Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник) - Джон ле Карре

– И что же?

– А то, что они будут знать далеко не только то, что мы соизволим им сообщить, или я не прав?

– Так ты приедешь на совещание завтра утром? – спросил Леклерк, немного сникнув.

– Думаю, что мне уже известны стоящие передо мной задачи. Поэтому, если ты не возражаешь, я бы хотел кое-что проверить. Сегодня вечером и, возможно, как раз завтра утром.

Леклерк был сбит с толку, но постарался не выдать этого:

– Отлично. Тебе нужна наша помощь?

– Мне бы не помешало воспользоваться твоей машиной. На час – не больше.

– Без вопросов. Я хочу, чтобы автомобилем пользовались мы все. Так сказать, на общее благо. Вот, Адриан, сейчас он в твоем распоряжении. – И он отдал Холдейну зеленую карточку в целлофановой обложке. – Министр поставил здесь свою подпись, собственноручно. – Его слова можно было трактовать и так, что подпись министра, подобно благословению папы римского, имела разные степени аутентичности. – Так, значит, ты согласен, Адриан? Возьмешься за это дело?

Но Холдейн словно уже не слышал его. Он снова открыл папку, которая лежала перед ним, и с любопытством всматривался в фотографию польского юноши, который двадцать лет назад сражался вместе с ними против немцев. Это было совсем мальчишеское лицо, но жесткое, неулыбчивое, со взглядом человека, которому больше приходилось думать не о жизни, а о выживании.

Заметив, что именно он рассматривает, Леклерк с облегчением воскликнул:

– Что ж, Адриан, я буду считать, что ты дал согласие. Начинается твоя новая жизнь. Открывается второе дыхание.

Холдейн нехотя улыбнулся, словно фраза Леклерка напомнила ему о чем-то, что он считал давно забытым.

– Этот парень обладает особым даром выкручиваться из любых передряг, – заметил он, постучав пальцем по фото. – Такого убить нелегко.

– Как ближайший родственник, – начал Сазерленд, – вы имеете право высказать свои пожелания о том, как поступить с телом покойного брата.

– Да, я понял.

Сазерленд жил в небольшом доме, где все пространство рядом с венецианским окном занимали горшки со всевозможными растениями. Только эта небольшая деталь и отличала его жилище как внешне, так и внутренне от точно таких же, какие сотнями стоят в спальных районах Абердина. Когда они шли к дому по подъездной дорожке, Эвери заметил в окне фигуру немолодой женщины. На ней был фартук, и она энергично что-то чистила. Чем-то она напомнила Эвери миссис Йетс с ее кошкой.

– В задней части дома располагается мой офис, – пояснил Сазерленд, как будто опасался, что гость посчитает коттедж слишком просторным только лишь для жилья. – Мне кажется, нам будет лучше сразу покончить со всеми формальностями. Это не займет много времени. – Хозяин нашел пристойную формулировку, предупреждая Эвери, чтобы на приглашение к ужину он не рассчитывал. – Как вы предполагаете переправить тело в Англию?

Они сидели по разные стороны стола. За спиной Сазерленда висела огромных размеров акварель, на которой синевато-лиловые холмы отражались в шотландском озере.

– Мне бы хотелось доставить его самолетом.

– Вы знаете, что это стоит приличных денег?

– Да, но все равно так будет лучше.

– Для обряда традиционных похорон?

– Само собой.

– В таких делах ничего не бывает само собой, – заметил Сазерленд покровительственным тоном. – Если ваш так называемый брат, – он теперь произносил это слово как будто в кавычках, но, к счастью, собирался играть в игру до конца, – подвергся бы здесь кремации, нам пришлось бы оформлять для авиакомпании совершенно другой пакет документов.

– А, теперь понятно. Извините.

– В этом городе есть похоронная контора «Барфорд и компания». Один из ее владельцев англичанин, женатый на шведке. Здесь достаточно крупная шведская община, если вы не в курсе. Мы же делаем все возможное в интересах живущих в Финляндии британцев. В данных обстоятельствах я заинтересован в том, чтобы вы вернулись в Лондон как можно скорее. Поэтому было бы неплохо, если бы вы дали мне разрешение воспользоваться услугами Барфорда.

– Я согласен.

– Как только он заберет тело, я выдам ему паспорт вашего брата. А медицинское заключение с указанием причины смерти он получит сам. Для этого я свяжу его в Пеерсеном.

– Хорошо.

– Но ему еще понадобится свидетельство о смерти от местных властей. Если вы обратитесь за ним лично, это обойдется гораздо дешевле. Я же не знаю, насколько вы свободны в своих расходах.

Эвери промолчал.

– Когда он подберет подходящий рейс, оформит документы для таможни и выпишет счет на оплату фрахта. Насколько мне известно, такие грузы стараются перемещать по ночам. И перевозка стоит не так дорого и…

– Да, да, мне все ясно.

– Рад слышать. Барфорд позаботится о том, чтобы сделать гроб воздухонепроницаемым. Может, металлическим или деревянным. Он же даст поручительство, что в контейнере не содержится ничего, кроме тела, а тело принадлежит тому, на чье имя выписаны паспорт и свидетельство о смерти. Я упоминаю обо всем этом только потому, что вам необходимо знать такие вещи для благополучной доставки груза в Англию. Барфорд все сделает быстро. Мне достаточно только попросить. У него налажено сотрудничество с парой местных чартерных авиакомпаний. Потому что, чем скорее он…

– Я вас понял.

– Не уверен, что поняли до конца. – Сазерленд нахмурил брови, словно Эвери повел себя грубо, оборвав его. – Пеерсен проявил себя как человек разумный и не стал задавать лишних вопросов. Но не надо испытывать его терпение. У Барфорда есть также фирма-партнер в Лондоне. Вы ведь отправитесь в Лондон, верно?

– Да, в Лондон.

– Как я предполагаю, он захочет получить от вас определенную сумму авансом. Можете оставить деньги мне под расписку. Что касается личных вещей брата, то, если я угадал, те, кто вас послал, хотели, чтобы вы забрали вот эти письма, не так ли? – И он через стол передал Эвери несколько конвертов.

– Должна быть еще фотопленка, – пробормотал Эвери. – Непроявленная фотопленка.

Сазерленд демонстративно достал копию инвентарной описи, которую подписал в полицейском участке, положил ее перед собой и медленно провел пальцем по левой колонке, тщательно, словно проверяя, верна ли сумма цифр в арифметической задаче.

– Никакой пленки здесь не значится. А был еще и фотоаппарат?

– Нет.

– Тем лучше.

Он проводил Эвери до двери.

– Вам лучше сказать тем, кто вас сюда отправил, что паспорт Маллаби оказался просроченным. МИД уже разослал циркуляр с указанием номеров подобных негодных документов. Всего около двадцати. Среди них номер паспорта вашего брата. Кто-то допустил оплошность. Я как раз собирался информировать МИД об этом, когда они сами прислали мне телетайп и сообщили о вашем прилете, чтобы забрать вещи погибшего. – Он рассмеялся коротко, но очень зло. – Вот это уже была полнейшая чушь. Мое начальство никогда бы не отправило такого сообщения, если бы у вас на руках не было выписки из решения суда, которое бы давало вам право забрать вещи в любое время дня и ночи. Вам есть где остановиться? Отель «Регина» вполне приличный и находится рядом с аэропортом. Он уже за пределами города, что тоже неплохо. Думаю, дорогу туда вы найдете сами. У таких, как вы, обычно очень солидные командировочные.

Эвери быстро спустился по дорожке, унося в своей памяти неизгладимый образ тонкого озлобленного лица Сазерленда на фоне шотландских холмов. Деревянные дома вдоль улицы даже в темноте белели стенами, отражая лунный свет.

Где-то неподалеку от вокзала Чаринг-Кросс в подвале одного из странной архитектуры зданий, расположенных между Вилльерс-стрит и рекой, находится клуб без таблички с названием при входе. Чтобы попасть туда, вам придется спуститься по искривленной каменной лестнице. Перила, как и все деревянные детали дома на Блэкфрайарз-роуд, покрыты темно-зеленой краской и давно нуждаются в замене.

Среди членов клуба подобралась весьма разношерстная компания – армейские офицеры, преподаватели, даже священники, но большинство относилось к той загадочной части лондонского общества, где букмекера не отличишь от джентльмена. Их всех выдавала пустая бравада в поведении и манера общаться между собой на каком-то закодированном жаргоне с использованием фраз, которые покоробили бы слух любого человека с обостренным чувством языка. Это было место, где собирались люди с постаревшими лицами и молодыми телами или с молодыми лицами, но дряхлыми телами; напряжение военного времени плавно переросло в такое же напряжение времени мирного. Чтобы здесь воцарилась тишина, надо было повысить голос, а бокалы звенели, заглушая одиночество. Это было место, куда стекались ищущие и алчущие общения, но находившие только друг друга, чтобы разделить одну на всех боль. По крайней мере здесь глаза, уставшие беспрерывно следить за горизонтом, могли отдохнуть. Хотя для них клуб все же оставался продолжением поля боя. Если в жизни этих людей и была любовь, то они находили ее здесь друг у друга – застенчиво, как подростки, которым на самом деле хотелось бы совсем другой любви.