Последний парад - Владимир Карпович Железников

Таня встала без слов и посмотрела на Юстика. И он тут же вскочил. Юстик думал только об одном: думал, что ему надо будет вот сейчас расстаться с Таней, и он, по-моему, почти никого больше не замечал и ничего больше не слышал. Таня спросила отца, могут ли они пойти с Юстиком вперед. И Даля, опережая Телешова, разрешила им это, а сама направилась в другую комнату, чтобы собраться. И тут Телешов сказал те самые слова, которых я ждал.

— Правда делает человека свободным, — сказал он, не обращаясь ни к кому, и все остановились: Даля не успела скрыться за дверью, Юстик и Таня — выйти в прихожую. — Вот еще вчера я не знал, как погиб мой отец, и не помнил, как он меня сюда принес, а сегодня знаю. Хотя все это неутешительно, как ни странно, это сняло с моей души тяжесть. Правдой надо переболеть. Легче от этого не станет, но я буду знать, что мне открылась правда.

— Идите, ребята, идите, — сказала Даля.

— Пожалуй, мы лучше подождем вас, — сказала Таня. Она прикинулась совсем ягненком, а на самом деле ей не хотелось оставлять отца одного. — Подождем, Юстик?

Юстик кивнул.

— Бывает такая правда, которая пострашнее лжи, — сказала Даля. — И ничего не может изменить.

— Ложь во спасение? — спросил Телешов.

Кажется, назревал скандал, но у меня не было никакого желания его предотвращать. Бедняга Юстик, сейчас твои родители, спасая твой покой, рассорятся с Телешовым, и милая Танечка навсегда уйдет из твоей жизни.

— Это называется человеколюбием, — сказала Даля.

Видишь, Юстик, как твоя мама наступает.

— Мы ведь не звери, а люди, и у нас не обязательно выживать сильнейшему.

Кажется, твоя мама права, а, Юстик?

— Мы можем подвинуться и дать место слабому, и сделать это сознательно.

— Верно, — ответил Телешов.

Вот видишь, Юстик, даже Телешов с нею согласился. Неужели все закончится мирно, и они уедут, и все пойдет по-старому? Тебе-то что, а вот мне каково! Снова бессонные ночи, снова воспоминания, а желание быть свободным настолько велико, что способно победить страх.

— Ваши слова, Даля, — снова начал Телешов, — не имеют никакого отношения к Лайнису. — Он обнял Юстика и Таню за плечи и сказал: — Пошли, ребята, а они нас нагонят.

«Они» — это мы с Далей.

Телешов сейчас стоял на том же месте, где когда-то в последний раз стоял его отец, и так же повернул голову, как он, к дивану, на котором тогда лежал его сын, а теперь сидел я.

— Так ты берешь на себя все?

Он опять вернулся к разговору о Лайнисе, и мне бы ответить: «Да, беру», — и они ушли бы. Но я промолчал, у меня не было желания обещать то, что я не собирался делать. Хватит с меня и так. Я посмотрел на Далю. Он перехватил мой взгляд и вдруг сказал совершенно серьезно, обращаясь к Дале:

— Имейте в виду, я вам не отдам Миколаса.

Даля не выдержала и тихо сказала:

— Уходите… Прошу вас…

Это было так неожиданно, что сначала я подумал, что ослышался.

— Вы нас выгоняете? — спросила Таня. — Тетя Даля!

Даля не ответила.

— Мама! — закричал Юстик. Он, по-моему, здорово испугался, наш великанчик. — Скажи им, что ты пошутила. Таня, дядя Пятрас, она пошутила. — Его взгляд метался с одного лица на другое, он безуспешно искал выхода. — Мама, скажи им.

— Юстик, — резко сказала Даля, — перестань! Я тебе потом все объясню.

— Нет, сейчас скажи! — вдруг закричал Юстик. — Папа, что же ты молчишь?

Я промолчал, мне нечего было говорить, а бедняга Юстик суетился, и этой своей беспомощной суетой он удивительно был похож на меня. Он был готов восстать, как я много раз готов был восстать против дяди и не восставал.

Таня стояла бледная, крепко сжав губы.

— Молчишь? — сказал мне Телешов. — Такой же, как прежде?

— Я ведь попросила вас, — перебила его Даля.

— Тогда это был он! — Телешов показал на дядю. — Он тебя сделал таким. Когда надо было бороться, он закрывал глаза. Когда надо было стрелять в убийц, отнял у тебя оружие. Теперь он мешает вам жить. А ты?.. Знаешь, кто ее сделал такой? — Он кивнул на Далю. — Ты! Незаметно для себя, чтобы удобнее было жить.

— Не слушай его, Миколас. Не слушай. — Она крикнула: — Уходите, уходите, уходите!

Потом стало тихо-тихо. И мы замерли, затихли.

— Папа, нам пора, — сказала Таня.

И они ушли. А мы остались трое. Потом Юстик оглядел нас, не зная, что делать. Сейчас мне захотелось, чтобы он стал непослушным, неподвластным нам и убежал за Телешовыми. Но ему трудно давался этот выбор. Он подошел к окну и увидел Телешова и Таню. Телешов шел первым, а Таня следом. Но вот она оглянулась и увидела Юстика, и Юстик, минуя нас, метнулся к двери.

— Юстик! — крикнула Даля.

Он остановился. Еще немного — и будет поздно, он понимал это. Он подошел ко мне, и я увидел его глаза, они были полны слез.

— Можно, я пойду их провожу? — спросил он.

Я бы мог ему ответить, что можно, иди, беги, догоняй, лети, но сказал другие слова, те, которые было необходимо сказать давным-давно:

— Как хочешь. Тебе видней.

И это было последней точкой в сегодняшнем споре, решившем для меня очень многое. Юстик сделал свой выбор: он повернулся и убежал догонять их, а теперь я тоже должен был сделать свой.

— Зачем ты его отпустил? — спросила Даля. В ее голосе уже не было прежней уверенности, она что-то предчувствовала и чего-то боялась.

— Так надо, — ответил я и замолчал.

Прежде чем перейти к главному, мне необходимо было побыть минуту одному. И я увидел себя в костеле в тот день.

Уже было поздно, и костел был пуст, горела только одна свеча у фигуры скорбящего Христа. И вышел он, который счастливо умер еще во время войны.

«Это ты, Миколас? Что ты здесь делаешь так поздно, дитя мое?.. Дядя не дождался тебя и ушел… Да, поздравляю тебя с днем рождения».

«Я пришел к вам, а не к дяде».

«Ко мне? Ну, рассказывай, в чем дело. Ты чем-то взволнован?»

«Я хочу исповеди».

«Я устал. Давай отложим на завтра».

«Мне надо сегодня».

«Хочешь исповедаться в грехах своих, сын мой?»

«Да».

«Ты обидел ближнего?»

«Нет».

«Обманул?»

«Нет».

«В чем же ты грешен?»

«В помыслах».

«Откинь их напрочь, грешные твои помыслы, и успокойся. Аминь».

«Я должен сегодня убить».

«Убить?!»

«Да. Пока он не успел предать».

«Ты зло шутишь, сын мой».