Чужая школа - Иар Эльтеррус

помощь господин Нестеров, он согласился взять вас в свою школу из милости и спугнул норвежца. С его же помощью был найден мир, в котором нас готовы принять, в котором нет светлых скотов. Эвакуация начата пять дней назад! Причем идет она через школу «Доверие», через ее портальный зал. Первые два десятка старых семей уже здесь, на Геларе. И все это обрушится из-за недостойного поведения наших детей? Которые в школе своего благодетеля ведут себя так, словно все еще в плену у врага? Это как понимать?

Глаза лорда стали белыми от бешенства, Оливеру от этой картины становилось плохо, до него наконец-то дошло, что он сотворил, и юноша чуть не потерял сознание от ужаса. Мерлин, если его род обязан директору этой школы спасением, то он действительно повел себя как последняя сволочь! Даже хуже. Ранхарды ведь всегда платили свои долги — хоть денежные, хоть моральные. Проклятье! Да чем он думал⁈

— Ты ничего мне не говорил, отец… — прохрипел юноша, едва держась на ногах. — Никому из нас ничего не сказали… Просто отправили в другую школу, ни о чем не предупредив, не дав никаких директив. Что мы могли подумать⁈ А только одно! Вас принудили к этому! Потому и вели себя по-прежнему! Вы же не сказали, что господин директор, — он коротко поклонился в сторону Ивана Афанасьевича, — на самом деле спас нас и помог вам. Да хоть бы намек дали! Откуда мы могли знать, где мы и в чем дело⁈ Нас собрали, велели слушаться преподавателей, потом перенесли через портал в какую-то странную школу, откуда нет выхода. Мы хотели по улице прогуляться, свежим воздухом подышать, но не сумели выбраться наружу. Нас в парк направили, который внутри школы! Стали учить странным предметам, и темным, и светлым, и простецким. Никто ничего не объяснил! Мы не понимали, что это за школа и почему мы здесь! Что мы могли подумать⁈ Только то, что нас держат здесь, шантажируя вас чем-то, потому и действовали привычным образом.

— Вы действительно ничего не объяснили детям? — удивленно поинтересовался директор.

— Выходит, что не объяснили… — с явной досадой в голосе ответил старший Ранхард. — Раз так, то у тебя есть шанс избежать изгнания из рода, Оливер. Ты должен добиться искреннего прощения всех тех, кого оскорбил. И как ты этого добьешься — твои проблемы. Мне твое недомыслие все равно очень не нравится, догадаться, что вас спасли, вырвав из рук Хартальфа, было нетрудно. Сказанное мной касается всех альбионцев, о вашем поведении будет сообщено родителям. Думаю, их реакция будет не лучше моей. Запомните! Эта школа — ваш шанс. Тому, чему вас научат в ней, не научат больше нигде. Не будьте неблагодарными скотами! И возьмите все, что вам могут дать.

Он на мгновение замолчал, обвел бешеным взглядом вытянувшихся альбионцев и выплюнул:

— Как я уже говорил, ваша задача — получить прощение соучеников и учителей. Не получите — пеняйте на себя. Последствия вам не понравятся. Господин директор!

— Слушаю вас, — отозвался Иван Афанасьевич.

— Полностью отдаю этих обнаглевших недорослей в ваши руки! — уведомил лорд. — Можете их пороть, можете сажать в карцер, можете использовать любые другие наказания. Это в вашем праве. И прошу принять мои искренние извинения за их отвратительное поведение! Особенно за поведение моего наследника. К сожалению, моя доля вины в этом есть, не проследил, чтобы детям сообщили об изменении ситуации. Прошу не жалеть глупцов, не видящих своей пользы и своего счастья. Не хотят пускать ум в передние ворота, значат получат через задние. А сейчас еще раз прошу прощения, но вскоре предстоят сложные переговоры, а мне еще предстоит успокоиться.

— Извинения приняты, лорд Ранхард, — кивнул директор. — Всего вам доброго и удачи в переговорах! Детьми мы займемся.

Экран погас. Оливер стоял, с трудом сохраняя вертикальное положение, ему было физически плохо от осознания того, что он натворил. Да, пусть не понимая, что происходит, но все равно натворил. Получается, он — неблагодарная скотина, плюнувшая в лицо тем, кто протянул руку помощи находящимся в отчаянной ситуации. И что теперь делать?

— Перед девушками изволь извиниться, хам! — прошипела сзади Гвендолин, сама переживающая по тому же поводу.

При воспоминании о том, что он наговорил совсем недавно целительницам, щеки Оливера полыхнули алым. Он выставил себе не просто хамом, а еще и подлецом, поскольку прекрасно знал, что такое дар целительницы и с чем он связан, да что там, его мать была целительницей, и отец позволял ей получать свое в специальных заведениях. Это светлым идиоткам, у которых никаких даров от Мерлина не бывает, можно говорить, что угодно, слишком противно было смотреть, как они вылизывают пятую точку старого подонка Хартальфа. С восторгом и прихлебыванием, заявляя, что ничего лучше и вкуснее быть не может, что бородатый скот, извративший саму суть магии, — и вовсе святой. Потому с таким презрением и относились аристократы в «Ландхольме» к простолюдинам, истово верующим в директора и его завиральные идеи. Беда в том, что перевод в «Доверие» они восприняли, как переход из одной тюрьмы в другую. И страшно ошиблись. Как вернуть нормальную репутацию Оливер понятия не имел, но понимал, что должен сделать это любой ценой. Иначе сразу после возвращения домой будет забит отцом насмерть. Как и большинство его друзей. И это невзирая на то, что взрослые не разъяснили им линию поведения.

Взяв себя в руки, сын лорда двинулся к целительницам, впереди которых стояли Галя Дурново и Калатиэль Олиханниэ. Он опустился перед ними на одно колено и склонил голову. Затем заговорил, глядя в пол, сил смотреть в глаза оскорбленных девушек Оливер не имел.

— Приношу свои искренние извинения за мой гадкий поступок. Меня оправдывает только то, что мы считали себя заложниками, как и в предыдущей школе. Потому мы так и вели себя — врагов не уважают. Я знаю, что сказанное мной непростимо, но все равно умоляю простить меня! Произошла ошибка!

— Черт с тобой, дурак, прощаю, — процедила сквозь зубы Галя. — Но к нам больше не подходи!

— Благодарю, госпожа! — встал и поклонился Оливер.

Затем он извинился перед всеми учениками школы.

— Больше такого творить не будешь? — поинтересовался Сергей.

Теперь он немного понимал альбионцев, те считали себя заложниками. Культурист не знал, как сам повел бы себя в таком случае. Возможно, еще хуже. Представив, что его с друзьями захватили