Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3 - Пола Сторидж

Кроме всего прочего, у Джастины приближалось весьма ответственное в ее новой оксфордской жизни событие – премьера студенческой постановки «Юлия Цезаря», и она буквально разрывалась между домом и колледжем святой Магдалины.

Джастина вся была в предстоящем спектакле – очень часто она ловила себя на том, что принималась вполголоса цитировать отрывки из пьесы, в которой, кстати, сама несколько раз играла и Кальпурнию,[7] и Порцию,[8] в самых, казалось бы, неподходящих для этого местах – на кухне во время приготовления завтрака, по дороге на репетицию, и даже перед тем как лечь в постель с Лионом:

Я знаю вашу мудрость.Кровавые мне ваши руки дайтеИ первому, Марк Брут, тебе жму руку;Второму руку жму тебе, Гай Кассий;Тебе, Брут Деций, и тебе, Метелл;И Цинне, и тебе, мой храбрый Каска;Последним ты, но не в любви, Требоний.Патриции – увы! – что я скажу?Доверие ко мне так пошатнулось,Что вправе вы меня сейчас считатьОдним из двух – иль трусом, иль льстецом.– О, истинно тебя любил я, Цезарь!И если дух твой носится над нами,То тягостнее смерти для тебяУвидеть, как Антоний твой миритсяС убийцами, им руки пожимаяЗдесь, о великий, над твоим же трупом!Имей я столько ж глаз, как ты – ранений,Точащих токи слез, как раны – кровь,И то мне было б легче, чем вступатьС убийцами твоими в соглашенье.Прости мне, Юлий. Как олень, затравлен,Ты здесь лежишь. Охотники ж стоят,Обагрены твоею алой кровью.Весь мир был лесом этого оленя,А он, о мир, был сердцем для тебя.Да, как олень, сражен толпою знати,Ты здесь лежишь…

Иногда Джастина цитировала вполголоса, иногда – так, как она представляла эту фразу звучащей на театральном представлении.

Лион конечно же не обращал на это внимания – то, что многим могло показаться странностью, для него было нормой; ведь это было нормой для его жены!

Джастина уже почти забыла о странном новом подозрительного облика соседе – у нее были проблемы куда более серьезные.

И вот однажды проходя мимо незнакомца (а тот ни на кого не обращая внимания, сидел на скамейке с развернутой книгой в руках), Джастину осенило: да это же тот самый полусумасшедший то ли поэт, то ли писатель, то ли философ, то ли еще невесть кто, с которым она как-то сиживала за одним столиком в своем любимом кафе на пути в колледж святой Магдалины!

Да-да-да, как раз в тот день, ставшим роковым для Гарри и Мери…

Она, проходя по улице, выстукивала сорванной веточкой какой-то замысловатый мотив на железной ограде, а затем зашла в кафе…

За ближним столиком сидели Гарри и Мери (они тогда не заметили Джастину), а рядом…

Да, тот самый.

Кажется, он еще что-то писал. Интересно, что он здесь делает, и почему поселился в таком престижном районе? Странно, очень странно…

Как бы то ни было, однако от этого воспоминания подозрительность Джастины и какая-то необъяснимая неприязнь к этому человеку только усилились.

Кто он такой?

Совершенно он не похож на типичного оксфордского буржуа…

Однажды за ужином, когда дети уже спали, Джастина поделилась своими соображениями насчет нового соседа с мужем, однако Лион к ее немалому смущению развеял в прах все подозрения и страхи:

– Так ведь я знаю его!

Джастина подняла на мужа удивленные глаза.

– Как? Не может быть!

Лион утвердительно закивал.

– Да, точно…

– Кто же он?

– Аббат Джон О'Коннер… Он переехал в Оксфорд из Ольстера.

Слова мужа прозвучали для нее как гром среди ясного неба.

Как – оказывается, рядом с их домом поселился католический священник?

В Южной Англии, в святая святых англиканства, где само признание о своей принадлежности к католицизму в лучшем случае могло вызвать презрительную усмешку, а в худшем – затаенное недовольство?

Да быть того не может!

А Лион, будто бы угадав мысли жены, после непродолжительной паузы продолжал:

– Ты ведь знаешь, что тут, в Оксфорде, учится несколько выходцев из Ирландии… в смысле – из Дублина.

– Знаю. Ко мне в студию приходят ирландские студенты.

Лион подчеркнул:

– В том числе – и из Ольстера…

Она растерянно произнесла:

– Ну, из Ольстера… И что же с того?

– А то, Джастина, что все они – католики, – объяснил Хартгейм. – И этот аббат, насколько я понял, прислан сюда… – он замялся, подыскивая нужное выражение, – ну, для удовлетворения их религиозных потребностей, что ли… Кстати, оказывается в Оксфорде есть католический приход – а я и не знал… Правда, не очень большой… Раньше я и не подозревал об этом, – повторил Лион, – пока не познакомился с Джоном.

Джастина удивилась еще больше.

– Как – ты уже успел с ним познакомиться? А почему я об этом ничего не знаю?

Лион смущенно заулыбался.

– Ну, ты ведь меня об этом не спрашивала… Ты вообще редко интересуешься, как я провожу свободное время…

Джастине показалось, что в голосе ее мужа прозвучала затаенная обида. Она растерянно улыбнулась:

– Извини, я ведь так занята.

– Я знаю…

После непродолжительной паузы Лион, посмотрев на жену, произнес:

– А я-то думал, ты уже видела нас вместе…

– Ты хочешь сказать, что часто проводишь с ним свободное время? – осведомилась Джастина.

Вздохнув, Хартгейм признался:

– Нет, не очень… Во всяком случае – не так часто, как мне бы того хотелось…

Она иронически покачала головой.

– Да, честно говоря, я не думала, что ты за такой короткий срок сможешь сойтись с таким вот подозрительным субъектом…

Пришла очередь удивляться Лиону.

– А чем же этот почтенный человек кажется тебе подозрительным?

Она, поежившись от скрытой неприязни, произнесла:

– Не знаю…

– Может быть, потому что он – ирландец, да еще – католический священник?

Джастина посмотрела на Лиона с немалым удивлением и спросила:

– Но ведь в таком случае и я должна вызывать у многих подозрение? – она сделала паузу в надежде, что муж как-нибудь прореагирует на ее выпад, однако тот ничего не сказал.

Лион промолчал.

И только через несколько минут он, стараясь не встречаться с женой взглядом, произнес:

– Честно говоря, я не думал, что ты можешь быть столь недоброжелательной…

– Я?

– Но не я же…

Стараясь придать своим интонациям как можно больше спокойствия, Джастина ответила:

– Лион, ты зря обвиняешь меня в том грехе, какого я не совершала… При всех своих многочисленных и очевидных недостатках я никогда еще не страдала грехом недоброжелательства… Понимаешь?

– Но ведь ты… – начал было Лион, однако его жена перебила его более напряженным голосом – она почему-то разволновалась, и, что самое странное – сама не могла найти этому причину: