Потрясение - Лидия Юкнавич

– Мы, – произносят некоторые дети.

– В конце концов и вы. Но послушайте. Человек таким, каким мы его знаем, пробыл на Земле совсем недолго – в масштабах геологического времени почти незаметный срок. Наши жизни, наша история, наш вид еще даже толком не начались. Наше существование еще не стоит упоминания в летописи Земли, если попытаться измерить его в масштабах геологического времени, в масштабах земной истории, рассказанной самой планетой. Цунами, утопившее морскую дамбу и Брук, было всего лишь каплей.

Дети замолкают и размышляют над сказанным.

А Лайсве думает об Астере и Сваёне.

Рассказывая историю, она снова раскрывает ладонь с лежащим на ней комом земли. Червячок извивается.

– Грибы в шесть раз тяжелее массы всех животных на этой планете, включая наш вид. А что вам напоминает грибница? – Дети встают вокруг ее руки.

– Дендриты?

– Нейроны?

– Солнечные системы?

Лайсве улыбается сквозь слезы. Она часто повторяет свои любимые слова на языке геологического времени. Дети вторят ей, и получается своеобразный хор.

Кембрий

Протерозой

Архей

Катархей

Антропоцен

Голоцен

Плейстоцен

Плиоцен

Миоцен

Олигоцен

Эоцен

Палеоцен

Мел

Юра

Триас

Пермь

Карбон

Девон

Силур

Слова складываются в стихотворные строки, а когда дети начинают произносить их по отдельности, рождаются истории о животных и растениях и снятся им потом во снах. Если в их будущем не останется больше ядерных семей, городов, стран, правительств, наций и войн, пусть в нем будут истории, в которых все формы существования связаны; истории, в которых даже их человеческая сущность является всего лишь одной из многих нитей, одной из многих гармонично звучащих космических струн в пространстве.

Она хочет научить детей запоминать историю и менять ее с помощью языка, дыхания и песни. Хочет передать им слова как нечто осязаемое – предметы, что можно зажать в ладони и использовать для управления временем. Хочет, чтобы слова перетекали во времени и пространстве, не подчиняясь законам, порядкам и системам, что громоздились друг на друга, а потом в одночасье рухнули. Она хочет, чтобы слова менялись местами и находили себе новые применения, как бывает с языком, если освободить его от человеческого высокомерия и позволить снова стать знаковой системой и течь свободно, как текли земля и вода, виды, животные и растения. И когда все сущее внезапно снова придет в движение, опять станет возможно всё.

Песнь потерянного мальчика и девочки из воды

Статуя утонула уже давно. Теперь в отлив видна лишь верхушка факела – все, что осталось от прежнего колосса, маяка и символа нации. Иногда Лайсве, Микаэль и Индиго садятся в лодку и плывут к ней; иногда берут с собой других детей, что живут с ними в водных домах.

Один из водных домов, которые они построили для детей без рода без племени, стоит на воде, там, где много лет назад находилась больница для иммигрантов. Иногда Лайсве представляет, что раньше тут был анатомический театр, инфекционное отделение и лаборатории. Раньше ее отца могли бы запереть в этой больнице из-за эпилепсии, скорее всего в психиатрическом отделении, и мучить совершенно незаслуженно.

В этой больнице рождались дети иммигрантов. В те времена они автоматически становились гражданами этой страны. В окно больницы можно было увидеть статую, указывающую им путь к свободе. Какой бы смысл они ни вкладывали в это слово.

– Потом больницы перестали пускать всех подряд, – однажды рассказала Микаэлю Лайсве, сделав паузу, чтобы перекусить водорослями. – А словом «иммиграция» с давних времен прикрывали предрассудки и жестокость, и так было во всем мире. Впрочем, ты и так это знаешь. И это происходило в тех же государствах, чья промышленность существовала за счет труда иммигрантов, прибывавших нескончаемым потоком. – Потом она напомнила ему, что вопреки урокам, которые преподала нам история, ксенофобия существовала во все времена и всегда касалась одних и тех же людей:

Анархистов

Убийц

Коммунистов

Утопистов

Радикальных социалистов

Геев

Психически больных

Бедных матерей-одиночек

Иностранцев

Иммигрантов

Воров

Сирот

Потом она снова переключалась на другую тему, терялась в рассказах о разных версиях истории и открывала для него времена и места давно потерянные, как будто сама была говорящей книгой.

Когда Микаэль привел Лайсве в первый дом, построенный им по собственному проекту, она неизвестно почему произнесла:

– Выживших на «Титанике» привезли сюда и разрешили жить на этой земле. Всех, кроме шести китайских моряков… Люди, захватившие эту землю и назвавшие ее своей, с самого начала оказались заражены своими предрассудками. – И она снова принялась рассказывать истории иммигрантов, которые он слышал от нее с первого дня их знакомства; она словно не могла остановиться.

Иногда Микаэль задумывался, не страдала ли сама Лайсве нарушением психики. Но чаще плакал от радости, что она есть в его жизни. Возможно, это и была любовь – пространство между словами, между значениями слов и вещей.

Наконец Микаэль понял, что Лайсве хотела изменить ход отдельных фрагментов истории с помощью способностей, которыми обладало ее тело. Она хотела создать настоящий дом для детей, оставшихся без родителей, потерявшихся, брошенных, тех, кто не знал, откуда он родом, детей на краю опасности. Место на воде, где мальчики, девочки и кто угодно могли свободно плыть, не опасаясь насилия. Где дети могли обучать друг друга вне рамок учреждений и законов, стремящихся вырастить из них добропорядочных граждан и рабочих. Эта история ему нравилась.

К тому времени жить стало легче, потому что прекратились облавы. Не было больше наций и границ, а значит, не было и иммигрантов; не было арестов, тюрем и лидеров государств. Прекратились массовые депортации. Остались лишь горстки людей по всему земному шару, что пытались существовать бок о бок без системы и без власти, их организующей. Как новый вид.

Возможно, в будущем появится новая система. А может быть, и нет. Там, где они сейчас жили, люди даже не стремились собираться вместе, чтобы дать название своему новому существованию. Они перестали называть это место Бруком. Перестали спрашивать, откуда кто родом. Возможно, однажды им захочется собраться, поделиться ресурсами и рассказать свои истории. Но пока они существовали в домах, соединенных воздушными мостами и подводными тоннелями, они просто плыли, жили и учились жить.

В сумерках, когда садится солнце, водные дома светятся темно-синим, а затем черным. В отлив из окон надводных модулей видна самая верхушка факела статуи; она возвышается над волнами. В прилив факел полностью уходит под воду. Моллюски-блюдечки и мидии, анемоны и морские огурцы украшают ее тело. Рыбы и осьминоги обосновались вокруг ее позеленевшей фигуры. Возможно,