Дин Рид: трагедия красного ковбоя - Федор Раззаков

Вот твои имена, дитя мое. Носи их с гордостью. Мать и я любим тебя и сделаем все, чтобы твоя жизнь оказалась достойной этих имен. Спокойной ночи, дитя мое.

Твой отец».

В дни, когда у Дина родилась дочь, Италия жила в преддверии парламентских выборов. Они состоялись 19–20 мая и принесли большой успех коммунистам: за них проголосовали 26,9 % избирателей (8,5 миллиона человек), в то время как на предыдущих выборах этот процент был ниже – 25,3. Рост голосов был во многом связан с бурными событиями марта 68-го, когда в Италии забастовали все 36 университетов. Первоначальной целью студентов была борьба против системы высшего образования, но потом она перешла в борьбу против капиталистической системы как таковой. И хотя коммунисты отнеслись настороженно к этому бунту, однако это не помешало значительной части молодежи голосовать на парламентских выборах за ИКП и ее союзницу ИСППЕ (она получила 4,5 % голосов).

Дин симпатизировал коммунистам, однако голосовать не мог – он был гражданином другой страны. Однако у итальянских коммунистов и без него хватало сторонников среди местных деятелей того же кинематографа. Например, среди режиссеров это были Лукино Висконти, Джузеппе Де Сантис, Франческо Мазелли, Глауко Пеллегрини и многие другие. Объясняя в своем заявлении в печати, почему он голосует за коммунистов, Висконти говорил: «В качестве кинематографиста я хотел бы еще добавить, что также и итальянскому кино, превращенному с некоторого времени в результате удушающего давления рынка и американской промышленности во Вьетнам в миниатюре, необходима, как воздух для дыхания, совсем иная помощь со стороны государства – помощь, которая была бы способна защитить его самостоятельность и свободу художественного выражения от засилия спекулятивного предпринимательства, тесно связанного с американскими интересами».

Но итальянские события не отвлекают Дина от его общественной деятельности, в которую он оказывается вовлечен по линии Всемирного совета мира. Летом 1968 года Дин отправляется в социалистическую Монголию. Он много слышал об этой стране, однако совершенно ее не знал, довольствуясь лишь картинками в журналах. Но там в основном печатали фотографии бескрайних монгольских степей и юрт, в которых обитали потомки кочевников. Но когда Дин посетил столицу Монголии город Улан-Батор, он понял, что это вполне современное государство. Пусть и не столь цветущее, как любая из европейских стран, но вполне достойное того, чтобы им восхищаться. Дина потряс рассказ переводчика, который сопровождал его в экскурсии по городу, о том, что до того, как Монголия стала социалистической, окрестности вокруг центра столицы (она тогда называлась Ургой), где стоял дворец слепого наместника бога на земле Джебцун-дамба-хутухты, представляли собой огромный пустырь, на котором жителям под страхом наказания запрещали селиться. Однако, несмотря на запрет, это нисколько не мешало горожанам превращать «святое место» в огромную мусорную свалку. Теперь же эти места представляли собой гордость города: здесь были разбиты зеленые скверы, проложены красивые улицы.

Дина, как почетного гостя, поселили в лучшей гостинице города рядом с центральной площадью, названной в честь основателя Монгольской народной республики Сухэ-Батора. Здесь же находились все главные учреждения республики: Дом правительства (в нем находились ЦК партии, Совет министров, Президиум Великого хурала), иностранные посольства и даже киностудия «Монголкино». Естественно, на последней Дин побывал, чтобы посмотреть, как снимается кино в республике, которая свой первый художественный фильм сняла всего лишь 30 лет назад.

Еще больше Дина поразило народное песенное творчество монголов. Услышав урт-дуу, протяжную народную песню, Дин был буквально потрясен вокальным мастерством исполнителя: певец тянул один звук в течение такого долгого времени, что Дин думал, что это никогда не закончится. Сам он даже не стал пробовать повторить подобное – знал, что у него ничего не получится. Однако несколько концертов в Улан-Баторе Дин дал, причем при постоянных аншлагах.

Вообще Дина встречали в Монголии превосходно. Его уже знали как активного борца за мир и друга Советского Союза. А эта страна была у монголов в особом почете: без помощи СССР это азиатское государство никогда не смогло бы возникнуть и развиваться на протяжении стольких десятилетий. И хотя монголы были прекрасно осведомлены, что помощь СССР в последнее время не бескорыстна – Монголия была форпостом Москвы против враждебного Китая, – однако это значения не имело: дружить с русскими было выгодно.

Стоит отметить, что за событиями в Китае Дин тоже внимательно следил. Так называемая «культурная революция», которая началась в 1966 году и продолжалась в течение нескольких последующих лет, чрезвычайно интересовала Дина. Он даже на какое-то время увлекся маоизмом, считая, что идеи, которые претворяют в жизнь хунвейбины, в чем-то прогрессивны. Ему казалось, что только применение силы в отношении представителей обуржуазившейся интеллигенции может отвратить их от попыток встать на капиталистический путь. Дин считал, что «лучше пролить ручей крови, чем потом реки».

Вернувшись в Италию, Дин с головой погрузился в дела: впереди его ждали съемки в новых фильмах, и еще надо было помогать жене управляться с дочерью. Малышка Рамона менялась буквально на глазах, и Дин не мог на нее налюбоваться: все время вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, на кого она больше похожа – на него или на Патрисию. Ему казалось, что дочь больше взяла от матери, хотя сама Патрисия утверждала, что в девочке много и отцовского: губы, глаза.

– Слава богу, что не уши, – шутил Дин, который считал, что уши у него большие и некрасивые.

Однажды, когда Дин гулял с дочерью недалеко от своего дома № 9 на Виа Нера, возле него остановился черный «Пежо», из которого высунулась радостная физиономия молодого человека, и он узнал в нем своего бывшего сокурсника по Колорадскому университету Боба Клэнси.

– Хэлло, Дин, – завопил Боб на всю улицу и от радости даже посигналил.

Дин обрадовался встрече не меньше Боба и покатил коляску к тротуару, где остановился его приятель. Когда тот вылез из автомобиля, друзья горячо обнялись. Потом Боб заглянул в коляску, где мирно спала Рамона, и спросил:

– Как я понял, это твой отпрыск?

– Этот отпрыск женского пола, – поправил друга Дин. – Ей всего три месяца.

– Да хоть десять, – засмеялся Боб. – Лично мне дети всегда действовали на нервы, а ты, я смотрю, играешь роль образцового папаши.

– А ты все так же волочишься за девушками, как это было в университете? – засмеялся Дин.