Мясник - Мария Барышева

— Ты кто такой? — осведомился Слава, потирая челюсть. Схимник неопределенно пожал плечами и закурил.

— Да никто. Так же, как вон и Сема с Чалым и большинство на земле, человек подневольный.

— Кто тебя послал?! — спросила Наташа дрожащим голосом и шагнула вперед, навстречу ему. — Я поеду, только скажи, кто? Кто взял мои картины, кто все это делает?!

— Картины? Ничего не знаю о картинах.

— Нет, знаешь! Ты много знаешь! Ты приказал меня беречь! Потому что тебе так сказали или потому, что ты сам так решил?! — Слава дернул ее за руку, но она вырвалась, продолжая наступать на Схимника, сверкая глазами. Сема с Чалым дернулись было к ней, но он махнул рукой, запрещая, и они недоуменно переглянулись. — Ну, что такое?! Почему ты не смотришь на меня?! Почему отворачиваешься?! Ты боишься, что я что-то увижу?!

— Я слышал, что все творческие люди малость того, — заметил Схимник, оставаясь на месте, — но ты…

Наташа посмотрела прямо ему в глаза, и внезапно он замолчал и снова резко поднял веки, а она смотрела, проникая все дальше и дальше и постепенно начиная задыхаться от ужаса…

Темные волки с ледяными глазами, обученные дышать смертью, одинокие волки… их судьба — снежные тропы и погони, мертвая луна и кровавый холод… рвать жизнь на куски, не чувствуя ни вкуса, ни голода… и где проливается кровь, не травы и виноградные лозы, а только снег растет на мерзлой земле… но чем дурнее кровь, тем лучше — тверже снежный наст, и не проваливаются волчьи лапы, и до самого горизонта будут стелить темные волки твердый снег, а по нему помчатся сани воспитавших их — быстро и легко, но сидящие в санях возблагодарят лишь удачную дорогу, но не темных волков… ведь темные волки могут учуять и кого-нибудь из них…

… а его глаза раскрывались, пропуская ее все глубже и глубже сквозь серо-голубое, а потом его лицо резко дернулось, и он крикнул:

— Что ты видишь?!! Скажи, что ты видишь?!!

Тотчас ее словно выбросило на поверхность, и, глубоко вздохнув, Наташа отшатнулась назад, где ее подхватил Слава. Схимник молча смотрел на нее — его лицо и глаза снова были совершенно спокойными и сонными — невозможно было поверить, что только что этот человек мог так взволновано спросить ее, что она видит, и Наташа решила, что ей это почудилось. Несколько минут все молчали, и Костя, о котором все забыли, лежал в джипе на полу у заднего сидения и в тревоге кусал губы, слушая шелест ветра в верхушках сосен. Но когда голоса раздались снова, он немного успокоился.

— Чалый, дай мне ствол, — сказал Схимник небрежно. Чалый сунул руку за пазуху, но тут Сема толкнул его и выскочил вперед.

— Схимник, дай мне!.. Я сам! Даже ствола не надо — я этого мудака голыми руками!.. я эту тварь так придавлю!

Он метнулся вперед, а потом время вдруг потекло очень медленно, хотя позже Наташа думала, что вряд ли на все ушло больше минуты — Схимник не сделал ни одного лишнего движения, он действовал молниеносно, и каждое действие было просчитано и продумано давным-давно, безупречно отточенное опытом, как у давно живущего хищника… было, пожалуй, только одно — вначале он как-то небрежно, словно невзначай потер тыльную сторону правой руки о ладонь левой. От Славы Сему отделяло всего несколько шагов, и он сделал два из них, а потом Схимник легко скользнул в сторону, к нему, и Наташе показалось, что он ничего и не сделал, только чуть дотронулся до запястья Семы и сразу же отпустил, но светловолосый вдруг взвыл и, вместо того, чтобы бежать прямо к «спортиджу», почему-то побежал по дуге, и перед Наташей пронеслось его побелевшее лицо с расширенными от боли глазами. Он бы налетел на Схимника, но тот резко взмахнул рукой чуть наискось снизу вверх, и Сема, странно всхрипнув, подломился в коленях, вскинул руки вверх, словно хотел что-то поймать, и тяжело повалился навзничь на мерзлую сухую траву, мягко хрустнувшую под его телом. Наташа готова была поклясться, что в руках у Схимника не было никакого оружия, но из шеи светловолосого толчками выплескивалась кровь. В мертвенном свете фар это зрелище казалось не столько страшным, сколько нереальным, призрачным — и человек с запрокинувшейся головой, вздрагивающий на серебристой траве, и его пальцы, медленно тянущиеся к горлу, и черная гибкая тень убийцы, соскальзывающая с его тела, и кровь, неестественной яркая и живая… Прижав ладонь к губам, она подняла глаза и увидела, как Чалый с тупым изумлением на лице разворачивает в сторону Схимника руку с пистолетом. На этот раз все произошло еще быстрей — Схимник нанес Чалому только два удара — один по руке, отчего пистолет полетел на землю, другой — по кадыку, резкий и короткий, и Чалый с сухим хрипом и бульканьем мешком осел возле машины. Слава метнулся к упавшему пистолету, но тут же замер — пистолет уже был в руке Схимника и смотрел ему в лицо. Укоризненно прищелкнув языком, он качнул пистолетом, и Слава медленно отошел обратно к своей машине. На мгновение Наташа взглянула на Сему, уже неподвижного, на Чалого, еще хрипевшего и дергавшегося, потом снова на Схимника, поправлявшего свое причудливое кольцо, и вжалась в покореженную дверцу машины. Хуже всего было не то, что только что произошло, не кровь, не Чалый, хрипящий с разбитым кадыком, а то, что Схимник расправился с обоими парнями, сохранив все то же равнодушно-сонное выражение лица, словно он не людей убивал, а рвал ненужные бумажки. Только под конец на его лице мелькнуло какое-то иное и, может, оттого странное выражение — то ли досады, то ли злости, то ли холодной, угрюмой боли… но оно тут же исчезло, затянувшись спокойствием, как затягиваются следы на мокром песке.

— Я дико извиняюсь, — сказал Схимник и развел руки в стороны в дружеском жесте. На его правой ладони и пальцах блестели несколько влажных пятнышек. — Дисциплина ни к черту, а без этого в нашем деле нельзя. А мне дают каких-то дебилов и хотят, чтобы я с ними выполнял работу качественно. Ну не смешно?

— Не смешно, — отозвался Слава, — странно. Странно, что человек вроде бы с мозгами только что свалял такого дурака.

— Да, — произнес Схимник задумчиво, и на секунду Наташе показалось, что он вовсе и не слышал того, что ему сказал Слава. — Ну, что ж поделать. Во всяком случае, теперь мы одни и можем нормально поговорить. А об этом давайте забудем, договорились? Я забуду про Ганса, вы забудете про них. Так, неурядицы. Маленькие домашние проблемы, которые я решу сам.

— Ни хрена себе домашние проблемы! — пробормотал Костя, осторожно наблюдавший за происходящим из окна «спортиджа», приподнявшись на руках. — Парню не помешал бы курс лоботомии.

Он осторожно передвинулся, вслушиваясь в урчащий двигатель джипика, потом начал переползать к сиденью водителя, аккуратно и очень медленно протаскивая тело и неподвижные ноги в проем между креслами, бормоча про себя: «Только не заглохни, мой хороший, только не заглохни», — относя слова не только к двигателю, но и к самому себе. Услышав легкую трель телефона на улице он замер, потом пополз дальше.