Цена крови - Брейсвелл Патриция

В комнате их было только трое, хотя Эльгива слышала вопли еще двух отпрысков Катлы, доносившиеся откуда-то со двора, и голоса нянь, пытавшихся их утихомирить. Если не считать этого приглушенного шума, было тихо. Даже ткацкие станки, стоявшие вдоль трех стен комнаты, были остановлены, поскольку сейчас все ткачихи присоединились к людям Турбранда и Эльгивы, работавшим в полях. Оставалось надеяться, что им повезет с погодой и она будет сухой, как сегодня днем. Если не повезет, то им придется продолжать работать под дождем и вернуться домой на закате мокрыми, промерзшими, недовольно ворча больше обычного. Когда посевные работы закончатся, она должна будет устроить пир. Мужчины напьются, а к осени половина женщин окажется в том же положении, в каком сейчас находится Катла.

А если ее собственный живот останется к этому времени все еще плоским и пустым, она будет завидовать им и мысленно их проклинать.

– И что? – шепотом спросила она у Тиры.

Но женщина-саами не ответила ей. Не обращая внимания ни на что другое, кроме палочек с рунами, она начала что-то тихо и монотонно напевать; слов Эльгива не понимала, но от одного их звучания – зловещего, на незнакомом языке – по коже побежали мурашки.

Пришлось сдерживать свое нетерпение. Похоже, что нельзя подгонять, когда кто-то заглядывает в будущее. Однажды она попросит Тиру посмотреть, как долго еще ей придется сидеть в этой западне, в этом забытом богом месте. Эльгива думала о том, знает ли эта саамская знахарка какое-нибудь волшебство, способное унести ее из Холдернесса.

Боже, как она ненавидела эту усадьбу! Она уже забыла, каким нудным здесь было существование, даже считала Холдернесс раем небесным, проделав тяжелое, полное трудностей и промозглого холода путешествие на север от земель своей кузины. Путь этот был безрадостным и крайне утомительным, а из-за леденящего ветра со снегом, который им приходилось терпеть, он казался всем им нескончаемым.

Жестокость ее кузины, заставившей ее уйти из своего дома среди зимы, оказалась совершенно неожиданной со стороны человека, которому она когда-то внушала лишь страх, и до сих пор терзала ей душу. Она задержалась в Гритхэме так долго, как только смогла, надеясь дождаться Сиферта, надеясь, что Алрик вернется с вестями от Кнута. Но Альдит была холодна и неумолима, как пронизывающий ветер, дувший в пустынных снежных полях. Ей удалось добиться у кузины только одной уступки.

– Расскажи Сиферту, что я была здесь, – просила она Альдит, – и попроси его сообщить королю, что я умерла во время мора, унесшего жизнь и твоего сына. Это заставит Идрика прекратить преследование.

Тогда Альдит согласилась, но не было никакой возможности проверить, действительно ли она выполнила это.

Наконец в один холодный пасмурный день, когда Тира сказала, что приметы благоприятствуют им, она все же покинула дом своей двоюродной сестры. Через два дня их догнал Алрик. Он сообщил, что с Кнутом все в порядке и что он рад был узнать, что она ждет ребенка. От досады ей захотелось тут же отослать гонца обратно, чтобы сообщить мужу о своей неудаче.

Столь многое зависело от рождения ее сына, и разочарование от того, что она возвращается сюда без ребенка, тяжким печальным бременем лежало на ее плечах на протяжении всего ужасного путешествия. Но возвращение назад также не дало никакого повода для радости. В тот вечер, когда она приехала, в ее комнату ворвался Турбранд, который ревел как бык и распекал ее за то, что она сбежала от него прошлой осенью. Он так угрожающе распалился, что ей пришлось схватить нож со стола, чтобы удержать его на расстоянии, но затем между ними встал кто-то из людей Свена, и у Турбранда хватило ума отступить.

Это было шесть недель тому назад. Алрик вернулся, но она снова спешно отослала его на юг собирать все новости, какие только удастся, про Сиферта и про все, что происходит при дворе Этельреда.

Как она завидовала свободе Алрика, который мог уходить и приходить, когда ему вздумается! Ей не терпелось выбраться отсюда – уехать в Винчестер, в Лондон или в Кентербери. В одном из больших королевских дворцов вскоре по случаю Пасхи соберется весь двор; там окажется и Эмма, будет важно восседать в своих шелковых нарядах в кресле, выложенном вышитыми подушечками, в то время как она сидит, широко расставив ноги, среди беспорядка верхом на тюфяке, набитом соломой.

«Тем не менее, – самодовольно подумала она, – сбор королевского двора на Пасху вряд ли станет радостным событием». Тут уж постарались Торкелл и Кнут. Этой зимой они почти без сопротивления провели свои войска через долину Темзы. Под Лондоном собралась большая армия, чтобы дать им сражение, но датчане переправились на другой берег реки и искусно уклонились от битвы. По дороге к своим кораблям люди Торкелла сжигали деревню за деревней; можно себе представить, в какой ярости был Этельред и его сыновья, когда они смотрели на дым, змеей тянувшийся по небу вне пределов досягаемости для них.

Они того и заслуживали – слабый король и его сыновья на соломенных ногах. Однажды она лично отомстит им. «И, возможно, – подумала она, снова сосредоточив свое внимание на Тире, – эта непростая и знающая саамская женщина даже сможет помочь мне в этом».

Тира, закрыв глаза, проводила руками по каждой из палочек с рунами, слегка касаясь их пальцами, словно старясь уловить энергию, исходившую от их шершавой костяной поверхности. Затем ее глаза внезапно открылись и пронзили Эльгиву таким острым взглядом, что она содрогнулась.

– Двое сыновей, – сказала Тира странным голосом, словно принадлежащим какому-то другому, потустороннему миру. – Оба вырастут и станут взрослыми мужчинами. Оба покинут этот мир раньше вас.

Оба вырастут и станут взрослыми мужчинами.

Значит, все-таки не все ее сыновья зачахнут у нее в утробе, как это произошло с ее последним ребенком. То, что ее собственная жизнь окажется более долгой, чем у них, вряд ли можно считать чем-то удивительным. Если женщине удалось выжить при рождении детей, она вполне в состоянии пережить своих сыновей.

Жизнь большинства мужчин обрывается от удара меча, в то время как женщины просто умирают от скуки.

По крайней мере, именно так было бы с ними, если бы они жили в Холдернессе.

Тира снова закрыла глаза и безвольно прислонилась к раме кровати, словно кукла, сделанная из тряпок и соломы. Сила, бурлившая в ней, утекла, и сейчас она выглядела совершенно изможденной, а лицо ее стало таким бледным, что даже губы побелели.

– Тира, – тихо прошипела ей Эльгива, – тебе еще нельзя отдыхать. Ты должна сказать мне, когда вернется Кнут и когда я рожу ему сына.

Она видела, как грудь Тиры поднялась в глубоком вздохе, но она не только не ответила, но даже не открыла глаз. Эльгива сжала кулаки от нетерпения, однако у нее хватило ума больше не давить на Тиру. Женщина полностью выдохлась, и ее сила ушла. Ответов на другие вопросы придется подождать.

Она долго задумчиво смотрела на нее, терзаемая идеей, возникшей у нее еще тогда, когда она впервые увидела, как руки этой ворожеи играют странными костяными палочками с загадочными знаками на них. Медленно она сдвинула с места свои затекшие конечности, встала на колени, подражая позе рабыни, когда та читала руны. Затем она наклонилась вперед, как это делала Тира, и кончиками пальцев коснулась этих маленьких шершавых стерженьков, надеясь почувствовать исходившую от них силу.

Но она ничего не почувствовала. Ей не хватало умения заставить руны заговорить с нею. И пока она не обретет это искусство, они останутся для нее просто кусочками кости. Она села на пятки, а когда вновь взглянула на Тиру, оказалось, что саамская женщина внимательно смотрит на нее.

– Вы уже много месяцев жаждете получить мою силу, верно? – Ее голос опять звучал нормально, в нем больше не было никакой магии. – Почему так, леди?

«Потому что ты всегда будешь говорить только правду, – подумала Эльгива, – а раз так, то все мои секреты, которые ты узнала благодаря своему искусству, могут выйти наружу».