Золотая коллекция классического детектива (сборник) - Гилберт Честертон

– И вы не применяли наказаний?

– Совершенно верно.

– И никого из пациентов не сажали под ключ?

– Очень редко. Когда с кем-нибудь случался кризис или приступ бешенства, мы заключали его в тайную камеру, чтобы его расстройство не коснулось остальных, и держали его там до тех пор, пока он не успокаивался. Потом возвращали к друзьям… С буйными помешанными мы справиться не в силах. Таких мы обычно отправляли в государственные больницы.

– А теперь вы от всего этого отказались… И считаете, что это даст лучшие результаты?

– Определенно. У такой системы есть свои минусы, она даже была в некотором роде опасна. Сейчас, к счастью, она изгнана из всех Maisons de Sante Франции.

– Как же так? – удивленно воскликнул я. – А я был уверен, что сейчас во всей стране только ею и пользуются для лечения сумасшествия.

– Вы молоды, мой друг, – ответил мой хозяин. – Но со временем вы научитесь сами судить о происходящем вокруг, не доверяя слухам. Не верьте ничему, что слышите, и половине того, что видите. Ну а что касается нашего заведения, очевидно, какой-нибудь невежда просто ввел вас в заблуждение. Впрочем, после обеда, когда отдохнете (устали, наверное, в седле), я с удовольствием проведу вас по дому, и вы сами сможете все увидеть. Познакомлю вас с системой, которая, и по моему мнению, и по мнению всех, кто наблюдал ее действие, намного эффективнее придуманного до сих пор.

– Ваша? – поинтересовался я. – Одно из ваших собственных изобретений?

– Без лишней скромности могу сказать «да», – ответил мой хозяин. – По крайней мере, до определенной степени.

Так я беседовал с месье Майяром час или два, пока он демонстрировал мне сады и оранжереи вокруг своего заведения.

– Я не хочу пока что показывать вам моих пациентов, – сказал он. – Любой чувствительный человек испытывает нечто вроде потрясения от таких представлений, а я не хочу, чтобы у вас перед обедом пропал аппетит. Сначала мы пообедаем – я угощу вас телятиной а-ля Мену с цветной капустой под соусом велюте, потом выпьем по стаканчику «Кло де вужо» – после этого, думаю, ваши нервы достаточно успокоятся.

В шесть объявили обед, и мой хозяин провел меня в просторную salle à manger[47], где собралась довольно большая компания, человек двадцать пять-тридцать. Судя по всему, это были люди достаточно солидные, породистые, хотя одеяния их я бы назвал слишком уж пышными, своей нарочитой торжественностью они напоминали vieille cour[48]. Я заметил, что по меньшей мере две трети составляли женщины, и некоторые из них выглядели так, что ни один француз в наши дни не назвал бы это хорошим вкусом. К примеру, многие дамы явно за семьдесят были прямо-таки обвешаны всевозможными украшениями – серьгами, браслетами, кольцами, а руки и грудь у них были обнажены до неприличия. Еще я обратил внимание, что очень мало платьев было сшито достаточно хорошо, немногие из них были впору тем, кто их надел. Оглядевшись, я заметил и интересную девушку, которой месье Майяр представил меня в маленькой гостиной, но изумлению моему не было предела, когда я увидел на ней юбку с фижмами, туфли на высоких каблуках и грязный чепец из брюссельского кружева, до того большой, что ее лицо в нем казалось комично крохотным. До этого на ней было строгое траурное платье, которое, признаться, ей очень шло. Короче говоря, в одежде собравшихся чувствовалась некоторая необычность, из-за чего я сначала решил, что здесь все-таки продолжает действовать «система умиротворения», а месье Майяр просто хотел рассказать мне правду после обеда, чтобы во время трапезы я не почувствовал себя неловко из-за соседства с сумасшедшими, но потом я вспомнил, как в Париже меня предупреждали, что южные провинциалы – люди очень эксцентричные и придерживаются устарелых взглядов. А уж после разговора с некоторыми из собравшихся в столовой мои опасения окончательно развеялись.

Саму столовую, хоть она и казалась достаточно уютной и просторной, никак нельзя было назвать изящной. Пол в ней не был покрыт ковром (впрочем, во Франции довольно часто без этого обходятся). На окнах отсутствовали занавески, а закрытые ставни были накрепко заперты диагональными железными пластинами, как в наших магазинах. Этот зал занимал целое крыло здания, поэтому окна здесь располагались на трех сторонах параллелограмма (дверь находилась на четвертой), и всего окон было не меньше десяти.

Стол был накрыт изумительно и прямо-таки ломился от изысканных яств. Изобилие было совершенно варварским. Мяса здесь хватило бы насытить и сынов Енаковых[49]. Никогда в жизни я не видел пиршества столь богатого и столь расточительного. Однако в том, как все это было обставлено, ощущался недостаток вкуса, и мои глаза, привыкшие к неяркому свету, невыносимо страдали от ослепительного сияния бесчисленных восковых свечей, стоявших в серебряных канделябрах на столе и повсюду в комнате. Пирующим прислуживали несколько бойких слуг, а в дальнем конце комнаты за большим столом восседало семь или восемь человек со скрипками, маленькими флейтами, тромбонами и барабаном. Эти люди меня сильно раздражали тем, что во время трапезы то и дело наполняли столовую какофонией, очевидно, полагая, что эта мешанина звуков может считаться музыкой. Правда, всем присутствующим, за исключением меня, это, похоже, доставляло огромное удовольствие.

В общем во всем, что я видел, было слишком много bizarre[50]. Но ведь мир состоит из самых разных людей, с разными привычками и представлениями, как следует себя вести в обществе. К тому же я достаточно много путешествовал и повидал на своем веку, чтобы твердо следовать правилу: nil admirari[51], поэтому совершенно спокойно уселся справа от своего хозяина и с аппетитом принялся уплетать превосходный сыр, который поставил передо мной один из слуг.

Тем временем разговор за столом шел довольно оживленный. Активнее были, как водится, дамы. Вскоре я понял, что почти все в этой компании – люди хорошо образованные, а сам хозяин был настоящим кладезем всевозможных веселых рассказов. Он весьма охотно говорил о своем положении главного врача сумасшедшего дома, да и вообще тема безумства, к моему величайшему удивлению, кажется, была излюбленной для всех собравшихся. За столом прозвучало немало смешных историй, связанных с причудами пациентов.

– У нас тут однажды был один парень, – сказал маленький жирный господин, сидевший справа от меня, – который воображал себя чайником. И, к слову, не правда ли, просто поразительно, до чего часто этот предмет привлекает к себе сумасшедших? Я думаю, в каждой психушке во Франции есть свой живой чайник. Так вот, наш ненормальный представлял себя чайником английского производства и каждое утро неукоснительно натирал себя замшей и мелом.

– А еще не так давно, – подал голос мужчина, сидевший напротив него, – один человек у нас тут втемяшил себе в голову, будто он осел, что, выражаясь фигурально, скажете вы, вполне соответствовало истине. Очень беспокойный пациент. Ну и намучались мы с ним! Долгое время он отказывался есть что-либо кроме чертополоха, но мы его быстро отучили, начав кормить только им. Еще он все время лягался! Вот так, вот так…

– Господин де Кок! Я была бы вам очень благодарна, если бы вы следили за манерами! – заговорила старая дама, сидевшая рядом с говорящим. – Прошу вас, держите свои ноги при себе! Вы мне испортили парчу! Неужели так необходимо столь живо изображать все, о чем вы говорите? Наш друг наверняка и так прекрасно вас понимает. Честное слово, вы сами почти такой же осел, как и тот несчастный, о котором вы говорите. Очень уж у вас похоже получается.

– Mille pardons, мадемуазель! – воскликнул тот, кого назвали господином де Коком. – Тысяча извинений, я не хотел вас обидеть. Мадемуазель Лаплас, месье де Кок почтет за честь выпить с вами вина.

Тут месье де Кок низко поклонился, очень церемонно поцеловал кончики своих пальцев, после чего они вместе припали к бокалам.

– Позвольте, mon ami[52], – обратился ко мне месье Майяр, – позвольте, я положу вам кусочек телятины а-ля Сент-Мену… Поверьте, она бесподобна!

В этот миг трое дюжих слуг наконец-то сумели благополучно разместить на столе огромное блюдо или поднос, на котором покоилось какое-то «monstrum horrendum, informe, ingens, cui lumen ademptum»[53]. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это всего лишь маленький теленок, запеченный целиком и лежащий на согнутых коленях с яблоком во рту. Так в Англии принято подавать зайца.

– Спасибо, нет, – ответил я. – По правде говоря, я не очень люблю телятину а-ля Сент-… Как вы ее назвали? Боюсь, она слишком тяжела для моего желудка. Пожалуй, я лучше переменю тарелку и попробую кролика.

На столе стояло несколько подносов поменьше, на которых лежало нечто очень похожее на обычного французского кролика… Превосходное morceau[54], которое могу всем порекомендовать.