По воле судьбы - Колин Маккалоу

— Ага! — улыбнулся Веркассивелаун.

— Очень хорошо, — спокойно сказал Котий.

— Нужно, чтобы Верцингеториг сообщил нам, как лучше это сделать, — предложил Драпп, дернув себя за ус.

— Веркассивелаун справится, — возразил Седулий. — Арверны — горный народ, им к скалам не привыкать.

— Мне понадобятся шестьдесят тысяч наших лучших бойцов, — сказал Веркассивелаун. — Я хочу отобрать из тех людей, что действуют без особой оглядки на обстоятельства.

— Тогда начни с белловаков, — тут же посоветовал Коммий.

— Мне нужна пехота, Коммий, а не кавалерия. Я возьму пять тысяч нервиев, пять тысяч моринов и пять тысяч менапиев. Седулий, я также возьму тебя и десять тысяч твоих лемовиков. И тебя, Драпп, и десять тысяч твоих сенонов. И тебя, Гутруат, тебя и десять тысяч твоих карнутов. От имени Битургона я возьму пять тысяч битуригов, а от имени моего родственника, царя Галлии, десять тысяч арвернов. Вы согласны?

— Конечно.

Все дружно кивнули, хотя эдуи — Котий, Эпоредориг и Виридомар — не выказали особенного довольства. Высокие посты в армии галлов достались им совершенно неожиданно, когда Литавик по непонятным причинам вдруг вскочил на коня и умчался куда-то, сопровождаемый своим родичем Суром. Минуту назад Литавик был единоличным лидером у эдуев, а через миг — исчез, растворился, пропал. Ускакал на восток вместе с Суром!

Таким образом, командование тридцатипятитысячным войском эдуев передали Котию, очень усталому старому человеку, и двум его соплеменникам, которые все еще не были точно уверены, что Рим им враг. Кроме того, они подозревали, что приглашение их на совет было чем-то вроде лицемерного одолжения.

— Коммий, ты будешь командовать кавалерийской атакой на северо-западный римский лагерь. Эпоредориг и Виридомар с остальной пехотой ударят с юга и попытаются пробиться к римскому оборонному валу. Котий, отвечаешь за тыл. Эй, эдуи, все ли вам ясно? — резко спросил Веркассивелаун.

Те показали кивками: да, все.

— Назначим атаку на полдень, когда солнце начнет клониться к западу. В этом случае оно будет бить римским легионерам в лицо. Я покину наше расположение уже ночью, с шестьюдесятью тысячами воинов и Олловиконом. Мы обойдем северо-западную гору, укроемся за ней в лесу и будем ждать сигнала к атаке, который дашь нам ты, Коммий.

— Я понял, — сказал Коммий, чей лоб рассекал уродливый шрам, памятка о предательстве римлян.

О, как бы он хотел отомстить этим коварным людям! Но все его мечты стать единовластным царем белгов развеялись, а Лабиен уменьшил число атребатов настолько, что Коммий привел в Карнут всего четыре тысячи соплеменников, в основном стариков и подростков. Он надеялся взять под начало конницу соседствующих с его землями белловаков, но из десяти тысяч конников, затребованных Гутруатом и Катбадом, белловаки прислали только две тысячи, и то лишь по личному ходатайству Коммия. «Возьми их, если это сделает тебя счастливым, — сказал царь белловаков Коррей, его друг и родственник через брачные связи, — но больше я тебе не дам. Белловаки отличные воины, но предпочитают драться по своему разумению и за свои интересы. Верцингеториг — кельт, а кельты не знают ничего ни о медленном вымирании некогда весьма сильных племен, ни о полном уничтожении целых народов. Пожалуйста, иди, Коммий, и помни, что белловакам белги более по душе. Постарайся сохранить всех людей — и своих, и моих. Не умирай ради кельтов».

«Коррей прав, — думал Коммий, начиная все четче различать над Алезией тень римского орла. — Кельты ничего не знают ни о медленном вымирании прежде сильных, могущественных племен, ни о полном уничтожении целых народов. А белги знают! Коррей прав. Зачем умирать ради кельтов?»

С наступлением утра наблюдатели, находившиеся в Алезии, поняли, что армия галлов готовится к новому бою. Верцингеториг удовлетворенно заулыбался. Он видел блеск кольчуг и шлемов среди деревьев, выше уязвимого лагеря римской пехоты. Римляне не увидят, они расположены ниже, даже те, что на башнях южной горы, потому что солнце было позади Алезии. Какое-то время он боялся, что с башен на северной горе заметен предательский блеск, но лошади, привязанные у подножия башен в состоянии готовности, оставались привязанными и мирно подремывали, опустив головы. Солнце всходило над Алезией, как раз напротив. Да, Алезия определенно была единственным местом, откуда был виден блеск.

— На этот раз мы не отступим, — сказал он советникам. — Наши друзья двинутся, я думаю, в полдень. Значит, и мы двинемся в полдень. И сосредоточимся исключительно на подступах к бреши. Если нам удастся прорвать римскую оборону, все будет кончено. Римляне не сдержат атаки с обеих сторон.

— Нам намного труднее, — сказал Битургон. — Мы на виду, а друзья наши скрыты.

— Это тебя пугает? — строго спросил Верцингеториг.

— Нет. Я просто высказал свое мнение.

— У римлян наблюдается большое движение, — сказал Дадераг. — Цезарь знает, что будет атака.

— Мы никогда не считали его дураком, Дадераг. Но он не знает, откуда мы нападем.

В полдень армия галлов ударила с северо-запада конницей, а с юга — пехотой и напоролась все на те же стрекала, «лилии» и «надгробные камни». Факт, смутно осознанный Верцингеторигом, ибо он и его люди уже подбирались к римским фортификациям. На этот раз они спустили с плато тяжелые неуклюжие щиты на колесах, служившие им укрытиями от стрел и камней, а те воины, кто не мог укрыться под щитами, держали ручные щиты над головами наподобие черепах. К этому времени в «садах Цезаря» и с той и с другой стороны уже имелись «проторенные» дорожки — галлы шли по завалам из трупов, укладывая на них мостки. Верцингеториг дошел до рва с водой первым, но и шестьдесят тысяч воинов Веркассивелауна неустанно трудились, засыпая канавы-ловушки землей.

Высота склона, где завязалась главная схватка, позволяла Верцингеторигу видеть, что творится внизу. Кое-какие башни внешнего периметра римлян дымились, и галлы взбирались на вал. Но сказать, что победа близка, было пока нельзя, ибо то здесь, то там в местах вроде бы неминуемого прорыва всегда появлялась фигура в алом плаще, за которой следовали когорты резерва.

Раздался оглушительный радостный крик. Веркассивелаун и его люди преодолели сопротивление защитников вала. Сражение переместилось на территорию римлян. Ровные ряды римской пехоты стойко оборонялись, используя свои pila как осадные гарпуны. В то же время люди Верцингеторига со своей стороны перебрались через ров. Метнулись вверх кошки, всюду вскинулись лестницы. Ну все, победа близка! Римлянам не устоять в бою на два фронта. И тут среди скал замаячили конники: Лабиен на пятнистом сером коне вел германцев, чтобы ударить атакующим в тыл.

Верцингеториг громко крикнул, пытаясь предупредить Веркассивелауна, но этот крик потонул в другом шуме. Башни справа и слева обрушились, его люди забрались на стену, но рев внизу все не смолкал. Смахнув пот, застилавший глаза, Верцингеториг повернулся и посмотрел вниз. Там по периметру легким галопом в ярком алом плаще, развевавшемся за спиной, скакал Цезарь со своей свитой, и тысячи пехотинцев бежали за ним. А по всему фронту сражения римские легионеры громко приветствовали своего генерала. И не как триумфатора — ведь битва еще не закончилась. Нет, они приветствовали его самого. А он словно бы слился со своим скакуном — счастливцем Двупалым. Разве бывают лошади с пальцами, а?

Римляне, яростно отбивавшиеся от наседающих с двух сторон галлов, не видели, что делается за их спинами, но по крикам поняли, кто к ним идет. Они разом метнули pila, выхватили мечи и бросились в контратаку. Люди Верцингеторига дрогнули, падая гроздьями в ров. А в ушах царя новой Галлии стояло немолчное ржание лошадей, перекрывающее предсмертные вопли. Германцы рубили противника с тыла, солдаты Цезаря — с фронта. Все шестьдесят тысяч галлов были обречены.

Арверны, мандубии, битуриги упорно сражались, но Верцингеториг не хотел умирать. Кое-как собрав тех, кто был рядом с ним, и приказав Битургону и Дадерагу (где же Критогнат?) сделать то же, он возвратился в Алезию.

Оказавшись в крепости, Верцингеториг не захотел ни с кем говорить. Весь остаток дня он провел на стене, глядя, как победители наводят порядок. Было видно, что они измотаны, а потому не очень старательно преследовали отступающих. Один только Лабиен, казалось, не знал устали. Он не давал отдыха кавалерии, стараясь уничтожить как можно больше спасающих свои жизни людей.

Глаза Верцингеторига неотступно следили за Цезарем. Тот все еще был в седле. Какой замечательный воин! Победа на его стороне, но бреши в периметре уже ремонтируют — на случай новой атаки. А легионеры, занятые тяжелым трудом, все же находят силы приветствовать полководца, словно и впрямь верят, что, пока он сидит на своем счастливом коне, удача их не покинет. Уж не считают ли они его богом? А почему бы и нет? Даже Туата любят его. Если бы Туата не любили его, победили бы галлы. Иноземец пришелся богам кельтов по нраву. Наверное, совершенство высоко ценится богами любого народа.