два, три,А не три, два, раз, —Иначе ничего не выйдет у нас.Я говорю о любви,О том же думаете и вы.Где раз и два,Там и три.Три — одно не живет.Раз и три,Два и три,Опять не живет.Скакать и выкидывать нельзя.

Такая загадка.Разгадаете — все вернется.Раз для двух,Два для раза,Три для всех.Если раз для всех,Два плачет,Если два для всех,Раз плачет,А три не приходит.

Только три для всех,Но без раза для двухИ без двух для раза.  Трех  Для всех  Нет —Вот и весь секрет! —

Мыс запылал меж корабельных петель,Вином волна влачится за кормой.Все мужество, весь дух и добродетельЯ передам тебе, когда ты — мой.

Кто любит, возвышается и верен,В пустынях райских тот не одинок,А путь задолго наш судьбой измерен.Ты — спутник мой: ты — рус и светлоок.

1922