Товстоногов - Елена Владимировна Семёнова

себе наш театр без Кирилла Лаврова, – говорил о нем Георгий Александрович. – За годы нашей совместной работы он проделал путь от молодого артиста с хорошими данными до крупного мастера театра и кино. В строительстве того Большого драматического, который называют ансамблем ярких индивидуальностей, Лаврову принадлежит одно из ведущих мест. Становление артиста происходило вместе со становлением театра, которому Кирилл Юрьевич отдает свой талант, свое сердце, свой ум. Не раз он одерживал победы и в современных, и в классических ролях. Достаточно вспомнить его Платонова из “Океана”, его Молчалина, Соленого, Городничего… Мне доставляла и доставляет радость неожиданность его перевоплощений, тонкость психологического рисунка роли. К актерским достижениям Кирилла Лаврова прибавилась и работа в спектакле “Рядовые”. Он открывает здесь такие глубокие пласты человеческого характера, что его смело можно назвать соавтором А. Дударева в создании образа Дугина».

Роль Соленого Товстоногов считал особенно удачной работой актера и даже однажды расцеловал его после репетиции, чем немало удивил Кирилла Юрьевича – обычно мастер не был склонен к такому проявлению чувств. В последнем спектакле Георгия Александровича «На дне» Лавров сыграл роль хозяина ночлежки Мишки Костылева. По свидетельству петербургского литератора Виктора Кутуркина, «…cыграл ярко фигуру подлую, глумливую, отвратительную и жалкую. Он смешон и забавен одновременно, глумлив и сладострастен. Лавров сыграл роль, которую меньше всего ждешь от артиста, сыгравшего, и не раз, нашего современника, cыгравшего в театре, но чаще в кино; – которое эксплуатировало “типажность” актера, его обаяние, улыбку, “правильность”».

Когда-то, во время наиболее острой фазы борьбы главы Ленинградского обкома Григория Романова против Товстоногова, хозяин города на Неве предложил Кириллу Юрьевичу «свергнуть» мастера и разделить власть в театре с Владиславом Стржельчиком. «Именно тогда Лавров объяснил, почему театром должен руководить Товстоногов, а не он в паре со Стржельчиком. Это было трудное время…» – вспоминала Дина Шварц.

Но от судьбы не уйти. После кончины Товстоногова осиротевшая труппа единогласно избрала Лаврова новым худруком. Против были только два человека: сам Кирилл Юрьевич и его жена. Актер хотел оставаться актером, но коллеги желали видеть в бывшем офицере, партийце, депутате, всегда успешно подвизавшемся на ниве общественной работы, умевшем быть дипломатичным, умевшем располагать к себе, и в то же время, по общему мнению, человеке высокой честности, защиту и опору в новые тяжелые времена. Зинаида Шарко называла основным качеством Лаврова порядочность, а сам покойный мэтр отмечал его «трезвое отношение к собственной персоне» и то, что «думает о деле, а не о себе».

Кирилл Юрьевич приложил все силы, чтобы оправдать такое доверие. В кризисные времена он не уволил ни одного артиста, зарплату, пусть и мизерную, получали даже актеры, которые уже не могли появляться в театре. Худрук БДТ лично договаривался с совхозами, чтобы в театр привозили фрукты и овощи и раздавали их сотрудникам, чтобы хоть как-то поддержать людей, балансирующих, как и многие в начале девяностых, на грани голода. Режиссурой он не занимался, честно полагая это не своим делом и предпочитая приглашать «варягов» в надежде, что один из них сменит его. Неоднократные попытки Лаврова оставить пост каждый раз пресекались очередным общетеатральным вотумом доверия… Своему другу, писателю Виктору Астафьеву, актер писал: «Бросить бы все это и уехать на дачу!» Виктор Петрович ответил: «А что ты будешь делать без этой маяты? Это твое крестовище – неси!» И Кирилл Юрьевич нес, до последнего вздоха.

На склоне лет судьба подарила актеру бенефисную роль – Маттиаса Клаузена в пьесе Гауптмана «Перед заходом солнца» о любви овдовевшего старика к юной девушке. Вскоре, после полувека счастливого брака, в один месяц сгорела от рака Валентина Николаева. И тогда роль вдруг обратилась в жизнь, и в судьбе Кирилла Юрьевича также появилась юная девушка, до конца остававшаяся с ним рядом. Они жили на служебной квартире, выделенной Лаврову от театра, и актер никогда не говорил о «своей Насте», как называл он спутницу своих закатных лет, в интервью, оберегая сокровенный мир своей личной жизни. В отличие от детей Клаузена дети Лаврова приняли его выбор с пониманием, и последние годы Кирилла Юрьевича, равно как и сама кончина его, не были омрачены скандалами.

Как и полагается офицеру, он до конца оставался на своем посту. И хотя он не мог продолжать дело Георгия Александровича, не имея гения последнего, но благоговейно оберегал его наследие и отвечал за людей, оставленных ему «императором». Верноподданный товстоноговской империи остался верен памяти своего великого предшественника и вполне оправдал сказанные им о нем слова: «Я люблю этого человека, этого артиста за его верность делу, за его удивительную порядочность человеческую». Мечтаемого «варяга» Кирилл Юрьевич так и не дождался. Одни не желали взваливать на себя ношу руководства театром, предпочитая свободное творчество на разных сценах, другие слишком далеко отстояли от тех императивов, каким привержены были и Товстоногов, и Лавров. Кирилл Юрьевич был убежден, что у каждого художника во главе угла должна быть нравственная позиция, в какой бы сфере духовной культуры он ни трудился. О себе актер, столь часто превозносимый за высокие человеческие качества, говорил: «Святым я не был. Я просто старался быть человеком».

* * *

Когда зрители видели на экране этого богатырски сложенного, могучего актера, «кровь с молоком», представавшего то в образе силача-преподавателя в «Республике ШКИД», то в роли Ноздрева, им и в голову не могло прийти, что перед ними человек, в каком-то смысле повторяющий подвиг Алексея Мересьева. Если знаменитый ас летал с ампутированными ногами, то Павел Луспекаев играл без ног, терпя страшные боли. И это также стало следствием войны, которую актер, в отличие от многих коллег, прошел не во фронтовых культбригадах, а «по-настоящему».

Он родился в 1927 году в селе Большие Салы Мясниковского района Ростовской области в семье мясника, донского армянина Богдасара Луспекяна и донской казачки Серафимы Ковалевой. С детства Пашка, как будут звать его и в зрелые годы, отличался взрывным темпераментом. Однажды в очередной драке противник ударил его раскаленным прутом по лицу и едва не лишил глаза. Профессию, однако, юноша избрал сугубо мирную. Окончил Луганское ремесленное училище, работал слесарем. Но мирному делу были отпущены считаные дни, на дворе стоял 1941 год…

В том году Пашке было 14 лет, и на фронт его не взяли. Пришлось почти два года работать по специальности в эвакуации, в Бишкеке, прежде чем в 16 наконец «рвануть на фронт». При оформлении паспорта парень записался не Луспекяном, а Луспекаевым. В 1943 году в составе партизанского отряда он участвовал в боевых операциях разведгруппы («опергруппа 00134») и во время одной из таких вылазок получил тяжелое ранение в руку. Разрывная пуля буквально раздробила локтевой сустав.