Гиппократ - Жак Жуана

Второй аргумент: больные выздоравливают, не обращаясь к врачам. Автор-гиппократик не оспаривает этот факт, но опровергает выводы:

«Тот, кто поддерживает противоположное мнение, возразит, что многие люди исцелились от болезней, не прибегая к помощи врача. Что касается меня, я не оспариваю это замечание. Но я думаю, что даже не прибегая к врачу, они, возможно, соприкасались с медициной, разумеется, не в такой степени, чтобы знать, что в ней правильно, а что — неправильно, но в той степени, что они могут добиться успеха, сами применяя средства, аналогичные тем, которые они получили бы, обратившись к врачу. И это, конечно, наилучшее доказательство реального существования искусства и его величия, потому что именно те, кто не верит в его существование, обязаны ему своим спасением».

Последний аргумент касается врачей, которые отказываются лечить неизлечимые болезни. По этому поводу мы уже излагали язвительный ответ автора «Искусства» в разделе о прогнозе неизлечимых болезней. Нет нужды к этому возвращаться.

Заслуга трактата «Искусство» не только в том, что он с крайней точностью сообщает нам о нападках, которым подвергалась медицина. Он показывает нам, как это обстоятельство положительным образом стимулировало, давало пищу для размышлений практиков. Без этих профессионалов-хулителей врач-гиппократик не стал бы с такой убедительностью излагать свою собственную концепцию искусства.

Благодаря «Искусству» мы можем представить, какими были первые споры о науке. Не будет лишним сказать и о первых эпистемологических соображениях. Ведь автор «Искусства» хорошо осознавал, что в этой дискуссии затронута не только медицина: ее противники подвергали сомнению любое другое искусство и любую другую науку. Это хорошо доказывает общий тон, взятый в начале опровержения: оно выступает в защиту всех искусств. Нас восхищает сложный характер этой эпистемологической дискуссии, которая предполагает хорошее знание врачом философии. Он умело жонглирует понятием «существовать» и «не существовать»:

«На мой взгляд, не существует ни одной науки, которая была бы несуществующей. Ведь абсурдно считать, что одна из вещей, которая существует, является несуществующей. Ибо у вещей, которые ни в коем случае не существуют, какой факт можно было бы наблюдать, чтобы объявить, что они существуют? Если оказывается, что невозможно видеть вещи, которые не существуют, как и те, которые существуют, я не знаю, как можно подумать, что эти вещи несуществующие, раз их возможно увидеть глазами и постичь разумом. Но боюсь, что это не всегда так. Нет: то, что существует, всегда видимо и постигаемо, то, что не существует, невидимо и непостигаемо. А ведь в случае искусств мы постигаем, раз уж они изучаются, и нет ни одного из искусств, которое не было бы видимо в определенной форме».

В этом рассуждении, которое можно считать первым опытом общей эпистемологии, прежде всего ощущается влияние философии Парменида Элейского, его рассуждений о бытии и небытии. Подобно тому, как Парменид утверждает невозможность для существующего быть несуществующим, врач-гиппократик утверждает невозможность отрицать существование науки. Но если он и руководствуется принципами элеатизма, он переносит их в реальную действительность. Поскольку доказательством существования существующего он считает не только мысль, но и зрение, он радикально расходится с учением элеатов. Для элеата только мысль может постичь существующее — зрение замечает только становление. Реализм автора сочетает свидетельство и мысли, и зрения. Каждая наука видима и постигаема. Существование обучения науке доказывает само существование этой науки. Нашему современнику этот аргумент, конечно, покажется довольно странным, так как преподавание потеряло свой престиж и не является признаком непогрешимости. Но для древних наука существовала, если она преподавалась. Во всяком случае, эта мысль была общепризнана современниками автора-гиппократика, как сторонниками, так и противниками софистов. То, что нашему современнику явно покажется загадочным, так это утверждение автора, согласно которому «наука» (technd) видима, потому что имеет «форму» (eidos). Необычный характер формулировки частично связан с тем, что специальные термины на заре научного мышления имели еще широкий смысл, охватывающий и конкретное, и абстрактное. Греческое слово techne в век Перикла обозначало одновременно и науку, и искусство. Оно применялось как к искусству врача или кузнеца, так и к науке о красноречии. Что касается греческого слова eidos, то оно, согласно установленной этимологии, обозначало «то, что видимо», «видимую форму», конкретный смысл. Поэтому автор нигде не уточняет, что он понимает под «видимой формой» искусства или науки. Относительно медицины речь должна идти о различных процедурах, которые врач использует согласно порядку и нормам, то есть о наблюдении и лечении больного в своем кабинете или у изголовья больного. Теоретически мы вновь обнаруживаем здесь зрелищный аспект медицины, значение которого уже подчеркивали в описании медицинской практики.

Изложение общей эпистемологии, где автор «Искусства» доказывает существование наук, заканчивается второстепенной аргументацией, источником которой является философия языка:

«Я, со своей стороны, считаю, что искусства получили свое название по причине их формы. Так как абсурдно думать, что формы появляются от названий, это невозможно. Ибо названия являются установлением природы, тогда как формы являются не установлениями, а творениями».

Чтобы понять смысл этой аргументации, нужно перенестись в атмосферу споров о языке того времени. Под влиянием софистов ученые увлекались дебатами о статусе языка по отношению к действительности. Самым большим специалистом по этим вопросам был Продик Косский. Он хвалился, что откроет всю правду о проблеме правильности слов, если ему заплатят кругленькую сумму в пятьдесят драхм. Тот, кто потратит только одну драхму, как это было в случае с Сократом, получит сокращенный урок.

Существовали две противоположные теории по проблеме отношений между названиями и реалиями, которые назывались реалистической и номиналистической теориями. Согласно первой, названия по природе соответствуют реалиям, язык является естественным. Согласно второй, названия присваиваются реальным вещам по обычаю, язык является условным. Теория языка, на которую опирается автор «Искусства», — более тонкая, промежуточная между этими двумя крайностями. Совершенно самобытно определяя язык как творение природы, он признавал специфичность языка в соответствии с номиналистической теорией, но сохранял аналогию между рядом названий и реальных предметов, которые они обозначали. Названия являются установлениями природы, воспроизводящими реальные предметы, которые являются творениями природы. Таким образом, существование названий есть признак существования реальных предметов, которые они обозначают. Итак, второстепенный аргумент состоит в утверждении того, что различные науки существуют, поскольку имеют названия.