Росток - Георгий Арсентьевич Кныш

Аида с восхищением смотрела на мужа. Надо же! Столько лет прожили бок о бок, столько хлеба и соли вместе съели, а никогда еще он не раскрывался перед нею с этой стороны. Ее поразили его вдохновенность, знание таких вещей, о которых она и не догадывалась.

— Хорошая здравица! — шевельнулся в кресле Ромашко, подняв фужер и мечтательно глядя сквозь него на люстру. — Янтарный цвет меда... Цвет зрелости... И вишневый сок... Конечная мудрость дерева, увенчанная плодом. Дерева, появившегося на земле задолго до человека. — Он сделал глоток, закашлялся. — Нагородил ты, Григорий Васильевич, семь верст до небес и все лесом. Сразу и не разберешь, что к чему. Мы тоже не одних ворон ловим. Как и чем ты объяснишь морфологические[13] следы асимметрии функции полушарий мозга? Языковые зоны заметнее развиты в левом полушарии. Обосновывается этот вывод на выявленных следах, найденных на черепе человека в палеолите. Следы менингиальной артерии... Жила-была проницательная и наблюдательная женщина-исследователь — Кочеткова. К сожалению, она рано умерла, однако успела создать новую науку — паленеврологию. Что изучает эта наука? Она исследует происхождение нервной системы доисторического человека. Кочеткова пришла к выводу, что уже у неандертальцев развиваются языковые зоны. Медики называют их зона Брока́ и зона Вернике. Следы средней менингиальной артерии на эндокране, то есть на внутренней стороне черепа современного человека... Эти следы тоже асимметричны. Добавлю к этому еще одно наблюдение медиков. Для звукового языка необходимо особое строение органов — вытянутая надгортанная полость зева. Ты уловил, Григорий Васильевич, что во всех моих посылках на звуковую речь упоминается не только асимметрия строения мозга, но и подчеркивается левая, левый, левое... А когда о работе — правая, правое, правый... Левое полушарие и правая рука. Правое полушарие и левая рука...

— Перекрест, — кивнул Григорий. — Когда я был в Киеве, встретил там очень умного человека, Душина Леонида Никоновича. Он мне часто вдалбливал — перекрест! Перекрест!

— Вы, Аида, извините нас. Мы углубились в свое профессиональное. Что ж, это закономерно. Мы изучаем самое таинственное — мышление. И какая нелепость: не умеем беречь, дать отдохнуть, отвлечься единственному и уникальному чуду, созданному природой, — мозгу. За столом полагалось бы о женщинах, об интересных случаях, спеть бы... Отдых отдыхом, дело — делом... Не сейчас, так через неделю возьмут нас за шиворот, поднимут повыше, заглянут в глаза: «Такие-то и такие почтенные и уважаемые! Видите циркуляр? Под него деньги отпущены, фонды выделены. Мозгуйте! Не бойтесь, если в мировой практике не было подобного. Преодоленные трудности закаляют...»

— Шутки шутками, — прервал Ромашко Григорий. — Но я нутром чувствую: вот-вот прикажут нам воспроизвести нечто подобное человеческой функции — обработка металла, управление прессом, и тэ дэ, и тэ пэ.

— Уважаемые старшие товарищи, — встал Евгений Сюсюк. — Уже давно был произнесен тост. В наших фужерах необычный напиток, которого мы никогда не пробовали. Пора бы отведать.

— Верно! — воскликнул Василь Горба. — Дайте отдохнуть серому веществу. Поддерживаю тост Григория Васильевича. — Сделав несколько глотков, он повернулся к Аиде. — Прекрасный напиток! Надо будет взять у вас рецепт.

Допив фужер, Василь встал.

— Извините, мне пора домой. Неотложные дела.

— А чай? Мы же еще чай не пили. Минуточку. Я сейчас, — Аида выбежала на кухню.

— Спасибо. Как-нибудь в другой раз, — Василь вышел в прихожую, стал одеваться.

— Слушай, — взял за локоть Савича Ромашко. — Где будем брать программистов? Может, Василя переманим в лабораторию?

— Приглашай! Если согласится...

— Василь! — крикнул Ромашко. — Ты уже оделся? Иди-ка сюда!

Гарба, застегивая пальто, распахнул дверь:

— Что, не наговорились еще? Хотите затеять новую дискуссию?

— Тебе у нас нравится? — нацелил на него дымчатые очки Ромашко.

— Ничего, — пожал плечами Василь. — Жить можно.

— Хочешь к нам перейти?

— К вам? — Василь задумался. — А какая зарплата?

— Как у младшего научного сотрудника.

— Пусть вам мама блины печет, — беззаботно засмеялся Василь. — Меня почему одного, без опекунов, послали? Доверяют! Ни одного нарекания, ни одной рекламации...

— Тебя не приманивает и вид диссертации через пять лет работы? — не унимался Ромашко.

— Я и на заводе ее сделаю. А потом... Сколько всяких поломанных машин к нам привозят. Кому в первую очередь разбираться? Стрелочнику Василю. Ну и соответственно за внедрение, за экономический эффект, за участие в освоении...

— Пчелы собирают мед, а трутни сосут молоко, — как бы между прочим обронил Григорий.

— Не-ет, — поднял руку Василь. — Я не из этой компании. Я — чтоб и работы было под завязку и чтобы вознаграждение соответствующее. Принцип социализма. От меня по способностям, мне же по труду.

— Прагматик! — подчеркнуто произнес Ромашко.

— Товарищи старшие наставники, — покачал осуждающе головой Василь. — Ну, если я вам нужен позарез, то это тоже составляет ценность. Моральную. Она может компенсировать «ножницы» в зарплате.

— Выкаблучиваешься? — усмехнулся Григорий. — Цену набиваешь?

— Вот чего нет, того нет. Просто люблю юмор. В общем, так. Обработайте мое начальство. И я хоть завтра... — Василь, не договорив, тихо прикрыл дверь. Уже из прихожей крикнул: — Мне нравится у вас!..

...Когда Григорий, проводив гостей, вернулся домой, Аида заканчивала убирать со стола. Он помог ей мыть посуду.

Делали они все молча, не глядя друг на друга. Управились где-то за полночь.

Аида все так же молча застелила кровать чистой простыней, сменила наволочки, пододеяльник. Погасив верхний свет, включила торшер, разделась, юркнула в свежую прохладу постели. Взяв с тумбочки будильник, стала заводить его, краем глаза наблюдая, как Григорий готовит себе место на диване.

— Привык в командировке спать на диванах? — осторожно коснулся ее голос натянутой, словно кожа на барабане, тишины.

За окнами прозвенел трамвай. Грохоча, промчалась какая-то машина.

— Да, привык... — нарушил наконец молчание и Григорий.

— Тебе же не двадцать лет. Когда ты только оставишь свои глупости... Для всех у тебя находится и доброе слово, и внимание, а для жены...

— Аида, что с тобой? — Григорий безвольно опустил руки с простыней.

— Забыл