Меч и роза - Марша Кэнхем

Не желая уступать мужу в изощренности, Кэтрин изогнулась, медленно отстранилась и снова прильнула к нему, извиваясь так, что Алекс тихо чертыхнулся и с силой прижал ее к себе. Внутри ее он стал огромным, заполнил всю влажную пещерку.

– Ты хочешь, чтобы все кончилось за считанные секунды? – хрипло спросил он.

– Я хочу помнить это всю неделю, – ответила Кэтрин, касаясь губами его губ.

– Ваше желание – закон для меня, мадам, – отозвался он и провел ладонями по ее телу, спустился до талии, затем заставил ее согнуть ноги в коленях.

Кэтрин оторвалась от его губ, почувствовав, что комната покачнулась перед ее глазами. Еще одно движение, жаркая волна, легкий приступ головокружения – и она покрепче вцепилась в Алекса, сообразив, что они вдвоем сидят в кресле-качалке.

– Вы не джентльмен, сэр, – упрекнула она. – Вы играете нечестно.

– Мы же давно выяснили, что я не джентльмен, – с усмешкой напомнил он. – И потом, с каких это пор мужчине полагается играть честно, даже если женщина не видит в этом никакой необходимости?

Вздрогнув, Кэтрин начала таять в его объятиях, отдаваясь взрыву ощущений и размеренному ритму движений качалки. Она просунула ладони под расстегнутую рубашку Алекса, провела ими по жестким черным волоскам и тихо застонала, чувствуя, как они щекочут ставшие чувствительными соски. Алекс как завороженный следил за сменой выражений ее лица, пока она не запрокинула голову. Ее густые волосы ритмично покачивались, напоминая жидкое золото, на них плясал отблеск огня, тонкая прозрачная кофточка пропиталась ароматом ее кожи и теперь дразнила Алекса. С приоткрытых губ то и дело срывались вздохи, после которых Кэтрин резко втягивала ртом воздух, застигнутая новым сладостным спазмом. Алекс старался держать себя в руках, не отдаваться ощущениям, не сосредоточивать внимание на коварных маленьких мышцах, которые сжимали его чувствительное орудие, становясь все жарче, влажнее и крепче с каждым движением.

Чтобы отдалить подступающий экстаз, ему дважды приходилось зажмуриваться и втягивать воздух сквозь стиснутые зубы. Он едва сдерживал себя. Его ладони блуждали по ее телу – от колен до талии, от ягодиц до спины, он сжимал ее в объятиях, притягивал к себе, старался отдалить неизбежное, но тело почти не слушалось его. Каждый раз, когда Кэтрин сжималась и вдруг содрогалась в экстазе, он слышал, как она шепчет его имя, и уже почти не владел собой.

А для Кэтрин мир перестал существовать, остались только тени и огонь в камине, глаза Алекса, движения его плоти. О том, что они продолжают качаться в кресле, она догадывалась по тому, что наслаждение накатывало на нее длинными плавными волнами. Она поняла, что больше не выдержит ни секунды: ее тело превратилось в ярко пылающий факел, и более острого и сладкого блаженства она не могла себе представить. Но вскоре выяснилось, что она ошибалась. Выкрикнув ее имя, Алекс еще раз заполнил ее собой, и ее ощущения стали другими. Его стальные руки крепко стиснули ее, его тело затрепетало, с силой сжалось, и все внутри Кэтрин взорвалось блаженством, распространяющим жгучий жар, подобного которому она еще никогда не ощущала. Беззвучно и умоляюще вскрикнув, она запрокинула голову, безвольно опустила руки и отдалась стремительно меняющимся, взвивающимся спиралью ощущениям, доводящим ее до грани безумия.

Прошло немало времени, а они все еще лежали неподвижно, в сплетении влажных от пота рук и ног. Внезапно Алекс рассмеялся, и Кэтрин мгновенно пришла в себя.

– Хорошо, что я не джентльмен, мадам, иначе сейчас я был бы уже весь седой от потрясения.

Она робко улыбнулась и пошевелила пальцами ног, наслаждаясь восхитительной, блаженной усталостью.

– Значит, и ваш сын родится светловолосым – он-то наверняка потрясен.

– О Господи! – Алекс встрепенулся и перевел взгляд туда, где их тела по-прежнему были соединены. – Тебе больно? Кэтрин, я не подумал...

Она развеяла его опасения поцелуем и томным вздохом.

– Мне ничуть не больно, милорд. А думать вам и не полагалось – только действовать.

Поколебавшись еще мгновение, он расслабился и снова обнял ее.

– Бесстыдница – вот кто ты такая. Если у нас родится дочь, будем надеяться, что она вырастет более сдержанной и благоразумной, чем ее мать.

– С какой стати? Зачем это тебе понадобилась робкая старая дева, которую поможет выдать замуж только огромное приданое?

– Я просто не хотел бы целыми днями гоняться за похотливыми юнцами и выдворять их из дома.

Улыбнувшись, Кэтрин стерла кончиком пальца каплю пота с его шеи.

– А я хотела бы, чтобы наша дочь знала, что такое удовольствие, – мечтательно произнесла она. – Чтобы она не боялась любить и быть любимой. Но если говорить откровенно, я предпочла бы иметь только сыновей – рослых, черноволосых, дьявольски красивых, как их отец. Таких же гордых, принципиальных, но вместе с тем нежных и любящих...

– Ты забыла: еще великодушных и бескорыстных...

– И скромных, – подхватила Кэтрин. – Правда, скромности недостает их отцу.

– А их матери она вообще чужда.

Несколько секунд Кэтрин хмурилась, потом засмеялась и прильнула к его груди.

– А где же возражения?

– Мне надоело спорить. Я слишком занята размышлениями о том, сумею ли разогнуть ноги.

Он наклонил качалку вперед, приподнял Кэтрин и встал. Кэтрин мгновенно обняла ногами его талию и прижалась к нему. Алекс понес ее к кровати, явно сомневаясь в том, что она сможет идти сама. Но на постели Кэтрин тут же развеяла его сомнения, отбросив их вместе со снятой кофточкой.

– Настоящая бесстыдница, – снова пробормотал он, укладывая ее на подушку.

– У меня есть прекрасный пример для подражания – ты, дорогой, – заявила Кэтрин и потянулась к его губам.

– И все-таки я никак не могу припомнить, какое применение я якобы нашел балконным перилам.

– Значит, еще найдешь – всему свое время.

Снова прижавшись к ее губам, он задумался, хватит ли им времени. Кэтрин отдала ему все, мало того – согласилась рискнуть собственной жизнью, рожая ребенка, что было опасно даже в самых благоприятных условиях. А что дал ей он? Сырость и холод, походные койки, скверную пищу, одинокие дни и длинные ночи, полные невообразимого ужаса.

– Что такое? – Кэтрин провела ладонью по щеке Алекса. – Почему ты нахмурился?

Он слабо улыбнулся – он-то надеялся, что Кэтрин ничего не заметит.

– О тебе. И о моем деде.

– Юэне Камероне?

– Да. Старый хитрец похвалил бы тебя. Он был бы доволен, узнав, как легко ты укротила меня.

– Не укротила, милорд, что вы! Разве что слегка пообтесала. Если бы вы разительно изменились, с кем мне было бы спорить? Кто следил бы за моим поведением, заботился, чтобы я поступала, как подобает... замужней даме?