Росток - Георгий Арсентьевич Кныш

Между ванной и залом была спальня. Ее пол покрывал пушистый персидский ковер. Широченная двуспальная кровать, застеленная импортной кружевной накидкой, манила отдохнуть. Будто обезглавленные часовые, с обеих ее сторон стояли тумбочки. Над ними — хитроумные подвижные бра, поднимающиеся и опускающиеся. Столик для напитков. Высокий — от пола до потолка — фикус. На подоконнике — вазоны с разными видами кактусов.

— Столовая, кухня, комната для гостей внизу, на первом этаже, — сказал Иосиф Самуилович. — В саду заканчивают котлован для плавательного бассейна.

— Я устала, — закрыла глаза Майя. — Пошли в... Ну, туда, где пальмы. Как ты называешь?

— Зимний сад.

— Посидим. Если бы не слякоть, поехали бы в лес, в Судовую Вишню... — Майя мечтательно прищурила глаза. — Лес... Беседка... Э, Ёся! Нечестным путем все это приобретено, — она обвела рукой вокруг себя. — И где только раздобыл такой дефицит?

— Ясное дело, — кивнул Иосиф Самуилович и, прикрыв рот рукой, хохотнул. — Кстати, панели и плиты мне возили от лаборатории твоего недавнего знакомого — Григория Савича.

— Держишься уверенней, чем раньше. Новые связи?.. У тебя тут жарко. Налей соку.

— Хочешь переодеться? — Иосиф Самуилович наполнил бокал густой рубиновой жидкостью. — Халаты в ванной.

— Ёся! — удивленно подняла брови Майя. — Раньше ты никогда таким внимательным не был. Откуда это у тебя? Ждешь, что я вскочу в твою двуспальную кровать?.. Разительная перемена... Там я слышала о жизни, о ее наименьших проявлениях... — Из острого косого взгляда Иосифа Самуиловича она поняла, что намек достиг цели. Иосиф Самуилович догадался: за неопределенным словом «там» скрывается вполне реальный Григорий. — Меня, врача, допекают такие вопросы: почему человек живет, ходит, дышит, как появляется мысль, как она становится действием? А что здесь? У тебя? Превращенные в роскошь тюремные решетки?

— Несправедливо, Майя! У кого из врачей всего города есть индивидуальный инструментарий, лучший, чем у тебя?

— Где и как раздобыт? И вот этот твой дворец?

— Твой, Майя! Я не переступал ни юридических, ни этических норм. Никто, никакой прокурор не обвинит... Ты забыла, как я тренировал свои руки? Как вырабатывал совершенную методику протезирования? Я умею без боли разрезать десны, вставить новую челюсть. Могу нарастить опорные зубы для мостов. Все новейшее, все совершенное в мире стоматологии — мое! Я не делаю преступления, экономя граммы драгоценного металла. Не я определил нормы его расхода, но я их сократил. Это мною открыто, и оно по праву принадлежит мне, — Иосиф Самуилович недовольно скривился, резким движением руки смел какую-то пылинку со стола. — Осуждаешь?

— Почему не взял патент?

— Еще возьму. А тем временем, пока мое открытие не распылилось по разным героическим новостройкам, магистралям, гидростанциям, разве я не могу извлечь пользу для себя? Никому никакого ущерба — ни отдельным лицам, ни государству.

— Насвистываешь как соловей. Но я верю, потому что хочется верить. Ой, как болит голова! — Майя приложила ладони к вискам.

— Прими ванну! И ложись, поспи еще. Я спущусь вниз. Переночую в комнате для гостей. Правда, перед этим хочу кое-что услышать от тебя.

— Тогда наполни ванну водой.

Иосиф Самуилович неслышными шагами направился к ванной. Вскоре там забулькала вода.

Майя, выпив сок, подошла к пальме, отвела в сторону широкий плотный лист, по давней привычке прислонила горячий лоб к холодному стеклу. В рассеянных лучах луны увидела ветви яблонь, кучу земли возле вырытого для бассейна котлована, несколько кустов. Среди них — уж не почудилось ли ей? — высокую, немного сутулую фигуру мужчины. Чем-то он напоминал Григория.

«Почему он тогда так трусливо сбежал? И до сих пор не дает о себе знать. Будто в воду канул... О Иегова, бог предков моих! Ты знаешь, что я не кривлю душой... Ёся за всю совместную жизнь не подарил мне столько, сколько Григорий за одну-единственную ночь. Называл меня чаечкой... Кажется, взяла бы его сейчас на крылья и понесла бы на край земли, чтобы только он, я да бескрайнее колыхание трав и воды...»

— Заходи! — Иосиф Самуилович распахнул дверь ванной. — После купанья перекусишь?

— Если что-нибудь легкое.

Майя вошла в ванную, неспешно разделась. Зеркало отображало ее во весь рост. Узкие, но плотные плечи, тугие груди с бледно-розовыми сосками, тонкая, почти девичья талия, широкий таз с хорошо развитыми мышцами, крутые бедра.

«Чем не мать? Не дала мне природа зачать дитя, но дала чем выкормить. Напрасно полагалась на Иосифа. Слабак. Но и от Гриши не понесла. Может, причина во мне? — Майю вдруг охватила злость. — Что ж ты... — Она грубо выругалась. — Побежал за своей... Забыл тепло моего тела? Забыл мои ласки? А мне так приятно было с тобой. Ничего, еще будешь моим!..»

Искупавшись, Майя насухо вытерлась махровым полотенцем, надела новое, принесенное Иосифом Самуиловичем импортное белье.

«Да, Ёся сумеет отомстить. Это точно. Вышвырнули меня на улицу, как бездарную практикантку. Одна ошибка перетянула десять лет безукоризненной работы! Скольких я выходила, скольких поставила на ноги! Имею благодарности. У хирургов ведь тоже умирают под ножом. Но их не казнят, не отнимают званий, не выбрасывают...»

Майя перешла в спальню. Постель была разобрана. Возле нее сидел Иосиф Самуилович. На столике стояли фужеры с минеральной водой, на фарфоровых тарелках тонко нарезанная телятина, бисквиты. В большой хрустальной вазе — апельсины.

Майя взяла апельсин, юркнула под одеяло.

— Ёся, у тебя есть клиенты влиятельные, власть предержащие?

— Хочешь на работу вернуться?

— Отомстить!

— Вон как! Вижу и слышу настоящую Майю! — встрепенулся Иосиф Самуилович, снимая пиджак.

— Но, но, Ёся! Не переходи демаркационной линии. Чтобы заключить договор на сосуществование, я должна знать, за что, то есть за сколько и кому буду продавать свое тело.

— Надеюсь, тебя хватит на большее.

— В зависимости от обстоятельств. Месть, как и любовь, разжигает страсть. Если отдаешься из-за выгоды...

— Согласен. Я подкину дров в твой костер. Ты умеешь держать слово. Так вот, у тебя будет возможность отомстить. За это я получу свою Майю. Слышишь, свою!

Майя сняла с апельсина толстую кожуру, отделила золотистую дольку, зажала во рту.