Орфей - Николай Полунин

Перевозчик видел, как, бросив взгляд на своих отключенных горилл, тот, прищурясь, подался вперед. Внутренне ястребиный был и прежде очень собран, теперь сосредоточенность достигла твердости наивысшей. Черный круг полыхал ослепительными протуберанцами. Но за ним… удивление недоумение страх ярость гнев смех писк младенца слезы горечь обиды настороженность смущение испуг неуверенность слабость мягкость человечность

— Распоряжайтесь в своем Мире, как вам угодно, Присматривающий. МЫ верим и видим, что вы стремитесь к благу. Как вы это себе понимаете. Что делать, таковы законы Миров, что уровень блага возвышается только с уровнем понимания. Но Певца ты не тронешь. МЫ сознаем возможные варианты влияний. Однако ваш Мир без Певца разрушится еще быстрее, и цепочка разрушений захватит и другие Миры, не ваши..

Перевозчик на пробу свел ладони. На расстоянии сантиметров пяти между ними пробежал огонек. Как белесый туманчик. Пока холодный.

Присматривающий казался заворожен, как и его охрана.

— Почти в каждом Мире есть свои Присматривающие. Как там это понимаемо. И МЫ почти никогда не возражаем. Ты знаешь, — и Перевозчик назвал Присматривающего его собственным именем на одном из очень редких современных языков, родном языке ястребиного, — я хотел сейчас сделать… но не стану. Я только сообщу тебе один секрет. Вот ты, наверное, воображаешь себя кем-то вроде… рыцаря, который послан братьями первым преступить путь дракону. Чудовищу. А тебя тоже подставили. Да. Большего ты от меня не услышишь, но подумай сам — ведь за Присматривающими тоже требуется свой Присмотр? МЫ осуществляем и его.

Ливень, водопад кипящих невидимых сил наполнял комнату. Шевелились занавеси, потрескивали волосы у всех находящихся здесь. Закрученная в спираль тугая струя искала свою точку — Перевозчика, — по пути сдвигая предметы, разгоняя воздух. Одно стекло в переплетении веранды внезапно потрескалось, оплавилось, потекло вниз медом, прозрачной раскаленной патокой, воспламеняя краску и дерево рам. Другое — обметалось инеем, расцвело бахромой белого узора.

Перевозчик вбирал энергию в себя, не давал корежить ей тончайшую паутину Мира. Певцу там приходится несладко, подумал он. Бедный Певец…

— Ты не тронешь его. Это в ваших интересах, Присматриваюший.

— Да.

— Ты проследишь, чтобы и все остальное, о чем я говорил, было выполнено.

— Да.

— А теперь отойди. Тебя может опалить. Зачем Присматривающий, похожий на паленую… птицу? Орла. Ястреба.

Перевозчик держал в ладонях золотую вещь странного назначения. Одновременно мундштук, зубочистка, карандашик, пилочка и прочее — забава пижонов. Когда-то Гордеева рассмешило, и он взял ее в свою коллекцию металла, с которым по самому ему неведомым причинам все превращения его тел, «кукол», происходили гораздо менее болезненно. Одна из загадок этого Мира. Уже не очень-то и загадка…

Глядя, как золото, струясь, побежало меж пальцев, Перевозчик на миг впустил Гордеева, и тому вдруг представилась жена Богомолова, Анастасия Егоровна, как она найдет на даче труп своего мужа. Сейчас на даче уже не было никого, даже охраны. Впрочем, кажется, она и дачи не найдет. Ну, так лучше…

Эта вспышка не была «обратной», затухающей, подобно той, что скрыла светящегося человека, спрыгнувшего с моста. Вылетели леденцовые стекла веранды. Занавеси скрутились в огненные смерчи. Очнувшиеся охранники выволокли ястребиного через коридор наружу.

А тот запомнил все от слова до слова.

Ох, запомнил…

В просторном салоне большой длинной машины оставались еще двое, покуда Присматривающий с ястребиным профилем говорил с Перевозчиком на пустой даче. Голова и массивные плечи одного отчетливо вырисовывались на фоне длинного узкого заднего стекла. Он изредка обращался к темной пустоте слева обшитого тисненой кожей сиденья.

— …(Ну как? Ты чувствуешь его?)

Разговор шел на языке, полном протяженных глубоких гласных и взрывных согласных звуков.

— …(Нет.)

— …(Почему? Разве духи вуду перестали повиноваться тебе?)

— …(Духи вуду всюду. Они в деревьях и цветах, в небе и облаках, в горах и воде. Когда мы умрем, мы тоже станем вуду и тоже сможем вмешиваться в дела людей. Если захотим.)

— …(Они не хотят сейчас?)

— …(Они уже сделали бери-бери одному человеку. Теперь они отдыхают.)

Большие плечи на фоне стекла шевельнулись нетерпеливо. Мягко скрипнула под грузным телом обивка. Блеснули на абсолютно черном лице чуть голубоватые белки глаз.

— …(Что тебе еще надо, чего ты еще хочешь? Разве мало ты получил?)

— …(Духам не нужны деньги.)

— …(Зато они очень нравятся тебе. И ты знаешь, что любят духи. Попробуй еще разок попросить их.)

Темная пустота выпустила две иссохлые крошечные, словно детские, ручки. Коричневые и уродливые. Они быстро порвали несколько серо-зеленых банкнот и выбросили обрывки.

— …(Вот как духи любят деньги! Вот что они с ними делают!)

На миг осветился огромный, прорезанный морщинами лоб, очень глубоко сидящие злобные глазки, сморщенное лицо карлика. И исчезло. Массивный тяжело вздохнул.

— …(А чего духи хотят?)

-..!(Крови!)

— …(Перестань, Джазбо. Прибереги свой пыл для эстрады, для журналистов. Им будешь о крови говорить. Ты, кстати, порвал бумажки по одному доллару. И к тому же бутафорские. Микки-маус-мани. Я что, не знаю твоих фокусов? Ну-ка, прекрати. Что говорят духи о том, который сейчас смеется?)

Карлик поворчал, повозился. Ответил неохотно:

— …(Духи пока смотрят.)

— …(Пусть поменьше смотрят, побольше делают. Ну! Расшевели их!)

— …(Ты и так все видишь, ты смотришь сквозь стены. Не заставляй духов, они слабые здесь, вдали от своей земли. Сделай все сам.)

— …(Не серди меня, колдун! Делай, что тебе говорят.)

Пустота в углу сиденья совсем сжалась. В салоне повисла тишина, прерываемая редкими бормотаниями карлика. Михаилу в это время предлагалось уйти. То есть Перевозчику. Покинуть этот Мир. Окончательно и бесповоротно.

— …(Ну? Почему твои духи молчат?) Ворчание, возня. Перевозчик ощутил в доме прилив ворвавшихся в этот Мир энергий. Испуганный голос в машине;

— …(Нет! Духи говорят: «Нет»!)

— …(Почему? Чего они испугались?) — Невозмутимо.

— …(Духи говорят: «Уходите! Он гораздо сильнее нас! И вас! Уходите, — говорят духи, — он сделает бери-бери всем!» Он может, Джазбо понял. Духи предупреждали раньше. Уйдем.)

Массивная фигура повернулась. Долгим взглядом большой черный человек посмотрел на скорчившегося карлика. Проанализировал. Нет, этот страх не был поддельным, фальшивым, как разорванные банкноты. Однако черного человека интересовал происходящий за стенами разговор. Чем он закончится. Он хотел дослушать.

— …(Уйдем же, духи велят уходить. Нельзя ослушаться духов, они обидятся и больше не придут. Или рассердятся…)

— …(Замолчи. Молчи, если ничего не можешь. Пусть твои духи убираются. Они ни на что не годны.)

— …(Нет, они хорошие духи, просто он сильнее.) — Мелкий смешок. Блеснул ряд зубов, и в каждом — переливчатая искорка света. — …(Все равно тот, кого ты послал к нему, ничего не добьется. Можешь не ждать.)

Лопнуло одно из многих стеклышек в остеклении веранды. Разлетелось другое. Из машины увидеть было невозможно, так как эта стена выходила вбок. Перевозчик сказал о Присмотре за Присматривающими. Черный в машине покачал головой неодобрительно, но его толстые губы раздвинула улыбка.

Удар! Вспышка! Разлетелись все окна. Ошалелые телохранители вытащили из огня ястребиного в дымящемся костюме. Все три машины, не заботясь о вознесшемся в темноту пожаре, помчались прочь.

Внутренность дорогого лимузина наполнилась запахом гари. Присматривающий в светлом мотал головой, никак не приходя в себя окончательно. Чернокожий огромный человек, глядя на него, продолжал тихонько улыбаться.

— … - сказал Джазбо. (Духи вуду враждуют между собой, но на него никогда не осмелятся напасть. Он их брат.)…(Он может сделать бери-бери нам всем.) — повторил. — …(Если захочет.)

Из последнего разговора с Перевозчиком:

— Окончательно принятым может стать лишь тот, кто хотя бы в одном Мире отыскал ключевой кусочек и поставил его на место, где тому назначено быть. Вижу, ты относишься к этим моим словам без предвзятости. Это разумно. Свобода воли хороша до определенного предела.

— Многие захотят оспорить…

— Вопрос в том, кто определяет предел. Спорят, если способны вообразить себя на месте определяющего.

— Это очень мягко сказано — спорят.

— С этим уж ничего не поделаешь. Это предстоит выдерживать тебе одному… Певец.

— Костер догорает. Спустимся с высей. Зачем Перевозчику, если он уже принят, заботиться о равновесии в Мире, где его застало сообщение об этом? Альтруизм, насколько у меня создалось впечатление, в устройстве Миров не в чести.