Граненое время - Борис Сергеевич Бурлак

Надя подумала об этом: прошел только год, а как все переменилось. Выходит, что время тоже имеет свои пустоты, в которых ты бродишь, точно в пещере, пока дневной свет не ударит тебе в глаза. Как великолепна, оказывается, жизнь, а ты все эти годы была среди одних сталактитов своего собственного воображения. (Хороши эти сталактиты, да не живые.)

Весь день у Натальи Сергеевны менялось настроение: то весело заговорит, даже засмеется, то надолго замолчит. Надя ни о чем не спрашивала: и так ясно — переживает, что давно не приезжал Павел Фомич Витковский.

— А когда у вас с Федором будет свадьба? — неожиданно сама спросила ее Наталья.

— Вот уж не знаю. А что?

— Да хоть бы погулять на вашей свадьбе.

— Это я сначала должна погулять на вашей, Наталья Сергеевна.

— Причем тут старшинство? — сказала Наталья и опять умолкла, чему-то слабо улыбнувшись.

Надя изучающе посмотрела на нее: все-таки интересно наблюдать со стороны влюбленную женщину. Неужели и она выглядит такой же, — то предельно собранной, то рассеянной? И Наталья, быть может, посмеивается, как старшая.

А впрочем, старшинство тут в самом деле ни при чем. Пожившие на свете люди порой выглядят в своей любви наивнее юнцов...

* * *

Русские женщины... Не было еще ни одного геройского поступка нашего брата мужчин, в котором бы не обнаружилась доля вашего участия... Василий Александрович ни на минуту не отходил от радиоприемника. В который раз вспоминался ему тот апрельский день, когда он, оказавшись в степном городе по вызову обкома, прямо с вокзала отправился на улицу Чичерина. Прежде чем войти в дом № 35, постоял под аркой старинных каменных ворот. Здесь совсем недавно жила студентка медицинского училища Валя Горячева. (В то утро 12 апреля нелегко было определить исторические координаты подвига Гагарина и, конечно, вряд ли кто представлял себе причастность к подвигу этой женщины...) Синев долго осматривал маленькие комнаты в доме № 35. Он старался понять эту семью, в которую по-свойски, с доброй улыбкой вошел смоленский парень и в которую так неожиданно ворвался буйный ветер мировой славы. Для него, Синева, все было очень важно: и семейные фотографии Горячевых, породнившихся с Гагариными, и девичьи безделушки на стареньком комоде, и это незатейливое убранство солнечного зальца, где юные летчики, вчерашние курсанты авиационного училища, пировали на свадьбе своего закадычного дружка. Из торопливых, сбивчивых рассказов старшей сестры Вали, удивительно похожей на младшую, ему особенно врезались в память слова, сказанные их матерью. Когда все радиостанции сообщили о выходе на орбиту космического корабля «Восток», Варвара Семеновна, услышав имя зятя, сначала никак не могла поверить, что это именно он отважился на такое дело. Но потом, поверив, наконец, озабоченно проговорила: «Да что же это Юра бросил Валюшу с двумя детьми и улетел на Луну?..» На прощанье Василий Александрович бережно, по-сыновьи пожал слабую руку угасающей, тяжело больной Варвары Семеновны и растроганный вышел на террасу, откуда вела металлическая лестница внутрь тесного двора. Под аркой ворот с выщербленными рядками замысловатой фигурной кладки толпились молодые люди с «лейками», кинокамерами, портативными магнитофонами — корреспонденты областных газет, радио и телевидения.

Он медленно шел по знакомой с детства улице Чичерина, еще хранившей отзвуки гневных демонстраций против ультиматумов лорда Керзона.

Федор не выключал рижского «Аккорда» до глубокой ночи. В бригадной палатке то устанавливалась полная тишина, когда передавали очередные сообщения из космоса, то вспыхивал жаркий и шумный спор, когда вслед за экстренными известиями гремела музыка. Спорили о количестве витков, которые должен сделать вокруг Земли майор Титов. Первым был посрамлен Борис Арефьев, категорически утверждавший с видом знатока, что витков будет три. Ему бы, возможно, простили его упрямство, но он с легкостью необыкновенной ухватился за цифру пять и, конечно, снова оскандалился, на этот раз уж окончательно. Потом выбыл из строя Миша Перевозчиков.

С каждым витком ряды споривших таяли. А беспокойство нарастало: неужели «Восток-2» вышел из повиновения, неужели космонавт никак не может приземлиться?

Только поздним вечером московское радио оповестило, что Титов, согласно программе, с такого-то часа отдыхает.

— Давайте и мы спать, завтра рабочий день, — Федор решительно выключил приемник.

Но они долго не могли уснуть. Лежали, курили, перешептывались, пока Федор по праву старшего не прикрикнул на Арефьева и Перевозчикова, затеявших новый спор о месте посадки второго космического корабля.

Утром вся бригада не встала по сигналу. Даже Федор не слышал гулких ударов по обрезку рельса. Его растормошил Синев, который всегда в это время обходил палаточный городок.

— Вы что же, друзья, нежитесь? Восьмой час. Опоздаете на завтрак.

Федор вскочил с постели и по старой привычке скомандовал:

— Подъем!

Синев шутя заметил, что сегодня можно простить бригаде получасовой перебор, если сам майор Титов проспал лишних полчаса.

— Неужели проспал?

— Выходит, что в космосе тоже сладко спится на коровьем реву! — сказал Борис Арефьев.

Они поспешно умывались, причесывались перед карманными зеркальцами, надевали майки, комбинезоны и один за другим выходили из палатки навстречу августовскому солнцу, которое уже пробилось сквозь толщу предосенних облаков, низко нависших за ночь над лебедиными озерами Тургая.

В небе разведривалось. Значит, вёдро будет и на земле, ожидавшей с часу на час возвращения космонавта-два.

Позавтракав, Федор шел по улице Янсона, наполовину застроенной домами и наполовину размеченной пунктиром котлованов. Эх, Роберт, Роберт...

А день разгорался и разгорался. Юго-восточный верховой ветер разогнал последние кучевые облака и стих. Весть о благополучной посадке майора Титова застала всех за работой: бригада Герасимова вела кладку стен главного корпуса бетонного завода; Братчиков с Синевым осматривали площадку для обжиго-восстановительного цеха; Надя передавала в область очередную сводку; Рита занималась в лаборатории анализами новой партии цемента; а Наталья Сергеевна, отослав июльский отчет в геологическое управление, с утра выехала на попутном грузовике в район дальних буровых.

Жизнь шла своим чередом. И вдруг на минуту приостановилась.

— Перекур! — самочинно объявил Борис Арефьев.

Космические сутки кончились. Они вместили в себя двадцать пять часов, в течение которых было совершено семнадцать витков вокруг Земли.

И люди стали еще добрее друг к другу. И Земля стала для них еще дороже.

28

Витковский сам не знал покоя и не давал передохнуть ни комбайнерам, ни шоферам, ни трактористам. Но он не покрикивал, он просил поднажать. И люди так приналегли, что совхоз первым в Целинном районе выполнил свой план. В газетах замелькали приветственные телеграммы.

Витковский понимал, что если удалось еще раз блеснуть, то это в последний раз. Теперь уж ничто не