Капитан Темпеста. Город Прокаженного короля (сборник) - Эмилио Сальгари

Там есть храмы.

И в полумгле человеческий глаз пугливо различает странные фантастические очертания огромных статуй.

Это боги древнего Сиама.

Исчезли бесследно те племена, которые поклонялись этим богам и унесли с собой тайну их культа. И с ними ушло из мира понимание таинственных письмен, покрывающих пьедесталы изображений и полуразрушенные стены храмов.

Не курится в этих покинутых храмах фимиам, не звучат песнопения жрецов, не вьётся по мраморному полу хоровод несущихся в пляске баядерок…

Но от этого полупризрачного, фантастического мира, кроме развалин, остался ещё целый цикл легенд.

Их свято хранит современный обитатель Сиама. И он ревниво молчит о «священных сагах», когда его допрашивает о них представитель белой расы.

– На что тебе, белый? – уклончиво отвечает сиамец европейцу на соответствующий вопрос. – Ведь ты чтишь других богов…

Вот в этот край легенд, быть может, более древних, чем легенды Цейлона и Индии, я и предлагаю тебе последовать за мною, читатель!

Но я не хочу вести тебя в современный Сиам. Я не поведу тебя в Бангкок наших дней, переполненный миссионерами, торгашами, французскими и японскими шпионами.

Я не поведу тебя в город, где теперь, как и у нас, чернь забавляется посещением кинематографа и напевает набившие всем оскомину мотивы дотащившихся сюда излюбленных мелодий репертуара шарманок…

Мы посетим Бангкок, каким он был приблизительно полвека тому назад, когда народ жил тут, как того требовали его собственные традиции, и когда жизнь была и пестрее, и, во всяком случае, оригинальнее, и интереснее, чем теперь…

Глава I Горе Сиама

Это было во дни императора ПраБарда первого, который вёл дружбу с европейцами, оставаясь в то же время типичным восточным владыкою и человеком, полным диких предрассудков и суеверий.

Быть может, даже в дни древности, когда в Сиаме зародился культ поклонения белому слону священных дебрей Сиама, в тело которого воплощается дух бога Ганэши, сотворённого прекрасною Парвати, божественною супругою неукротимого Шивы, никогда ещё в Сиаме не прилагалось столько забот для исполнения всех религиозных требований, для совершения всех церемоний, как в дни императора ПраБарда.

В особых колоссальных палатаххрамах в этот период было собрано небывалое количество белых слонов, поиски и доставление которых в столицу государства стоили безумных денег.

И вот нечто странное стало приключаться с этими священными животными.

Однажды жалобный и тревожный гул гонга в главном храме поднял на ноги всё население страны. И люди испуганно переговаривались:

– Один из священных слонов покончил свои дни. Несчастье… Горе, горе Сиаму!

Прошло всего несколько дней, и опять над Бангкоком гудел тот же гонг, и опять смятение царствовало среди обитателей города, и опять испуганно твердили люди:

– Слышите? Опять гонг… Опять пресеклись дни одного из священных белых слонов!

– Что это? Или над нашею страною тяготеет проклятие? Горе, горе Сиаму!

Прошла неделя, и опять погиб один из слонов.

Трудно описать, что творилось в этот день с Сиамом!

Страх, тревога, печаль потоком разлились по всей стране. Словно призраки реяли они и над императорским дворцом, и над хижиной бедняка – и везде и всюду слышался один и тот же вопрос:

– Что же будет теперь с Сиамом?

Боги прогневались на Сиам. Их проклятие грозит стране. Смерть священных слонов – это только предвестье грядущих бед… Что-то будет, что будет?

И понятно, у всех на устах был еще другой вопрос:

– Но кто же повинен? На кого именно разгневались всемогущие боги? Кто отвечает за смерть белых слонов?

Одно имя знал весь народ:

– Лакон-Тай. Генералиссимус сиамских войск. Великий воитель, имя которого золотом вписано в историю Сиама.

Лакон-Тай был потомком одной из древнейших фамилий Сиама. Всю жизнь он служил родному краю.

Когда какой-нибудь враг вторгался в пределы Сиама, Лакон-Тай встречал его нападение. В дни мира Лакон-Тай являлся одним из влиятельнейших советников вот уже третьего императора Сиама, Пра-Барда, и народ называл его благоговейно «великим заступником бедняков», потому что Лакон-Тай отличался неподкупностью, суровой честностью и в то же время гуманностью.

Но за Лакон-Таем было одно прегрешение: вопреки традициям знатных сиамцев и самого императора, он в молодости не обзавелся гаремом, а женился на женщине из Европы. И поговаривали, что под влиянием своей жены он, по крайней мере втайне, перешел в христианство.

Очень может быть, что рука какого-нибудь неумолимого врага отняла у благородного Лакон-Тая радость его жизни: безумно любимая им женщина скончалась во время его отсутствия с загадочными симптомами отравления.

Лакон-Тай был безутешен, и, если бы почившая не оставила ему вместо себя ребенка, малютку-дочь, Лакон-Тай покончил бы самоубийством. Но он столь же страстно любил ребенка, как умершую жену, и всего себя посвятил воспитанию малютки.

Ее звали Лэна-Пра, и, когда она стала подрастать, весь Бангкок заговорил о ее красоте.

В самом деле, сиамским красавицам было чему позавидовать!

Лэна-Пра, или, как мы для краткости будем называть девушку, Лэна, была высокой, стройной красавицей с великолепными очами и тонкими, словно из бронзы изваянными чертами прекрасного лица. Только чуть бронзовый налет на ее атласной коже указывал, что в ее жилах, кроме крови ее матери, течет кровь детей Востока.

Лакон-Тай был очень богат: в его руках скопились колоссальные богатства его предков, да, кроме того, по обычаю ему доставалась известная доля военной добычи. А так как все походы, в которых участвовал он, заканчивались блестящими победами над врагами, то на долю Лакон-Тая достались огромные суммы.

Но сам он лично смотрел довольно равнодушно на груды золота и драгоценных камней: дороже всего на свете для него была его дочь, так живо напоминавшая ему его почившую супругу…

И вот, когда один за другим стали погибать священные белые слоны, глубокая печаль воцарилась в доме Лакон-Тая.

«Кто-нибудь, какой-нибудь свирепый и беспощадный враг губит слонов, чтобы этим погубить меня! – твердил про себя старый воин. – Покуда еще остается четверо слонов, император не выказывает особого гнева, но если…»

И опять загудел печально священный гонг в храме Ганэши, возвещая гибель священного животного. Это пал уже четвертый слон.

Тщетны были все меры, принятые Лакон-Таем для спасения трех еще уцелевших белых слонов: их окуривали, их натирали различными мазями, их переводили из одного помещения в другое. Целый отряд прислужников стерег их. Ни один стебель травы или пучок листьев, ни одно ведро воды не могло быть пронесено в стойла священных слонов, не подвергшись обследованию. В обязанности магутов, то есть погонщиков слонов, входило отведывать их пищу на тот случай, если кто-нибудь подмешает к ней отраву, и тем не менее двух слонов постигла та же участь, что четырех предшествующих: они пали в одну ночь. В живых оставался лишь один белый слон – и это был последний.